Русский "Дон Жуан": ранние переводы поэмы Дж.Г. Байрона

Поэму Дж.Г. Байрона «Дон Жуан» начали переводить с самых первых публикаций. Наиболее точных и полных поэтических переводов, которые оставил нам в наследство XIX в., два – Д.Д. Минаева и П.А. Козлова.

Как правило, русский читатель той эпохи был знаком с поэмой Байрона по переводу Павла Алексеевича Козлова – поэта, переводчика и композитора Его версия в 1889 г. была удостоена Пушкинской премии. Не прошло и года, как за первым изданием (Москва, 1889) последовало второе. Этот перевод печатался в журналах, выдержал несколько отдельных изданий, был повторен в «Библиотеке великих писателей под редакцией С.А. Венгерова», где дополнен неоконченной семнадцатой песней в переводе О.Н. Чюминой. В советскую эпоху был переиздан в серии «Всемирная литература». Критические отзывы редки, среди них, например, рецензия П.И. Вейнберга: «Но вот тут мы и подошли к существенному недостатку почтенного и талантливого труда г. Козлова, ибо именно не все подробности подлинника вошли в перевод: многое исключено или сокращено <…> Причина заключается в желании – все, что включено у Байрона в одну октаву, передать по-русски одною октавой, желание, которое не только не может быть поставлено в укор почтенному переводчику, а, напротив того, много говорит в его пользу, свидетельствуя о его полной добросовестности относительно подлинника, но тем не менее в большинстве случаев представляется совершенно неисполнимым без ущерба

подлиннику и вместе с тем излишним, непроизводительным» [5, с. 437–451].

Как видно из отзыва, невзирая на некоторые критические замечания, в целом Вейнберг положительно относится к переводу Козлова, называя его «почтенным и талантливым», отмечая «полную добросовестность». Другие критики также не скупились на комплименты, однако подробно перевод Козлова никто из современников не разбирал. На откровенные недостатки впервые указал лишь Г.А. Шенгели в «Послесловии переводчика» к своей версии поэмы.

Вместе с тем версия Дмитрия Дмитриевича Минаева (1835–1889), созданная в 60-х гг. XIX в., была незаслуженно подвергнута критике. Минаев – известный поэт-сатирик, печатался в «Иллюстрации», «Современнике», «Отечественных записках» и других журналах с 1857 г. Его переводческая деятельность обширна – кроме Байрона, он переводил Гете, де Виньи, Мольера, Гейне, Лонгфелло, Данте. Английского языка Минаев не знал и переводил с подстрочника; если тот был точен, перевод получался безукоризненным [10, c. 331].

Проведя хотя бы небольшой сравнительный анализ, можно заметить, что перевод Минаева не уступает версии Козлова и даже во многом ее превосходит. В качестве примера сопоставим строчки из песни седьмой, XLI:

Козлов:

Бог рек: «Да будет свет!» – и с тьмою в споре Свет озарил весь мир. – «Чтоб кровь лилась»! Рек смертный – и ее пролилось море.

Минаев:

«Да будет свет!» – Бог молвил, и был свет.

«Да будет кровь!» – сказал один владыка, И море крови пролито.

Минаев был не только переводчиком, но и поэтом-сатириком, поэтому смог передать авторскую иронию удачнее, чем Козлов. Сравним, например, строки, посвященные отцу Гайде (песнь вторая, CXXV).

A fisherman he had been in his youth,

And still a sort of fisherman was he;

But other speculations were, in sooth, Added to his connexion with the sea.

(«Он был в юности рыбаком и сейчас, по сути, остался рыбаком, но, по правде говоря, теперь к его отношениям с морем добавились и другие занятия»).

Вот что видим у Козлова:

Ее отец был рыбаком когда-то,

Но занялся другим он ремеслом

И выступил на поприще пирата.

Смысл сохранен, но ушла метафора, ушла ирония, и отрывок обеднел в художественном плане. Перевод Минаева:

Он рыбаком когда-то прежде жил,

Да и теперь отчасти им остался,

Но промыслом иным при этом жил.

Неспособность Козлова видеть иронию нарушает и логику повествования. Например, читаем в песне пятой, CXL:

Убить себя хотелось ей с тоски,

Да под боком кинжал она носила,

А на Востоке ткани так легки,

Что в миг один ее бы сталь пронзила.

Противоречия здесь нет. Обратимся к переводу Минаева:

Пронзить себя кинжалом…Но кинжал

Был слишком близко, тут же под рукою,

И этот факт, понятно, помешал.

Здесь видна как своеобразная, «женская», логика, так и ирония автора по этому поводу.

В песни седьмой, XV Байрон предлагает нашему вниманию список русских фамилий, способных, по его мнению, свести с ума любого иностранца. Вот как это переводит Козлов:

Все ж назову иных, чтоб вас пленили

Созвучья этих мелодичных слов

С двенадцатью согласными. Тут были:

Арсеньев, Майков, Львов и Чичагов.

Обещанные мелодичные слова с двенадцатью согласными здесь, однако, не представлены. В отличие от перевода Минаева, который называет такие действительно труднопроизносимые фамилии, как Строконов и Строн-генов .

Рассмотрим еще несколько примеров слов, употребляемых явно не к месту. Дон Жуан садится на корабль с инструкцией (песнь вторая, IX):

A letter, too, she gave (he never read it)

Of good advice – and two or three of credit.

(«Вдобавок она дала ему письмо с ценными советами (он так его и не прочитал) и два-три аккредитива»).

У Козлова упоминание об аккредитивах вырезано вообще. У Минаева видим:

Дала

Ему ряд мудрых, письменных советов

И не забыла банковых билетов.

Что означает допущенное Козловым выражение патент на ум ? (песнь седьмая, XXI). Можно ли назвать сына «нелюбимым и затертым »? (песнь седьмая, CX).

Как подчеркивает Г.А. Шенгели, «лексика Козлова скудна и банальна. “Глухой”, “немой”, “жалкий”, “чудный” у него встречаются на каждом шагу. И на каждом шагу такие “поэтизмы”: “В порыве страсти, пламенном, могучем, слилися их уста в порыве жгучем”, “такие жгучие лобзанья”, “страсти роковой в то время предавались безрассудно”, – и пр. и пр., сотнями и тысячами. У Байрона ничего подобного нет» [9, с. 526].

Далее Шенгели отмечает невыразительность рифм – счастье без конца рифмуется с участьем, горе – с морем, горы, узоры или даже метеоры непременно «пленяют взоры». Переводу Козлова также свойственны штампованные обороты для заполнения пустых мест. Например: Таких картин неотразима сила; Такой красы неотразима сила (песнь пятая, III, CXXIX); Вопросов тех неотразима сила (песнь шестая, LXIII); Порою дум неотразима сила (песнь десятая, XXVIII).

Еще больше смысл затемняют грамматические и стилистические ошибки ( ему весло… мачтою служил (песнь вторая, XLVIII); птица, похожая на голубь белый (песнь вторая, XCIIII)), а также неточности, например в песне второй, LXXI, CXIIII:

Жуана пес был мил,

И с гневом он от тех отпрянул брашен

…воду выжала она

Из локонов его рукою белой

Чьей рукой, становится ясно далеко не с первой попытки.

В песне пятой, LXXVII налицо явная синтаксическая ошибка, вследствие которой стянуты поясом оказываются девы:

Свой легкий стан, рубашкой скрытый белой, Он поясом стянул невинных дев.

Таких недостатков множество. Г.А. Шен-гели замечает, что «только поэтическим безвременьем восьмидесятых годов, полным падением художественного вкуса можно объяснить выпавший на долю Козлова успех» [Там же, с. 523] .

Удивительно, но перевод Минаева современниками оценен не был. Вполне возможно, на негативное к нему отношение повлияла неточность в переводах других произведе- ний и, как следствие, разгромная критическая статья Д.В. Аверкиева (1865). Не стесняясь в выражениях, Аверкиев называет перевод Минаева «литературным шарлатанством», а самого автора «жалкой посредственностью, которая хуже всякой бездарности». При этом конструктивной критику Аверкиева назвать трудно. Приведя отрывок из перевода, он тут же заявляет: «“Но довольно, довольно!” – кричит читатель. – “Избавь нас ради Бога от этих бессмысленных виршей”!» [1, с. 7–38].

Версия Минаева также имеет свои объективные недостатки, главный из которых – несоблюдение размера подлинника. Переводчик не воспроизвел байроновские октавы, заменив их восьмистишием с системой рифмовки ababcedd, вследствие чего, как пишет Шен-гели, «исчезла ритмосинтаксическая “пру-жинность”, блистательно подающая иронические концовки строф» [9, с. 523]. Как и Козлову, Минаеву свойственно грамматически неправильное построение фраз, например: сквозь кудрей сверкала нагота (песнь первая, CLVIII). Но в целом его перевод читается легче, чем версия Козлова из-за отсутствия такого количества штампов и архаизмов. К сожалению, перевод Минаева заканчивается десятой песней, что не вполне позволяет отнести его к числу полных.

Очевидно, что рецепция поэмы Дж.Г. Байрона и ее перевод сильно изменились с течением времени. Влияние как исторического, так и человеческого фактора сказалось не только на переводах данной эпохи, но и на критических статьях, в которых проводился анализ этих переводов. Зачастую он необъективен, слабо аргументирован, обусловлен различными факторами – от несоответствия перевода художественному вкусу критика до его личной неприязни к переводчику.

Байрона начали переводить в период, когда русская литература еще находилась в поисках собственных путей развития. Следовательно, проанализированные в статье переводы – определенная ступень в освоении Байрона русской культурой, но именно усилиями их авторов и на их основе в ХХ в. создавались более полные, точные переводы М.А. Кузми-на (1935), Г.А. Шенгели (1943), Т.Г. Гнедич (1957).