Символические признаки концепта звезда в современной русской поэзии

имеет сложную структуру представления, реализуемую различными языковыми средствами. <...> Концепт отражает ценностные характеристики знаний о некоторых фрагментах мира. В концепте заключаются признаки, функционально значимые для соответствующей культуры» [9, c. 47].

Для анализа выбраны произведения русской поэзии, написанные в самом конце ХХ в. Этот период избран по разным причинам.

• 1.    Концепт звезда не описывался в этом ракурсе на материале данного исторического периода.

• 2.    Символизм небесной сферы четче выражен в поэтических произведениях, изменения языкового сознания более заметны в лирике данного отрезка времени.

• 3.    Символика звезд в современной русской поэзии не рассматривалась с позиций преемственности древнегреческой, скандинавской и славянской мифологии, а также образного ряда Библии.

В лингвистике концепт звезда был описан на материале разных языков в двух диссертациях: в русском и французском языках (А.А. Рольгайзер), на материале текстов за-говорно-заклинательной поэзии и произведений И.А. Бунина (М.Н. Пирогова). Отдельные аспекты концепта звезда были рассмотрены на материале русского и английского языков (Е. Репьюк), в английском, русском, французском песенном дискурсах (Е.А. Осокина), проанализированы наивные представления о звезде (М.В. Пименова, Ю.В. Челба-кова), рассмотрены репрезентация концепта звезда в русской языковой картине мира (Нгуен Тхи Тхань Тхюй), мотивирующие, понятийные и образные признаки в структуре концепта звезда (А.А. Бакирова), структура концепта звезда (М.В. Пименова), триединство составляющих – образа, понятия и символа звезды (М.Л. Попова).

Цель данной статьи – описать символические признаки концепта звезда . Основными задачами статьи являются: 1) анализ символических признаков через призму лингвокультурных кодов; 2) определение вектора развития символических признаков изучаемого концепта на стыке веков. Лингвокультурные коды описаны в работе В.А. Масловой, М.В. Пименовой [5].

Материалом исследования стали поэтические произведения таких авторов, как Б.А. Ахмадулина, Н. Байтов, И.А. Бродский, С.В. Кекова, А.В. Еременко, Б.Ш. Кенже-ев, В.Б. Кривулин, Ю.П. Кузнецов, Е.Б. Рейн, О.Г. Чухонцев, О.А. Юрьев. Для анализа было привлечено 802 примера. Источником материала стал Национальный корпус русского языка (. Основными методами, используемыми в работе, послужили метод концептуального анализа и описательный.

В сознании носителя языка фиксируются архетипические формы представления о мире. Поэты тонко чувствуют изменения, возникающие в окружающей среде. «Деятельность познания – это специфическое взаимодействие человека как субъекта познания и объективной действительности как его объекта при помощи языка. Специфика этого взаимодействия, в первую очередь, состоит в том, что язык выступает как система общезначимых форм и способов вещественно-предметного выражения идеальных явлений. Он служит своего рода “мостиком”, опытом общества, человеческого коллектива и деятельности, в т. ч. опытом индивида, – члена этого коллектива и представляет собой явление идеально-материальное в своем актуальном аспекте» [4, с. 44]. Для русских поэтов и поэтов, пишущих на русском языке, мир 1990-х гг. становится, как и для всего народа России и бывшего СССР, непредсказуемо переломным. Прямо на глазах кардинально поменялась шкала ценностей. Пережившие это время люди никогда его не забудут. И именно поэты воплотили в своих произведениях идею перелома сознания, психологического надлома, выразившегося, прежде всего, в метафорах болезни. Соматические метафоры помогли выразить образ мира, который охватило страдание от переживаемых мук. Человек в небе видит не яркие звезды, сулящие ему счастье, а коросты на коже неба:

Небо в звездах, как тело в коросте, как листва в беловатой пыли.

Проступают берцовые кости на поверхности теплой земли

(С.В. Кекова. Небо в звездах, как тело в коросте..., 1995).

Мы встречаем в этом отрывке образ мертвеца, закопанного в сырую землю, – так видится поэту небо, всегда, во все века, бывшее символом вечности и бессмертия. Небо утратило свою незыблемость, превратилось в тлен и прах. Всему есть предел. И звезды тоже умирают:

Льет в Риме дождь, как бы твердящий «верь, ни в яме не исчезнешь ты, ни в шуме родных осин», – но умирает зверь, звезда, волна. И даже Бродский умер

(Б.Ш. Кенжеев. Льет в Риме дождь, как бы твердящий «верь...», 1990–1997).

Образ мертвеца достаточно часто встречается в поэтических произведениях этого периода. Звезды – реальность вечная и постоянная – вдруг утрачивает признаки жизни:

Покуда ты бормочешь, спишь и плачешь.

А над тобой, не ведая стыда,

В петле воздушной мертвая звезда

Еще висит – и ты за это платишь

(С.В. Кекова. Возвращение блудного сына, 1995).

Человек тесно связан со своей звездой. Ведь после смерти его душа окажется на небе в виде звезды [8; 11]. Однако это будет звезда живая, горящая ярким светом. А мертвая звезда – это символ чего? Утраты души бессмертной?..

Одно и то же небо, но видимое в разные исторические отрезки, воспринимается по-разному. Небо в алмазной пыли уже не замечается поэтами. Весь мир – земной и небесный – оказались пораженными сыпью, язвами. Язвы покрывают всю поверхность неба. Изменились человеческие ценности, изменился взгляд на мир. Человек оплакивает смерть мира:

Ты звезды, как язвы, не спрячешь, и тело не скроешь в снегу, я слышу, что ты еще плачешь, но плакать сама не могу.

(С.В. Кекова. Созвездий небесное братство, причуд пустого ума..., 1999).

Мир погрузился во тьму. Как в Эдде, мир на сломе веков вступил в эпоху Рагнарека. Настали сумерки богов. Тьма такая, что не видно вообще ничего (ночь слепящая). Тьма – это известный символ незнания, неведения. Просвещение кануло в Лету. Звезды – глаза богов. Боги бросают косые взгляды на землю (звезды немного косят). Как будто боги и не понимают того, что творится на Земле:

Ночь да будет слепящей, пусть звезды немного косят, над провинцией спящей летучие мыши висят.

(С.В. Кекова. Ночь да будет слепящей, пусть звезды немного косят..., 1995).

Еще одним распространенным способом описания неба и звезд служат артефактные метафоры. Небесная книга наполнена знаками, которые доступны для чтения человеку. Зодиак, видимый древним в виде звериного круга, уравновешивался Весами – созвездием, которое выбивалось из общего анималистического ряда:

Все наше смертное – бред и морок, если б не этот мост, мерцающий запредельным светом, где под стрелой повисли водные знаки, жвачные знаки, полный зверинец звезд, пестующий и несущий нас на мысленном коромысле

(О.Г. Чухонцев. Закрытие сезона, 1996).

Зодиак призван хранить человека (пестующий), помогать ему выносить невзгоды, которые воспитывают его душу (несущий нас на мысленном коромысле). Думать пристало не о бренном (Все наше смертное – бред и морок). Космический и вегетативный коды линг-вокультуры помогают выразить поэтам традиционные, распространенные в народе поверья, что по смерти души станут звездами:

Мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду, а три одиноких планеты в одну превратились звезду (С.В. Кекова. Мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду..., 1995).

Лета – река забвения в древнегреческой мифологии – аналогична земле в славянской мифологии, куда хоронят тело (Мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду) . А душа, отделяясь от тела, стремится в небеса (а три одиноких планеты в одну превратились звезду). «Мысль формируется в языковой материи – следовательно, знания закрепляются и откладываются в языке. Однако это не означает, что в самом языке и заключается вся история человеческих знаний» [3, c. 8].

Человеку пристало замечать то, что сигнализирует ему небо, знаками звезд указывая на грядущее. Следует читать небесную книгу, написанную звездными прописями:

Закона, и небес открыта книга –

В ней кровью наливается звезда,

И свет ее приобретает вес,

И падает, как камень у порога, –

Так каждый звук немыслимых словес

Летит от уст неведомого Бога

(С.В. Кекова. Возвращение блудного сына, 1995).

Земляне забывают, что выше всего закон небесный (…Закона, и небес открыта книга). Полагаясь на привычный быт и уклад жизни, человек вызывает гнев небес: от гнева у бога, как и у человека, кровью наливаются глаза: ведь звезды – это, как уже было сказано, есть глаза бога (В ней кровью наливается звезда). Бог не просто забыт, целые поколения о нем ничего не знают (советское время принесло атеизм), и он с ними говорит на непонятном языке (Так каждый звук немыслимых словес Летит от уст неведомого Бога).

Люди, привычно прислушивавшиеся к знакам звезд, прекратили это делать. Хотя есть те, кто еще слышит глас божий. Слышит, но не внемлет ему:

Прислушиваться к звездам я устала, но слышу то, что мне диктует Бог.

И мир в моей транскрипции неплох, однако человеку не пристало знать, что давно ослеп он и оглох.

Эдем заполонил чертополох

(С.В. Кекова. Прислушиваться к звездам я устала..., 1995).

Человек, возомнивший себя венцом творения, забыл про бога (мир в моей транскрипции неплох) , он не только лишился разума, он разучился видеть и слышать (давно ослеп он и оглох). Рай опустел, зарос чертополохом – сорной травой: люди его покинули за ненадобностью, погнавшись за земными благами (Эдем заполонил чертополох).

Традиционный взгляд на бытие как на борьбу добра и зла понимается поэтами как череда позитивных и негативных событий. Для передачи этого образа используется метафора морских волн. Мир – это Майя, сон бога, сон человека, это иллюзия. Выйти из иллюзии сложно, еще сложнее сохранить свою внутреннюю целостность (пусть он спас минимум из того, чем был). Этот иллюзорный мир находится в пасти зооморфного чудовища. Если человеку удается выпасть из этой иллюзии (кто выпал из пасти свирепых волн) , он все равно остается не в реальности (в бытии мнимом):

Тот, кто выпал из пасти свирепых волн, – пусть он спас минимум из того, чем был, пусть стоит он гол в бытии мнимом, – все равно ему под любым углом можно видеть в звездах добро со злом или разукрасить времени сон слабым днем зимним

(Н. Байтов. Что касается, 1995).

Пытаясь познать мир, свое место в нем, человек не в силах это сделать, не оторвавшись от привычных стереотипов сознания (все равно ему под любым углом можно видеть в звездах добро со злом). Мир замер (слабым днем зимним), наступил сон разума (разукрасить времени сон).

Привычный ход событий изменился (Сломались часы). Звезды стали тайной: те, кто умеет читать по звездной книге, не видят самих звезд:

Надел звездочет свой волшебный халат, но звезды невидимы в сумраке мглистом. Сломались часы. Жестяной циферблат, как озера берег, зарос стрелолистом

(С.В. Кекова. Часы остановились, 1995).

Символика Рагнарека довольно широко применялась для описания смутных времен (в сумраке мглистом). На Руси уже были смутные века. При переходе в новый – XXI – век это время очень напоминает уже пережитое тогда. Язык хранит и историческую, и культурную память народа.

Пришедшие в новый мир дети еще не забыли небесный мир. Ведь, по славянским традициям, по народным поверьям, детей с неба приносят аисты. Младенцы понимают происходящее на звездном небе. Но они еще не научились говорить на земном языке:

Звезда глядела через порог.

Единственным среди них, кто мог знать, что взгляд ее означал, был младенец; но он молчал

(И.А. Бродский. Бегство в Египет, 1995).

В стране, где мир перевернулся, атмосфера отравлена алкоголем и опасными путями (Алкогольная светлая наледь), ведущими в неизвестность. Звезды перестали указывать путь в будущее. Звезда не светит, она шелестит, как лист на мировом древе. Своим тихим шелестом звезда предупреждает об опасности (о звезде, шелестящей в беде):

Алкогольная светлая наледь, снег с дождем, и отечество, где нет особого смысла сигналить о звезде, шелестящей в беде (Б.Ш. Кенжеев. Алкогольная светлая наледь..., 1990–1997).

Основная функция звезды – указывать путь. Звезды не перестали этот путь указывать – человек разучился читать свой путь по звездам:

Одно спасенье – поезда… не спится: я на дне, я в яме, и покаянная звезда над окаянными полями куда-то светит не туда

(В.Б. Кривулин. Без огня, 1997).

Вместо того чтобы читать небесную книгу, человек чаще смотрит себе под ноги. Нега- тивно оценивая свое состояние, поэт использует ландшафтный код лингвокультуры, в котором верх знаменует позитивную часть оценочной шкалы – небо. Низ – земля и то, что находится ниже ее уровня поверхности, оценивается знаком минус (я на дне, я в яме). Оценка звучит и в эпитетах: над окаянными полями, покаянная звезда.

О мире, летящем в пропасть, говорилось еще в Библии, где появление всадников Апокалипсиса предвещает конец мира. Одним из таких знаков была звезда-полынь. Когда в 1986 г. на Украине взорвалась атомная электростанция в Чернобыле – многие вспомнили об этом знаке:

Сей мир, где с гаечным ключом Платонов и со звездой-полынью Достоевский, – не нам судить, о чем с тоской любовной стучат колеса в песне уголовной, зачем поэт сводил по доброй воле шатун и поршень, коршуна и поле

(Б.Ш. Кенжеев. Прислушайся – немотствуют в могиле..., 1990–1997).

Перелом веков означает смену языка, на котором небо (или бог) говорит с человеком. Теряя свою связь с предками, мы перестаем их понимать. «Язык <…> есть универсальная форма первичной концептуализации мира и рационализации человеческого опыта, выразитель и хранитель бессознательного стихийного знания о мире, историческая память о социально значимых событиях в человеческой жизни» [15, c. 30]. Приспосабливаясь к новой жизни, сквозь боль и страдания человек учит новый язык:

Не жаль ему великолепных звезд, из влаги неба сделанных кристаллов – я вижу их роение и рост в словах любви, великих или малых.

И вновь закат несет вино с небес тем, кто внезапно умер и воскрес, – камням, деревьям, детям, иноверцам… И человек стоит один, как лес, прижавшись к миру поврежденным сердцем

(С.В. Кекова. «Здесь часто плачут;

здесь на Рождество..., 1995).

Каждый, живший в этот срок, проходил через инициацию (тем, кто внезапно умер и воскрес), включая евхаристию – обряд причастия (вновь закат несет вино с небес). И звезды после такой трансформации видятся чистыми кристаллами, настоящими алмазными россыпями (великолепных звезд, из влаги неба сделанных кристаллов). И сквозь такое пере- рождение человеку предстоит пройти в полном одиночестве (человек стоит один, как лес). Мы приходим в этот мир одни и уходим из него точно так же.

Звезды на небе, как и люди на земле, общаются. У них свои законы существования, свои миры. Звезды вступают между собой в диалог:

Звезда с звездой говорит

(О.А. Юрьев. Экуменическое, 1998).

Мир на пересечении веков погружается в хляби. Небо становится болотом, а не небесным океаном, в котором свободно плавают небесные объекты:

В зеленых кольцах вился гад.

И звезды плавали в болоте

(А.В. Еременко. Над оседающим раствором..., 1997).

Утрачиваются чистота и ясность осознания происходящего в этом мире. Символика мертвой воды указывает на инициацию (как Царевна-лягушка из русских народных сказок, сидевшая три года в болоте [13]). Эту инициацию проходят души, которым предстоит родиться на земле (И звезды плавали в болоте). При этом вновь вспоминается библейский символ искушения – змей (В зеленых кольцах вился гад).

После 1990-х гг. мир вступает в новый век и новое тысячелетие. Он входит в них с новым знанием о строении звезд, с уже состоявшимися полетами в космос. А человек в своем восприятии мира остался прежним:

Вот комната моя в сплетеньи разных сил среди пустых пространств, галактик, черных дыр, пульсаров, квазаров, нейтронных звезд, а тут мой слабый мозг

(Н. Байтов. Тридцать девять комнат, 1996–1997).

Прежними остаются и представления о мире, где к звездам причисляют и болиды, и кометы, и метеориты:

Падает огненная звезда, метеорит. Аврал

(Е.Б. Рейн. Пятьдесят седьмой, 1998).

Падающие с неба звезды знаменуют какие-то события. Обычно такие предзнаменования не предвещают ничего хорошего для землян. К звездам присматривались как сотни лет назад, так и в наше время, истолковывая знаки звезд согласно привычным народным приметам.

Поэты, описывая мир на сломе веков, часто используют мифологические образы из древнегреческой мифологии (мы словно умерли, словно тени). Эти образы переплетаются с образами современных научных знаний (Сон Орфея – это все мы … под звездами сверхновыми):

Сон Орфея – это все мы словно умерли, словно тени движемся / под звездами сверхновыми, и неважно – в тишине ли в шуме ли – не слышны слова / одни деревья-стриженцы

(В.Б. Кривулин. Andante furioso.

Сон Орфея, 1997).

Наш мир находится под Солнцем, которое, по сути, обычная звезда. Другие звезды – это другие миры, чуждые земному:

Явившийся из отчужденных звезд, отринул все, что знаю и рифмую

(Б.А. Ахмадулина. Синяя арка, 1996).

Войдя в XXI век, поэты «взяли с собой» три известных символа. Первый символ – пятиконечная звезда. Этот символ мы видим на Кремле в Москве:

И звезду над Российской державой

(С.В. Кекова. Чуть помедлив, вздохнешь, уходя..., 1980–1999).

Вторым символом является библейская вифлеемская звезда, указавшая волхвам место рождения Мессии. В трудные времена человеку свойственно ждать помощи с небес, от бога:

Ты покинул родные места, но в глуши, над больницею земской, словно призрак, блуждает звезда отраженьем звезды Вифлеемской

(С.В. Кекова.

Чуть помедлив, вздохнешь, уходя..., 1999).

Третий символ – это звездное небо, которое предвещает будущие события. Во многих семьях хранят предания о том, что по звездам предугадывали будущее:

Еще в семнадцатом году,

В ее младенческие лета,

Ей нагадали на звезду,

Ей предрекли родить поэта

(Ю.П. Кузнецов. Отпущение, 1997).

Выводы . Подведем итоги. В ходе анализа было выделено четыре основных лингвокультурных кода, которые используются поэтами в описаниях звезд:

• 1)    витальный, который чаще всего реализуется в морбиальных метафорах (метафорах заболевшего организма);

• 2)    вегетативный, транслирующий известный символ мирового древа, связующего мир неба и мир земной, а также знаки конца света, когда перед появлением всадников Апокалипсиса загорается звезда Полынь (Чернобыль);

• 3)    артефактный, воплощенный посредством метафор небесной книги, где звезды образуют созвездия-знаки, читаемые теми, кто их понимает;

• 4)    стихийный, проявляющийся в метафорах живой и мертвой воды.

Заключение . Витальный код лингвокуль-туры выражается через когнитивные признаки ‘болезнь’, ‘язва’, ‘коросты’, ‘сыпь’, ‘смерть’. В отдельных контекстах встречаются признаки ‘глаза’, ‘голос’, ‘взгляд’. Вегетативный код в описаниях звезды определяется по признакам ‘лист’, ‘полынь’.

Артефактный код лингвокультуры тесно связан с гносеологическими категориями и прочитывается в признаках ‘знак’, ‘прочтение’, ‘понимание’, ‘указатель’. Истоки этого кода восходят к признакам ‘предзнаменование’, ‘провозвестие’. Когнитивные признаки ‘вода (влага небес)’, ‘болото’ выражают стихийный код лингвокультуры, передавая идею жизни и смерти, воды творящей и мертвой.

Трудный для России период 1990-х гг. переходит в стабильный период первого десятилетия XXI в. Звездный мир в поэзии этого периода описывается иными языковыми средствами. Однако это – тема другого исследования.