Роль юридической риторики в кадровом обеспечении современной юриспруденции

Риторика вообще определяется в современной учебной и научной литературе как «теория и мастерство целесообразной, воздействующей, гармонизирующей речи» [2, с. 13]. На этой основе юридическая риторика может быть определена как совокупность знаний и навыков, используемых в любой устной коммуникации, сопровождающей практическую юридическую деятельность. Ознакомление с современной учебной литературой по дисциплинам с такими названиями, как «Судебная речь», «Основы судебного красноречия», «Риторика для юристов» и т.п., приводит к выводу о том, что в учебной литературе традиционно допускается искусственное ограничение предмета изучения дисциплин, сориентированных на формирование у студентов и других обучающихся навыков речевого общения, необходимых юристу в повседневной работе1.

В связи со сказанным считаем необходимым отметить следующее.

• 1.    Подавляющее большинство авторов сводят «юридическую» риторику к «судебной речи», причем судебная речь понимается почти исключительно как речь в прениях сторон, которая в основном раскрывается через призму уголовного процесса и лишь в части исполнения сторонами функций обвинения и защиты [1, с. 123; 3]. В текстах учебных пособий иногда делаются оговорки относительно особенностей речей в гражданском и арбитражном процессах [1, с. 6, 23], но это не более чем оговорки, не меняющие ни общей структуры, ни содержания изложения. Такая ситуация в юридическом образовании не имеет ничего общего с фактическим соотношением количества судебных дел и количеством практикующих юристов, занятых соответственно в сферах уголовного, гражданского и арбитражного судопроизводства. Отнесение проблем судебного красноречия преимущественно к области уголовного процесса было обусловлено многими факторами. Во-первых, исторически лучшие образцы судебного красноречия становилась доступными для широ-

• кого публичного восприятия благодаря прежде всего речам известных дореволюционных юристов в суде присяжных, то есть по уголовным делам. Во-вторых, в советский период истории отечественной юриспруденции гражданские дела вообще не требовали никаких ораторских данных, поскольку интересы участников спора в стране, где частная собственность и предпринимательство были под запретом, не вызывали сколько-нибудь заметного общественного интереса. Зато в судебную риторику по уголовным делам в изобилии проникли идеологические штампы и апелляции к революционному и классовому чутью собравшихся, а позже – к их социалистическому правосознанию, которым, к слову, должен был руководствоваться и судья, оценивающий доказательства и принимающий решения по делу. В-третьих, в юридических вузах курсы судебной речи традиционно закреплялись за кафедрами уголовного процесса, поэтому и вели эти учебные курсы преподаватели уголовного процесса, и учебные пособия по судебному красноречию готовили они же.

Еще одной особенностью современной учебной литературы по юридической риторике является констатация того факта, что само по себе судебное красноречие – это стремительно исчезающий вид ораторского искусства и горькое сожаление авторов по этому поводу. Обращаясь к нынешнему поколению студентов-юристов, авторы учебников приводят в пример блестящих ораторов прошлого – античных, русских дореволюционных и советских. Такое обращение, разумеется, не безосновательно, однако сами же специалисты по науке красноречия верно утверждают, что речь говорящего должна быть целесообразной, то есть сориентированной на решение конкретной прагматической задачи, а кроме того, она должна быть сориентирована на воспринимающую аудиторию, чтобы быть услышанной и понятой. Можно, конечно, предложить современному SMS-поколению студентов перейти на общение между собой «бумажными» письмами в «высоком штиле», предварительно пожаловавшись на незаслуженно забытый эпистолярный жанр прошлого. Не исключено, что один из сотни студентов, действительно, захочет перейти на этот способ и стиль общения со своими сверстниками. Возможно, это даже будет полезно для развития его интеллекта и интеллекта тех, ко- му он успеет написать красивое и содержательное письмо. Однако едва ли можно рассчитывать на то, что именно этот стиль речевого общения сможет стать массовым или даже просто – сколько-нибудь распространенным в профессиональной юридической деятельности в наше время. Хотим мы того или не хотим, но цивилизация диктует смену ритмов и технологий не только в производстве и в бизнесе, но и в общении людей.

Внимания заслуживает еще одно обстоятельство: во всех встретившихся нам учебных пособиях по красноречию риторика понималась исключительно в значении устной, а не письменной речи. Такой подход настолько привычен, настолько близок к прямому переводу слов «ритор» и «оратор», что мы невольно забываем, что в реальной уголовнопроцессуальной или гражданско-процессуальной деятельности слово, записанное в документе, многократно перевесит самое красивое слово, произнесенное вслух, но в документ не попавшее. Более того, «говорящий за себя» документ, в котором выражена правильная по существу и добротно аргументированная правовая позиция, может и вовсе избавить его автора от произнесения каких бы то ни было слов и речей.

В целом подходы к преподаванию риторики со времен Древней Греции как будто не изменились: юридическую риторику в практических навыках по-прежнему описывают по пятиступенчатой эллинистической структуре, включающей инвенцию, диспозицию, словесное выражение, запоминание и преподнесение. Сказать, что это не так, нельзя, как нельзя сказать и того, что это знание хоть на йоту приближает современного юриста к результативному использованию своего речевого аппарата. В учебнике по риторике для бакалавров 2015 года издания параграф, посвященный науке о красноречии, назван буквально так: «1.2. Инвенция, диспозиция, элокуция, тропы и фигуры в риторике» и занимает 22 страницы в 240-страничном объеме всего учебника [2, с. 3, 15]. Сказать, что это неправильно или совсем неуместно, нельзя, поскольку это действительно ключевые понятия риторики как науки. Но для вывода о том, что это помогает бакалавру-юристу, цель обучения которого – приобретение практических навыков, на целых 10 % от общего объема учебного курса овладеть этими навыками, тоже, на наш взгляд, нет оснований, как мини- мум потому, что сам бакалавр едва ли когда-нибудь будет произносить речи в суде, а если когда-нибудь вдруг и будет, то к тому времени он не вспомнит ни одного из названных выше научных слов.

При всем уважении к классикам действительность стала другой, объективно, независимо от наших желаний и оценок. Каждый образованный человек знает, какое уважение вызывает специалист-эрудит, которого когда-то называли «ходячей энциклопедией». И сейчас такие профессионалы встречаются и заслуживают такого же уважения. Однако доступность огромного объема информации, в том числе и текстов законов, и судебной практики, и научных комментариев к тому и другому в любой момент с помощью электронных средств связи, сама собой привела к отказу большинства современных юристов от дословного зазубривания этих текстов. Крайней формой проявления «интернет-эрудиции» является уверенность, будто бы законы и вовсе не надо читать заранее, поскольку их можно прочесть в любой момент. Это, конечно, иллюзия, и в нужный момент такой горе-эрудит не найдет ничего подходящего либо найдет что-нибудь не то, и совершит, возможно, самую грубую профессиональную ошибку в своей карьере. Но подчеркнуть в этом контексте хотелось бы совсем другое: в новых информационных условиях подходы к профессиональной юридической риторике должны кардинально меняться. Правильно выстроенная в композиционном отношении речь адвоката-представителя в арбитражном суде при отсутствии в деле письменных доказательств, скорее всего, не вызовет даже профессионального интереса, не говоря уже о каком-то внушающем ее воздействии. При наличии же в деле документов-доказательств она тоже превратится в досадную трату времени для всех участников процесса.

В арбитражном процессе абсолютно, а в гражданском процессе в значительной степени роль «риторики» именно как мастерства устного выступления кардинально корректируется письменной формой большинства юридически значимых действий. Практически все в юридической реальности документируется; любому мало-мальски важному устному заявлению предшествует представление письменного ее варианта; институты проверочных судебных инстанций сводят к минимуму зависимость принятия решений от ка- ких-либо симпатий к оратору, выступающему на той или иной стороне; сложность и объемность дел требуют не запоминания речей и фактов, упоминаемых в них, а умения ориентироваться в письменных материалах. Уголовный процесс, как отмечалось, дает большую свободу для ораторского искусства, но и здесь она не безгранична с точки зрения способности помогать в решении профессиональной задачи. Единственным исключением является суд присяжных – роль произнесенного вслух слова, внешнего вида оратора, его способности к убеждению и внушению здесь по-прежнему велика. Однако и здесь нельзя обойтись без оговорки, касающейся нового информационного пространства. Современные присяжные, в отличие от дореволюционных, тоже смотрят телевизор и знают, что профессиональные юристы нередко называют их «судом улицы», который судит по принципу «нравится или не нравится» конкретный человек, в том числе и говорящий с трибуны. Не всякому сегодня захочется сохранить за собою такую малосимпатичную роль, особенно если имеешь доступ в интернет и в считанные минуты в перерыве между заседаниями можешь пополнить свои знания тем или иным набором правдивых и не очень сведений. Судебный оратор и в суде присяжных сегодня перестает быть столь уж бесспорным «властителем дум».

Сегодня важно определить, что из того, что вкладывается специалистами в понятие риторики вообще и юридической риторики в частности, действительно необходимо и полезно практикующему юристу, а что нет. И речь, как полагаем, идет не только и не столько о том, чтобы избавить сегодняшних и без того не очень усердных студентов от избыточных знаний. Сегодня необходимо адаптировать систему подготовки юридических кадров к изменившимся внешним условиям их профессиональной деятельности. В противном случае – горечь утраты судебного красноречия как образца юридического профессионализма так и останется лейтмотивом в преподавании учебных дисциплин, предметом которых является ораторское искусство в юриспруденции. Такой подход малопродуктивен и не ориентирован на реальную жизнь. Ориентация в учебной литературе, главным образом, на обвинительные и защитительные речи в судебных прениях по уголовным делам, как это ни странно, «оставляет за бор- том» существенную часть даже устной речевой активности обеих сторон в уголовном процессе. Не меньшее отношение к юридической риторике имеют заявление ходатайств в суде и возражений на них, изложение существа предъявленного обвинения и выражение отношения к нему стороны защиты перед началом судебного следствия. В суде присяжных последнее, по закону и по логике процесса, имеет вид вступительных слов, то есть полноценных устных выступлений обвинителя и защитника, способных оказать существенное влияние на отношение присяжных к предстоящему исследованию доказательств с их участием. Видами речевой активности сторон в суде по уголовному делу являются ответы на вопросы суда о возможности совершить какое-то процессуальное действие – объявить перерыв, закончить судебное следствие, начать прения или отложить их, дав сторонам время на подготовку, и т.д. Конечно, классические каноны риторики к этим молчаливым «кивкам головы» или немногословным «на усмотрение суда» не очень подходят, но правовые последствия у этих «кивков» есть, часто необратимые, поэтому практикующий юрист должен уметь отвечать и за них.

Первая группа навыков, относимых к риторике и вызывающих у нас большие сомнения, связана с разнообразными внешними проявлениями оратора – начиная от одежды и прически, заканчивая темпом и тембром голоса (последний, как известно, изменить невозможно, но специалистам по риторике это не мешает давать студентам ценные указания на его счет) [3, с. 9–43].

Безусловно то, что общее впечатление от человека у окружающих формируется с учетом его внешности, манер и иных проявлений. Бесспорно то, что не вызовет доверия у клиента в качестве защитника по делу человек, выглядящий или ведущий себя нелепо. Но какое отношение все это имеет к судебной риторике?

Поскольку мы настаиваем на том, что в понятие риторики следует включать не только судебное, но и всякое иное юридическое «красноречие», нам придется согласиться с тем, что на деловых переговорах, при заключении договоров, в том числе соглашений об оказании юридической помощи, при заключении мировых соглашений, в различных согласительных процедурах умение оратора «по- дать себя» может оказать ключевое влияние на результат.

Нами же для целей определения эффективности тех или иных приемов риторики предлагается в качестве критерия возможность их влияния на процессуальный результат по какому-либо делу, рассматриваемому судом.

Этот показатель избран в качестве определяющего постольку, поскольку именно судебная риторика определяет специфику юридической риторики: красноречие как способ настаивания на своей позиции существует во всех областях деятельности людей, и оно в целом неспецифично для юриспруденции; судебное красноречие отличается тем, что оно адресовано третьей стороне, на которую такими же способами воздействует и процессуальный оппонент оратора.

Наша задача определить, каковы потенциальные возможности риторики именно в судебном процессе: что зависит от «красноречия», если есть хоть что-то.

Начнем с того, что на «официальном» уровне риторики как будто не существует: упоминаний о красноречии, мастерстве аргументации, выстраивании позиции и т.п. нормативно-правовые акты, в том числе и главным образом процессуальные законы, не содержат (исключение составляют только разнообразные требования к кандидатам на замещение должностей: в самом общем виде говорится о наличии «ораторских способностей»). Логично было бы предположить, что набор профессиональных навыков юриста не входит в предмет регулирования какого-либо нормативного акта, помимо образовательного стандарта, но, как выясняется, иные «неформальные» стороны работы юристов все-таки касаются государства и профессионального сообщества.

Так, ст. 8 Кодекса профессиональной этики адвоката, принятого 31 января 2003 г., обязывает его «придерживаться манеры поведения и стиля одежды, соответствующих деловому общению». Аналогичное пожелание прокурорам дано в п. 2.1.15 Кодекса этики прокурорского работника Российской Федерации, утвержденного приказом Генпрокуратуры РФ от 17 марта 2010 г. № 114: придерживаться делового стиля одежды, соответствующего статусу государственного служащего, соблюдать разумную достаточность в ис- пользовании косметики, ювелирных изделий и иных украшений.

При этом единственное, найденное нами, упоминание о красноречии – в негативном смысле: «если … не создан фундамент в виде совокупности надлежаще исследованных доказательств … прокурору не поможет никакое красноречие в судебных прениях» (письмо Генеральной прокуратуры РФ от 12 марта 1993 г. № 12/13-93).

Не очевидной, но очень важной нам представляется связь между отрицанием важности риторики (как умения формировать, аргументировать и преподносить свою позицию, то есть по существу выигрывать судебные споры) и непризнанием в отечественном праве за юристами обязанности выигрывать дела, недооцененности важности судебных побед, оспариванием связи между юридическим результатом и мастерством юриста.

Об этом прямо свидетельствуют, на наш взгляд, позиции судов, последовательно игнорирующих «гонорар успеха» как в смысле судебной защиты интересов юристов, взыскивающих его с клиента, так и в смысле возмещения проигравшей спор стороной уплаченного стороной выигравшей гонорара юристам в составе судебных расходов: соответствующие выводы сделаны всеми тремя высшими органами судебной власти (Информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 сентября 1999 г. № 48 «О некоторых вопросах судебной практики, возникающих при рассмотрении споров, связанных с договорами на оказание правовых услуг», Постановление Конституционного Суда РФ от 23 января 2007 г. № 1-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 1 статьи 779 и пункта 1 статьи 781 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами Общества с ограниченной ответственностью «Агентство корпоративной безопасности и гражданина В. В. Макеева», и Определение Верховного Суда РФ от 26 февраля 2015 г. № 309-ЭС14-3167).

Мы можем заключить, что суды, по крайней мере на формальном уровне, «не преувеличивают» значимость для себя ораторского искусства участников какого-либо процесса. Это вполне закономерно, поскольку мы сами ожидаем от судов способности «разобраться»

в деле независимо от «качества» тех юристов, которые в этом деле участвуют.

Говоря о прагматизме в преподавании риторики для юристов, мы отнюдь не собираемся предельно упрощать проблему до ставшей сейчас популярной «спортивно-развлекательной» фразеологии [4]. Тем более мы не претендуем на отрицание всех сложившихся традиций и на отказ от наработанного опыта развития системы научных представлений о риторике для юристов и преподавания ее в системе юридического образования и повышения квалификации юридических кадров. Однако мы считаем необходимым обратить внимание на главные идеи, которые заслуживают обсуждения в профессиональном юридическом сообществе.

• 1.    Юридическая риторика как практическая деятельность и как преподаваемая в вузах дисциплина должна приспосабливаться в своих целях и в содержании к новым информационным условиям жизни общества, а также к особенностям конкретных видов юридической деятельности.

• 2.    Юридическая риторика – это не только мастерство устных выступлений и воздействия на слушающую аудиторию, это еще и мастерство выражения сведений, имеющих правовое значение, в вербальной форме, как устно, так и письменно, а в оптимальном варианте – в сбалансированном сочетании письменной и устной форм.

• 3.    Юридическая риторика – важный показатель зависимости качества и результативности юридической деятельности от личности осуществляющего ее юриста, особый вид юридической услуги.