Роль миграций в развитии андроновской общности

Миграция как универсальная форма существования людских сообществ представляет собой многоаспектное социально-историческое явление. Она выполняет функции перераспределения населения между регионами, трансляции культур, что детерминирует формирование новых культурных образований, которые, в свою очередь, способствуют сближению разноэтничных групп и сложению новых народов. Кроме того, миграции -важный фактор трансформации социально-экономических процессов; они оказывали заметное влияние на демографические показатели: рождаемость, смертность, брачную и половозрастную структуры населения.

Становление новых культурных стереотипов на осваиваемых территориях тесно связано с культурнохозяйственной деятельностью мигрантов. Поскольку эта деятельность реализуется в культуре, отражающей адаптацию населения к окружающей среде, то следы ее сохраняются в виде археологизированных материальных остатков. Складывавшиеся традиции наиболее полно проявляются в керамике, что дает возможность реконструировать миграционные процессы.

Археологические материалы, полученные в последние десятилетия, позволяют обратиться к изучению роли миграций в формировании и развитии анд-роновской культурно-исторической общности, занимавшей обширные территории степной и лесостепной зон от Урала до Енисея.

Вопросы миграций древнего населения не утрачивают своей актуальности. Чем значительнее корпус археологических источников, тем заметнее влияние миграционной теории в объяснениях трансформации культурного развития древних коллективов, общественных форм жизни. Изучение миграционных процессов в древних обществах обычно ведется в двух направлениях: с одной стороны, предпринимается попытка выявить причины миграции той или иной группы населения, с другой - определяются ее последствия для мигрантов и обитателей территории, где происходило взаимодействие этих групп [Черносвитов, 1999, с. 5].

У специалистов нет единого взгляда на причины миграций, но в основном преобладают два объяснения: давление избыточного населения при определенном уровне развития производительных сил и влияние природных процессов, прежде всего климата, в

условиях конкретной природно-климатической зоны. Воссоздать природную среду в евразийских степях в эпоху бронзы сложно, поскольку для большинства территорий отсутствуют палинологические данные. Как правило, археологи рассматривают палеогеографические материалы своего региона, исходя из общеклиматических эпохальных тенденций, экстраполируя их на локальные изменения ландшафта и климата в той или иной зоне (см., напр.: [Косарев, 1974]).

На миграционные процессы в отдельные периоды бронзового века могли оказывать влияние как давление избыточного населения, так и изменения климата. Миграции прослеживаются и в меридиональном, и в широтном направлениях встречными и пересекающимися потоками. Расселение мигрантов в одних и тех же районах, в инокультурном окружении, создавало определенную культурную пестроту. Контакты разнокультурных групп приводили к появлению симбиотических образований, что способствовало прогрессу населения, обитавшему в евразийских степях.

Влияние климата на миграционные процессы

Для воссоздания климата центральной части Евразии особое значение имеет изучение данных, отражающих особенности колебания уровня Аральского моря. Являясь внутренним водоемом, Арал чутко реагировал на изменение общей увлажненности и иссушение климата региона. Единой точки зрения на причины колебаний уровня Аральского моря в прошлом нет. А.В. Шнит-ников считал, что уровень зависел от степени общей влажности климата, который, в свою очередь, подчинен 1850-летним циклам изменения солнечной активности. Временные рамки трех последних циклов он определял на основе исторических данных и материалов археологических памятников, изученных на территории Приаралья [Шнитников, 1969, с. 116, 136, 157, табл. 15]. Иную картину, опираясь на результаты палинологических исследований, реконструируют И.Г. Вейнбергс и В.Я. Стелле. По их мнению, в позднем плейстоцене – раннем голоцене Арал переживал регрессивную стадию своего развития. В это время для окружающей местности были характерны тундростепной ландшафт, сухой и холодный климат. Затем Арал вступил в трансгрессивную стадию развития, совпадающую с климатическим оптимумом. Следующая регрессивная стадия, относящаяся к эпохе бронзы, связана с некоторым усилением засушливости климата [Вейнбергс, Стелле, 1980, с. 177– 180]. Несмотря на различие концепций, в основе построений А.В. Шнитникова, И.Г. Вейнбергса и В.Я. Стелле лежит признание изменчивости влажности климата, что и вызывало колебания уровня Аральского моря.

Другую точку зрения о причинах рассматриваемого явления высказали сотрудники Хорезмской архео- лого-этнографической экспедиции. По их мнению, трансгрессии Арала наступали тогда, когда Амударья сбрасывала в него свои воды; когда же река меняла русло, происходила регрессия. До II тыс. до н.э. Аральское море находилось в регрессивном состоянии, т.к. Амударья все воды отдавала Сарыкамыш-скому озеру, и только в конце III – начале II тыс. до н.э. произошел первый ее прорыв через Акчадарью в Арал. Время этого события установлено по наличию в северной дельте Акчадарьи позднекельтеминарских и камышлинских стоянок. На протяжении II тыс. до н.э. формировалась приаральская дельта Амударьи, и уже с начала I тыс. до н.э. река отдавала свои воды Аралу, в результате произошла его последняя трансгрессия [Низовья Амударьи…, 1960, с. 14, 23, 80–81, 83–89; Кесь, Андрианов, Итина, 1980, с. 188–189].

Исследование флоры и фауны Устюрта, междуречья Сырдарьи и Амударьи показало сходство климатических условий на отрезке времени от 10 до 4 тыс. л.н. с современными в степной зоне. В это время в северной части Средней Азии и Устюрта была богатая травянистая и кустарниковая растительность, что делало данные территории благоприятными для жизни людей [Виноградов А.В., 1981, с. 19–46; Мамедов, 1980, с. 98, 170– 171]. Позднее, в связи с иссушением климата, началось опустынивание [Марков и др., 1982, с. 235–240].

Реконструируемая климатическая ситуация на территории Средней Азии и Казахстана в голоцене имеет определенное сходство с предложенной Н.А. Хотин-ским схемой колебания климата в этот период в Западной Сибири [1977, с. 163–165, 180; Хотинский, Немкова, Сурова, 1982, с. 150–151]. Климатический оптимум, по мнению исследователей, начался в бореале и закончился на рубеже атлантика и суббореала. Суббореальная и субатлантическая фазы голоцена рассматриваются как относительно единый этап в развитии природы северной части Евразийского континента. В это время на территории Западной Сибири произошло некоторое похолодание по сравнению с атлантическим периодом, деградировали еловые и широколиственные леса, активизировалось заболачивание подтаежной и таежной зон. Указанные процессы не сопровождались значительным колебанием влажности климата и смещением границы между лесом и степью, установившейся еще в атлантический период.

Топография археологических памятников разных регионов Западной Сибири и Казахстана свидетельствует о существенной изменчивости климата в суббореа-ле. Результатом увлажнения климата явилось смещение ландшафтно-растительных зон на север. Изменились границы не только между степью и лесостепью, но и между лесостепью и лесом [Косарев, 1974, с. 24– 27; 1979; Молодин, Зах, 1979, с. 52; Потемкина, 1979, с. 59; Хабдулина, Зданович, 1984, с. 150]. Период средней и поздней бронзы (II – начало I тыс. до н.э.), по мнению большинства специалистов, приходится на суббореал. Он характеризуется ксеротермическим и более континентальным климатом с температурой на 2–4 оС выше современной, в отличие от умеренно-влажного и умеренно-теплого климата предшествующего времени и умеренно засушливого и умеренно-теплого в первые века раннего железного века [Евдокимов, 2000, с. 58; Потемкина, 1985, с. 28].

Сопоставление климатических процессов, протекавших на территории Северного Казахстана и Западной Сибири, с одной стороны, и на просторах Средней Азии – с другой, позволяет предполагать, что в промежуточных степных зонах развитие климата было во многом сходным. Это подтверждается наблюдениями на археологических объектах: поселения всех периодов эпохи бронзы приурочены к незатопляемым в половодье речным террассам; ямы-колодцы углублены ниже современного уровня грунтовых вод; культурные слои памятников на низких участках перекрыты аллювиальными отложениями.

Рассмотренные выше факторы позволяют говорить о том, что на общем фоне некоторого уменьшения влажности климата в эпоху бронзы условия для развития растительного и, соответственно, животного мира в суббореальный период были близки к современным. Температура воздуха была несколько выше современной, а продолжительность вегетационного периода – больше. Пространства между Уралом и Алтаем представляли собой разнотравную степь с хорошо развитой в долинах рек древесной растительностью, переходящую на севере в лесостепь с отдельными островными лесами. Таким образом, благоприятные для жизнедеятельности условия способствовали формированию в эпоху бронзы в пределах зауральской степи самобытных культурных образований на основе комплексного хозяйства, в т.ч. благодаря успешной адаптации мигрантов к местной среде.

Сложение андроновских культур в свете миграционного взаимодействия

История изучения бронзового века урало-казахстанских степей связана прежде всего с проблематикой ан-дроновского культурного единства. К середине ХХ в. были сформулированы основные точки зрения на генезис, хронологию и судьбы андроновской культуры, высказана идея о длительной эволюции андроновских древностей в зауральских степях. Результатом изучения этих комплексов на разных территориях стало выделение своеобразных региональных культурных образований, объединенных в «андроновскую общность» [Формозов, 1951, с. 18]. В последующий период исследуются десятки андроновских памятников на огромных пространствах от Поволжья до Енисея и от кромки южной тайги до Средней Азии, что поставило проблему концептуального подхода к определению места, времени функционирования и хронологической атрибуции артефактов в рамках единой андроновской культурноисторической общности [Федорова-Давыдова, 1973, с. 152]. Дальнейшее накопление материалов по всему ареалу памятников этой общности привело к появлению разнообразных концепций о происхождении и взаимодействии входящих в нее культур [Матющенко, 1973; Косарев, 1981; Кирюшин, 1985; Потемкина, 1985; Зданович, 1988; Аванесова, 1991; Варфоломеев, 1991; Кузьмина, 1994; Ткачёв А.А., 2002].

Особую роль в развитии взглядов на последовательность и генетическую преемственность андроновских древностей играет концепция С.С. Черникова, разработанная на основе материалов Казахстанского Прииртышья [1960]. Позиция исследователя базируется на том, что в основе андроновских культурных традиций лежит широкий спектр материально-культурных проявлений в степной зоне Казахстана, откуда влияние носителей этих традиций распространялось на Зауралье, Верхнее Приобье, Енисей и Среднюю Азию. Культурное единство предопределяется общностью происхождения и сходством хозяйственно-культурной деятельности. Этнические различия отдельных андроновских групп отражают разносторонние культурные контакты в процессе их расселения. По мнению С.С. Черникова, развитие андроновской культуры показывает общность отдельных культурных или этнических групп, что особенно ярко проявилось на заключительном этапе их существования. Концепция исследователя объясняет не только культурно-хронологическое своеобразие анд-роновских племен, населявших Восточный Казахстан, но и последовательность исторических процессов в ан-дроновской среде на огромной территории.

Современное андроноведение включает два основных направления в решении базовых проблем: миграционное и эволюционное. По мнению большинства исследователей, происхождение алакульской культуры связано с зауральским энеолитом [Матюшин, 1982, с. 297–300; Стоколос, 1983, с. 257; Логвин, 1991, с. 52– 53; 2002, с. 35–37]. Исходной территорией считаются степи в бассейнах Тобола и Ишима [Потемкина, 1983, с. 13, рис. 1; 1985, с. 273], а с открытием синташтин-ских комплексов и выделением раннеалакульских (петровских) памятников – Южное Зауралье и прилегающие степные районы Казахстана [Ткачёв В.В., 1998, с. 46; Виноградов Н.Б., 2007, с. 35–36]. Представители миграционного направления расходятся во взглядах на место формирования андроновской (федоровской) культуры. Следует отметить три взаимоисключающие версии: зауральскую [Потемкина, 1985, с. 272–273; Косарев, 1991, с. 81]; восточно-казахстанскую [Стоколос, 1972, с. 115; Максименков, 1978, с. 87; Ткачёва, 1997; Ткачёв А.А., 2002, с. 190]; центрально-казахстанскую [Кузьмина,

1994, с. 114–122; Стефанов, Корочкова, 2006, с. 135] территории. Представители эволюционного направления рассматривают андроновские древности как результат последовательного, генетически преемственного развития культур андроновской общности [Сальников, 1967; Зданович, 1984; Аванесова, 1991; Матвеев, 1998].

Стратиграфическая ситуация, прослеженная на многослойных памятниках эпохи бронзы в Притоболье, Северном и Центральном Казахстане, показывает, что алакульско-атасуская и федоровско-нуринская посуда содержится в одних культурных горизонтах примерно в равном количестве [Зданович, 1974, с. 65, рис. 4; Потемкина, 1976, с. 101–105; 1985, с. 47, 83; Кадырбаев, 1983, с. 134–139; Ткачев А.А., 2002, табл. 22, 31]. Над ними в большинстве случаев залегают отложения с валиковыми алексеевско-саргаринскими комплексами. На многослойных западно-сибирских памятниках (Омская стоянка, Ирмень I, Красный Яр, Куделька-2) андронов-ский горизонт, находящийся в основании культурных напластований, перекрыт ирменским позднебронзовым [Грязнов, 1956, с. 30–36; Членова, 1955, с. 38–47; Зах, 1997, с. 66]. Таким образом, стратиграфических данных о соотношении алакульско-атасуских и федоровско-нуринских культурных отложений не выявлено.

Стратиграфия и планиграфия памятников, статистические выкладки о соотношении разнотипной керамики в поселенческих комплексах свидетельствуют, с одной стороны, о самостоятельном бытовании андро-новской (канайской) культуры в междуречье от Иртыша до Енисея, с другой – о сосуществовании алакуль-ско-атасуского и андроновско-канайского населения на протяжении средней бронзы в Тоболо-Иртышском междуречье. Данные о генетической преемственности носителей федоровских и алакульских (по К.В. Сальникову) или алакульских и федоровских (по Г.Б. Здановичу, Н.А. Аванесовой, А.В. Матвееву) традиций на сегодняшний день не выявлены. Керамические комплексы однослойных памятников андроновского круга фиксируют родственную подоснову раннеалакульских (син-таштинских, петровских, нуртайских) и раннеандронов-ских (канайских) древностей и в то же время позволяют предполагать их формирование на смежных территориях, близких по основным природно-географическим показателям. Отличия между ними отражают специфику развития конкретных культурных образований.

В сложении андроновских комплексов Верхнего Прииртышья базовым элементом выступают доандро-новские усть-буконьские древности, выделенные в особый этап развития в эпоху бронзы на данной территории [Черников, 1960; Ткачёва, 1997]. По мнению М.Ф. Косарева, усть-буконьская керамика имеет ряд оригинальных черт, сближающих ее с самусьской Западной Сибири [1981, с. 105]. Ю.Ф. Кирюшин высказал предположение об однокультурности доандроновских комплексов Восточного Казахстана, предгорий Алтая и верхней Оби

[2002, с. 84]. С этой гипотезой вряд ли можно согласиться, т.к. между восточно-казахстанскими и алтайскими памятниками больше различий, чем сходства. Отмеченная исследователем определенная близость керамических комплексов разных территорий – «явление скорее эпохальное» [Там же, с. 86], чем культурное.

Близкая усть-буконьской керамика обнаружена на энеолитических стоянках Чемар I, Нурбай II и III на границе Верхнего и Павлодарского Прииртышья [Мерц, 2004, рис. 2]. Традиции, нашедшие отражение в материалах памятников типа Чемар I, по нашему мнению, лежат в основе формирования раннебронзовых комплексов усть-буконьского облика. Эти памятники определяют северную границу ареала до-андроновских древностей Во сточного Казахстана, совпадающую с таковой Казахского мелкосопочника и юго-западными предгорьями Алтая. Севернее, в степной зоне Павлодарского Прииртышья, распространены комплексы, часть из которых имеет определенное сходство с елунинско-кротовскими [Мерц, 2003, с. 133, рис. 1, 1 , 18 – 20 ]. Оставившие их группы были вытеснены или, скорее всего, ассимилированы верхнеиртышским раннеканайским населением на начальной стадии миграции на север по долине Иртыша.

Керамика усть-буконьского типа сопоставима с посудой культур юга Западной Сибири: одиновской, кро-халевской, елунинской, вишневской, но наибольшее сходство обнаруживает с сосудами вишневского типа Северного Казахстана, на которых широко распространены наклонные оттиски, округлые и треугольные вдав-ления, сочетающиеся с волнистыми и горизонтальными линиями [Татаринцева, 1984, с. 104–110, рис. 2, 2 , 5 , 4 – 15 ]. Большинство исследователей датируют раннебронзовые культурные образования в пределах последней четверти III – первой трети II тыс. до н.э. [Крижев-ская, 1977, с. 96; Косарев, 1981, с. 62; Татаринцева, 1984, с. 112; Молодин, 1985, с. 34; Кирюшин, 2002, с. 82].

Судьба усть-буконьских комплексов, лежащих в основе андроновской культурной традиции, связана с канайской культурой, сформировавшейся на территории Во сточного Казахстана и прошедшей в своем развитии три генетически связанных этапа [Ткачёва, 1997]. На раннем, канайском, этапе (XVIII– XVII вв. до н.э.) она развивалась в пределах горностепного района Верхнего Прииртышья. Керамика этого времени еще имеет сходство с древностями окуневской культуры Минусинской котловины и кро-товско-елунинскими комплексами западно-сибирской лесостепи. На следующем, марининском, этапе (XVII– XVI вв. до н.э.) началась экспансия канайского населения в степные районы Павлодарского Прииртышья и на прилегающие территории Алтая. Марининская керамика представлена баночными и горшечно-баночными сосудами, орнаментированными с использованием резной техники и гребенчатого штампа. В орна- ментике постепенно начал преобладать геометризм, появились слабовыраженные «косые» треугольники.

Особое место среди разнообразного инвентаря ма-рининского времени занимают «лапчатые» подвески с «бородавчатыми» выпуклостями. Они не только маркируют марининские древности канайской культуры, но и позволяют очертить территорию расселения ее носителей в конце второй четверти II тыс. до н.э. – это Казахстанское Прииртышье и прилегающие степные районы Алтая. Аналогичные подвески обнаружены в могильниках Мичурино I, Кенжеколь I, Ново-Александровка, Фирсово XIV, Кытманово, Рублево VIII. Близкое по форме изделие найдено в Барабинской лесостепи в кро-товском захоронении могильника Сопка II [Молодин, 1985, рис. 34, 21 ]. За пределами Обь-Иртышского региона единственная находка подобного типа происходит из могильника Мурза-шоку в Центральном Казахстане [Маргулан, 1979, с. 311, рис. 226, 58 ].

Сходство керамических комплексов названных выше археологических объектов, расположенных компактно в одной природно-климатической зоне, определяет территорию формирования общеандроновских стандартов, откуда в процессе миграции населения андроновско-канайские культурные традиции распространялись по степной полосе Евразии. На марининском этапе в условиях прогрессирующего ксеротерма отдельные группы мигрантов продвинулись по степному коридору на восток до Енисея [Елькин, 1967; Максименков, 1978], по долине Иртыша – в лесостепь и подтаежную зону, где они взаимодействовали с кротовским населением, перенявшим некоторые элементы узора и виды украшений [Молодин, 1985, с. 37, 115, рис. 34, 1, 16, 21]. Другие канайские коллективы мигрировали в степи Центрального Казахстана, и там возникли поселения со специфическим скотоводческо-металлургическим хозяйством (Атасу, Усть-Кенетай, Икпень I, Икпень III). На этой территории в результате взаимодействия местного и пришлого населения сформировались атасуская и нуринская культуры [Маргулан и др., 1966; Кадырбаев, 1983, с. 139–142, рис. 2; Ткачёв А.А., 2002, с. 18–29, 95–113, 191]. В Приишимье вследствие миграционных процессов и межплеменного противостояния у петровского населения появились укрепленные поселения (сосредоточены на левобережье Ишима) [Зданович, 1988, с. 133]. В лесостепном Притоболье ситуация, вероятно, была более стабильной. Здесь известно пока одно укрепленное поселение – Камышное II [Потемкина, 1985, с. 99]. На территории Кустанайского Притоболья они отсутствуют, что позволяет предполагать довольно позднее проникновение уже сложившихся федоровских групп из лесостепного Зауралья, где на основе культурных традиций канайских мигрантов сформировалась зауральская федоровская культура. В Тоболо-Ишим-ском междуречье взаимодействие пришлого и местного населения отражают многочисленные синкретичные алакульско-федоровские памятники [Евдокимов, Варфоломеев, 2002, рис. 8, 1, 3, 17–19; 10, 1–21; Стефанов, Корочкова 2006; Усманова, 2005].

Незначительность по количеству и площади петровских городищ, с одной стороны, и наличие могил с канайской посудой на эпонимном могильнике Петровка – с другой, свидетельствуют о хронологической совместимости прииртышских мигрантов и аборигенного петровского населения. Остается открытым вопрос о синташтинских городищах: с какой целью возводились эти укрепленные поселения? По утверждению исследователей зауральских «протогородов», их создатели имели более высокий социально-культурный уровень, чем окружавшие племена, и господствовали на степных пространствах от Волги до Ишима. Тогда тем более непонятно появление укрепленных поселений типа Аркаима и Синташты в степях Южного Урала. Здесь возможны два предположения: 1) оставившее данные памятники население было чужеродным в культурном пространстве Зауралья, пришло сюда с достаточно отдаленных территорий [Григорьев, 1999]; 2) городища были сооружены местным населением, вынужденным обороняться от носителей абашевских традиций, проникавших в Зауралье с запада [Потемкина, 1984], и от андроновско-канайских мигрантов с востока [Ткачёва, 1997]. Первая гипотеза не может быть принята, т.к. в сопредельных с Зауральем и более отдаленных регионах (Казахстан, Северное Причерноморье, Средняя Азия, Ближний и Средний Восток, Балканы) нет комплексов, которые хотя бы в какой-то мере могли претендовать на роль подосновы синташтинских древностей. Вторая гипотеза более приемлема: в материалах всех исследованных синташтинских поселений и могильников довольно значительна примесь абашевской посуды и несколько меньше андроновско-канайской керамики [Генинг В.Ф., Зданович, Генинг В.В., 1992]. Это свидетельствует, с одной стороны, о сложном процессе куль-турогенеза синташтинского образования, имеющего в своей основе местные и пришлые культурные традиции, с другой – о сложной военно-политической ситуации в Зауралье, приведшей к появлению оборонительных сооружений, развитие которых связано со сложением милитаризированного общества. В то же время картографирование синташтинских укрепленных центров показывает, что они занимали узкую полосу вдоль восточных склонов Урала. Возможно, городища защищали от западных (абашевских) мигрантов глубинные степные районы Зауралья и Казахстана (Притоболье, Тургайские степи), являвшиеся исконной территорией обитания носителей синташтинско-петровских традиций. Изучение древностей данного типа в этой зоне только начинается, но уже открыты крупные оригинальные погребальные комплексы синташтинско-петровского облика.

Канайские мигранты, оторвавшиеся от своей прародины, на территории лесостепного Зауралья оказались в инокультурном окружении и попали под влияние местных (синташтинско-петровских) культурных традиций. В процессе взаимных контактов начали формироваться алакульские и федоровские древности. Посуда, обнаруженная в могильниках федоровского круга в Зауралье (Федорово, Урефты I, Смолино), отличается от керамики c восточно-андроновских памятников: при сохранении формы и принципов размещения орнамента прослеживаются алакульские черты. Это выражается в обеднении орнамента и распространении характерного ала-кульского признака – неорнаментированной полосы между зоной шейки и туловом. Он присутствует как на посуде с классических федоровских памятников (Федорово [Сальников, 1940, табл. I, 1, 2, 5, 6, 11], Смолино [Сальников, 1967, рис. 48, 10], Синеглазово [Андронов-ская культура…, 1966, табл. VI, 8, 9]), так и в смешанных алакульско-федоровских комплексах (Черняки II [Стоколос, 1968, рис. 2, 1, 3–5], Субботино [Потемкина, 1973, рис. 3, 6, 7], Урефты I [Стефанов, Корочкова, 2006, рис. 59, 8, 10; 60, 4], Приплодный Лог I [Малютина, 1984, рис. 5, 4]). Наличие неорнаментированной полосы и менее нарядный декор отличают древности типа Федоровского могильника от восточно-андроновских типа Андроновского могильника, сложившихся на разных территориях и в разном культурном окружении.

Первая миграция канайского населения произошла до появления в его культуре серег с раструбом, которые не встречаются на памятниках федоровского круга в Зауралье. В то же время здесь в процессе саморазвития появились четырехугольные блюда, считающиеся характерным признаком федоровской культуры Зауралья. Канайские группы, попав в инокультурную среду, стремились сохранить себя как этнос: у формировавшегося федоровского населения произошла смена погребального обряда. Если в бассейне Иртыша кремация у носителей канайской культуры может рассматриваться как исключение, то с продвижением на запад она начинает преобладать, а в Зауралье господствует. Все это позволяет говорить о возникновении особой группы населения, характеризующейся специфическими чертами. Нам кажется, что федоровскими следует называть только зауральские памятники, как это предложил в свое время К.В. Сальников [1951, с. 109; 1967, с. 288], и не распространять данный термин на весь ареал андроновской культурно-исторической общности.

Федоровская керамика Зауралья и посуда кызыл-таского типа заключительного этапа канайской культуры Верхнего Прииртышья, сформировавшиеся на основе марининского комплекса, имеют значительные различия. Кызылтаская керамика является естественным продолжением марининской; федоровская сложилась под сильным воздействием петровско-ала-кульских традиций.

Небольшие группы канайского населения, проникшие в лесную зону Западной Сибири, сохранили черты сплошной орнаментации посуды, характерные для памятников Казахстанского Прииртышья (поселение Дуванское XVII [Корочкова, Стефанов, 1983, с. 147–148, рис. 1, 1, 2, 4, 7], Черемуховый Куст [Зах, 1995, рис. 8, 4; 17, 10; 20, 1, 5], Черноозерье [Викторов, Борзунов, 1974, с. 20–23, рис. 2, 6, 7]). В Черно-озерье канайский коллектив, попав во враждебное окружение, был вынужден укрепить поселение рвом и валом с деревянным частоколом. Это единственный случай наличия внешней защиты поселка, где встречена посуда андроновско-канайского типа.

Контактная зона между степными районами Казахстана и Алтая исследована слабо, но, судя по всему, один из основных путей на восток начинался на р. Убе (правый приток Иртыша), истоки которой близко подходят к истокам р. Алей (левый приток Оби). В верховьях Алея изучен могильник Карболиха I, погребальные сооружения, обряд и инвентарь которого близки таковым памятников Прииртышья [Могильников, 1980, с. 155]. Между могильниками канайской культуры Казахстанского Прииртышья и андроновскими степного Алтая наблюдается значительное сходство: слабо выраженные надмогильные сооружения, наличие сепаратных кладбищ детей и взрослых, общие черты погребального обряда и инвентаря. Если при движении на запад андроновско-канайские племена испытывали сильное воздействие алакульцев, стоявших с ними на одном уровне социального и культурного развития, то в лесостепном Прииртышье и Верхнем Приобье пришельцы вступили в контакт с елунинско-кротовским населением, находившимся на уровне обществ раннего металла. Продвижение из Приобья на восток, в енисейские степи, было достаточно быстрым. В степном коридоре между Обью и Енисеем, в Кузнецкой и Минусинской котловинах памятников андроновского облика значительно меньше, чем в Прииртышье или степном Алтае. Андроновское население Алтая и Казахстанского Прииртышья поддерживало постоянные связи; данная территория являлась геополитической основой развития андроновских культурных традиций. Отсюда андроновцы расселялись в сопредельные регионы, здесь они достаточно долго сосуществовали с елунин-скими и кротовскими коллективами, занимая с ними разные экологические ниши.

На завершающем, кызылтаском, этапе канайской культуры в пределах степной зоны Казахстана и Алтая в развитии керамических комплексов прослеживается тенденция обеднения орнамента, увеличения доли баночных форм, уменьшения количества нарядно декорированных горшков, укрупнения гребенчатого штампа, распространения узоров в виде горизонтальной «елочки» в сочетании с разнообразными вдавлениями. Специфической чертой наиболее поздних кызылтас-ких комплексов являются сосуды с высокой цилиндрической шейкой. В вещевом инвентаре наиболее по- казательным позднеканайским признаком являются серьги с раструбом. Данный тип изделий считается характерным для восточно-андроновских племен и за пределами ареала андроновской культурной общности не встречается [Аванесова, 1991, с. 50–53].

Вторая миграционная волна позднеканайских племен приходится на финальную стадию кызылтаского этапа (XIV – рубеж XIV–XIII вв. до н.э.), когда на территории Казахстана в условиях крайнего ксеротерма распространились сухие и полупустынные степи, а в Западной Сибири степные и лесостепные ландшафты сдвинулись на север [Косарев, 1974, с. 152]. Памятники этой миграционной волны маркируются комплексами, в которых имеются серьги с раструбом, появившиеся в начале второй половины II тыс. до н.э. Они встречены в могильниках Малый Койтас, Кызылтас, Березовский, Барашки, Зевакино, Меновное IX (Верхнее Прииртышье), Рублево VIII (Обь-Иртышское междуречье) [Кирюшин и др., 2006, рис. 1, 2–4], Кыт-маново (Причумышье) [Уманский, Кирюшин, Грушин, 2007, с. 27, 30, рис. 63, 17 – 19 ; 64, 18 , 19 ]. За пределами степной зоны Казахстанского Прииртышья и Алтая серьги с раструбом найдены в незначительном количестве в могильниках на Енисее (Пристань I, Сухое Озеро I [Максименков, 1978, табл. 52, 2 , 4 ]), в Северном (Соколовка [Зданович, 1988, табл. 10в, 20 , 21 ], Боровое [Оразбаев, 1958, табл. IV, 1 , 7 ; V, 14 , 20 ]) и Центральном (Сангуыр II [Кадырбаев, 1961, табл. II, 2 , 5 ]) Казахстане, Приобье (Еловка II [Матющенко, 2004, рис. 45, 6 , 7 ; 235, 3 , 4 ]). Наиболее поздними, на наш взгляд, являются литые серьги с шарообразным утолщением в основании раструба и кованные из гвоздевидных пластин. Появление последних относится к XIV – началу XIII в. до н.э. В керамических комплексах этого времени отмечаются сосуды, бедно орнаментированные однообразной «елочкой», защипами, ногтевидными вдавлениями (Зевакино, Березовский, Барашки). В переходный от средней к поздней бронзе период все виды серег сосуществовали, причем отдельные экземпляры продолжали бытовать и в позднебронзовую эпоху [Ермолаева, 1987, с. 69, рис. 31, 2 ].

В переходный от средней к поздней бронзе период небольшие группы позднеканайского (кызылтаского) населения вновь проникали в Минусинскую котловину, степи Северного и Центрального Казахстана, но основной миграционный поток был направлен в Среднюю Азию, Семиречье и южные районы Казахстана. Здесь известны многочисленные андроновские памятники, где найдены серьги с раструбом [Аванесова, 1991, рис. 44, 29 – 31 ; Горбунова, 1995, рис. 3, 9 ; Марьяшев, Горячев, 1999, рис. 5, 1 – 3 ; Потемкина, 2001, рис. 3, 11 ]. Именно в это время в южно-таежной зоне Приобья появились кратковременные поселения андроновского типа, маркирующие северную границу расселения ка-найских племен второй миграционной волны.

Заключение

Заселение и хозяйственное освоение огромных, малонаселенных просторов степной Евразии шло под воздействием большого числа разнообразных факторов: ландшафтно-климатических, географических, социально-экономических. Рассмотрев миграции как один из инструментов формирования населения, приходим к следующим выводам:

– протоалакульские и протоканайские группы развивались на сопредельных территориях;

– носители разнокультурных традиций принадлежали к одной северной индоиранской ветви и имели общую подоснову [Кузьмина, 1994, с. 221–222], хотя между ними наблюдаются и существенные различия в антропологическом облике [Дрёмов, 1997, с. 81; Ба-гашев, 2000, с. 9–10], а также в особенностях развития гончарства [Ломан, 1993, с. 29; 1995, с. 97], элементах костюма и украшений [Евдокимов, Усманова, 1990, с. 66–71; Хабарова, 1997, с. 93–94];

– результатом первой миграционной волны восточно-казахстанского населения (конец XVII – начало XVI в. до н.э.) явилось сближение разнокультурных этнических групп и формирование андроновской культурно-исторической общности;

– второе переселение из степей Казахстанского Прииртышья и Алтая (XIV – начало XIII в. до н.э.) не только расширило ареал этой общности, но и послужило основой складывания в степях Казахстана и Средней Азии позднебронзовых валиковых комплексов, а в лесостепной и южно-таежной зонах Западной Сибири – андроноидных культур.