Роль телевидения в мифологизации массового сознания

В практиках психологического воздействия широко эксплуатируется мифологическое сознание, в той или иной степени присущее человеческому обществу в различные исторические эпохи. Мифы XX— XXI веков обрели новые формы, но не утратили очевидной связи с мифами древности, которые представляли своего рода эквивалент науки, отражали особенности восприятия и описания мира. Мифологизация объектов реальности и особенности существования мифов в настоящей работе рассматриваются как один из инструментов воздействия на массовое сознание через каналы массовых коммуникаций. Но прежде всего необходимо конкретизировать само понятие мифа, принимая во внимание его многослойность и синкретичность.

Определяя понятие миф, необходимо учитывать, что история его изучения репрезентирует постоянную полемику отно- сительно трактовки этого явления. В разное время представителями гуманитарного знания были выдвинуты разнообразные толкования и классификационные характеристики мифа, мыслители различных областей знания выдвигали в качестве ключевых и определяющих свои характеристики мифа. Этнограф XIX века Э. Тейлор утверждал, что миф — это форма общественного сознания на ранних этапах его существования, порождение «детского» состояния человека, чья потребность в объяснении явлений окружающего мира влекла за собой отождествление реальности со сказкой и перенос опыта из личной жизни на мир, его одушевление. В свою очередь, французский этнолог К. Леви-Стросс считал, что миф — не что иное, как язык образов, способный передавать знания о мире не хуже абстрактной логики. Вслед за ним сторонники структурно- функционального подхода развили тему функционирования мифа как обобщающего элемента, служащего для укрепления первобытных сообществ. И, наконец, автор символической теории мифа Э. Кассирер, начиная с указания на то, что миф возникает там, где рассудок человека встречает сложности в построении картины мира, трактовал миф как первичную форму культуры, зародившуюся в недрах человеческого сознания, которая не только структурирует жизнь социума, но служит отправной точкой для исторического формирования религии, науки, этики, права и прочих систем взаимодействия человека с миром — так называемых символических форм, по сей день продолжая функционировать в них через мифо-образы и языковую семиотическую структуру. Близок к такому пониманию мифа и А.Ф. Лосев, который пришел к идее о том, что подлинная, живая реальность может быть названа только мифом, который есть не что иное, как символ, «где реально осуществляется тождество идеи и вещи», однако вместо функционализма Кассирера предложил диалектический подход, вытекающий из «тождества логического и алогического, лежащего в основе символа» (6, с. 150—162).

Возьмем за отправную точку утверждение о том, что миф — максимально оформленное выражение индивидуального (по З. Фрейду) или коллективного (по К. Юнгу) бессознательного. Можно даже рассматривать миф как пограничную форму существования индивидуального и общественного сознания, «связующую ткань» между сакральным миром и профанным. Только с помощью мифа человек преодолевает порог непознанного и получает возможность комфортно вписать себя в правила мироустройства. Вступает в работу своеобразный защитный механизм — потребность в объяснении словом любого феномена. Чаще всего подсознательный процесс поиска ответа завершается введением в сознание какого-либо образа, сформированного на основе сходства или совпадения неких фактов во времени и пространстве. Загадочное явление может персонифици- роваться в образ, наделенный фантастическими, но заимствованными из прошлого опыта чертами. Так рождается миф — то отражение реальности, в которой человек способен всё объяснить и освоить.

Человеческое сознание, в том числе и современное, мыслит миф вполне реальным, а не сказочным, воспринимает его как возможную действительность, тем самым побуждая индивидуума действовать в реальности по сконструированной мифом схеме. Заполняя собой пространство ценностей и целей человеческого социума, миф не объясняет реальность, а творит ее (3, с. 72). На этом строятся все последующие научные изыскания, пытающиеся актуализировать адаптивную функцию мифа как средства примирения человеческого сознания с конфликтными аспектами реальности.

На сегодняшний день не представляется возможным определить, кто в истории первым догадался о том, что социальное мифотворчество может стать эффективным способом воздействия на массы. Однако с появлением средств массовой коммуникации влияние мифов на общественное мнение и поведение стало поистине грандиозным. Современная действительность не оставляет сомнений в том, что большинство мифов сегодня конструируется искусственно, а затем специально распространяется и поддерживается в массовом сознании, служа инструментом манипулирования.

Согласимся с С. Кара-Мурзой, что телевидение оказывает на зрителя особый «убаюкивающий эффект»: «Сочетание текста, образов, музыки и домашней обстановки расслабляет мозг, чему способствует и умелое построение программ» (4, с. 313). Реалистичность визуального ряда и подчиненные ей средства звукового оформления не только снабжают информацией, но и одновременно воздействуют на чувства и воображение зрителя, так что подавляющее большинство становится жертвами льющихся с телеэкрана мифов (которые, в свою очередь, представляют собой уникальный сплав исторической фактуры и чувственного образа) без какого-либо сопротивления, даже не подозревая об этом. С одной стороны, движущиеся образы успешно поглощают внимание зрителя, с другой — могут незаметно рассеивать и переключать его. Как считает С. Кара-Мурза, телевидение «мобилизует периферические системы внимания, что обеспечивает большую избыточность информации в центральной интегрирующей системе. Чем больше избыточность, тем меньше усилий требует восприятие сообщения» (4, с. 171).

Психорезонансный эффект телевидения усиливается еще и тем, что его одновременно смотрит огромное количество людей. Дублирующая реальность телеэкрана пробуждает у зрителя интуитивное ощущение того, что он находится в едином пространстве и времени — таком же незаметно иллюзорном — одновременно с массой людей. Не важно, насколько сильно искажена транслируемая картина мира в сравнении с реальной, эта подмена сама по себе означает восприятие содержания данного коммуникативного канала как бесспорного, практически не вызывающего потребности в верификации.

Каковы же приемы, с помощью которых мифы на телевидении создаются и внедряются в сознание зрителя?

Во-первых, телевизионный медиаканал устроен так, что через него зритель получает ускоренный поток обрывочных и случайных сведений произвольного масштаба и свойства, в финале, как правило, оставаясь на поверхности явления и не прилагая усилий к его критическому осмыслению. Это прекрасно вписывается в понятие, введенное социальным психологом А. Молем, который назвал современную культуру «тотально мозаичной» (8). Вслед за этим появилось понятие «клипового восприятия», когда «обрывки мыслей группируются по прихоти повседневной жизни, захлестывающей нас потоками информации, из которых мы фактически наугад выбираем отдельные сообщения» (10).

В мире каждую секунду происходят миллионы событий, но обсуждаются только те, которые попали в поле нашего внимания посредством СМИ. Из бескрайнего потока информации телевидение выбирает крупицы, которые, подвергнувшись тщательной обработке, поступают в эфир, например, в виде новостей. Таким образом, производя отбор информации, телевидение задает приоритет событий — это первая ступень создания псевдореальности, по высказыванию С. Кара-Мурзы, «контроль за “информационным рационом” человека» (4, с. 277).

Во-вторых, поселяя отобранные факты истории на экране, телевидение неизбежно интерпретирует их, дает обязательный комментарий. Слово — неиссякаемый источник манипулятивной силы СМИ. Оттого, в какой контекст будет помещен тот или иной факт, с помощью какой идеологически модальной лексики он описан, от акцента на одних деталях и умолчания о других, от эксплицитной либо имплицитной оценки, зависит, как зритель воспримет информацию. Более того, чем больше яркость и степень развернутости комментария, тем меньше телезрителю требуется прилагать усилий, чтобы проанализировать и оценить новость самостоятельно. И чем масштабней освещаемое событие, тем активней становится механизм интерпретации: например, во время выборов главы государства все медиаканалы работают на создание политического мифа, который бы соответствовал политической идентификации большинства избирателей, составляющих аудиторию СМИ.

Этой задаче, как правило, подчинено и изображение телепродукта. Для того чтобы попасть на телеэкран, любое событие жизни должно быть облечено в зрелищную форму: выбирается крупность планов, их последовательность, ритмическая организация, светотональное решение. Средства оформления для каждого жанра телепередачи, конечно, имеют свою специфику. Но даже информационные блоки новостей и репортажи корреспондентов строятся по определенному плану, имеющему своей целью не только донести до зрителя информацию, но и воздействовать непосредственно на его восприятие. «Каждая такая программа имеет сценарий, где но- вости представлены в определенном порядке. То есть ее можно смотреть как своего рода метасообщение (по М. Маклюэну, “the media is the message”) со своим подтекстом, преследующим утверждение или ниспровержение определенных ценностей, защиту чьих-либо интересов и тому подобное. Телевидение в символической форме отражает иерархическую структуру самого общества таким образом, что идеи, подрывающие сложившийся на данном этапе порядок, показываются либо в проблемном ключе, либо вообще игнорируются создателями программ» (5).

И в-третьих, наконец, современный зритель уже «приучен» к восприятию заведомо вымышленной картины действительности, подаваемой как документальные съемки реально происшедших событий. Речь идет о «реконструирующих» съемках, имитации сенсационных открытий и расследований, передач типа reality show и т.д.

Логика здравомыслящего человека, возможно, и способна отфильтровать все эти приемы, разглядеть зерно объективной информации в оболочке субъективной, зрелищной подачи. Но «убаюкивающий эффект» телевидения настолько силен, что в момент эфира внимание зрителя сосредоточено на контенте медиа-потока, а не на его анализе. Ж. Бодрийяр назвал логику воздействия массмедиа «логикой Деда Мороза»: СМИ действуют «не логикой те- зиса и доказательств, но логикой легенды и вовлеченности в нее. Мы в нее не верим, и, однако, она нам дорога» (1).

Как писал социолог М. Паренти, «СМИ отбирают большую часть информации и дезинформации, которыми мы пользуемся для оценки социально-политической действительности. Наше отношение к проблемам и явлениям, даже сам подход к тому, что считать проблемой или явлением, во многом определены теми, кто контролирует мир коммуникации» (11, с. 122). Чтобы определить, кому принадлежит и насколько глобален этот контроль, потребуется гораздо более тщательное социологическое и политологическое исследование. Скажем лишь о том, что телевидение в СССР из-за засилья пропаганды называлось американскими советологами диктатурой идеологии, а в постперестроечный период его можно назвать диктатурой рейтинга. С тех пор как телеканалы стали успешными бизнес-предприятиями, реклама — «двигатель торговли» — стала и двигателем российского телевидения. И все же, по словам известного теоретика массмедиа С. Муратова, современное российское телевидение по финансовым источникам коммерческое, а по способам управления — государственное, сохранившее командные принципы кремлевской администрации. «Уникальное сочетание, не укладывающееся в мировую практику» (9).