Символико-метафорическая репрезентация образа камня в творчестве поэтов-шестидесятников

С рождением человека и человеческого общества рождается их история. Драма человеческой, в том числе русской, истории состоит, по мнению многих историософов, в ее цикличности, когда глобальный цикл распадается на этапы, в которых происходят конкретные события, социальные и другие процессы. И человечество на каждом этапе своего развития вглядывается в прошлое, чтобы найти в нем знаки будущего.

Обращаясь к истории нашего Отечества XX в., мы отчетливо видим актуальность для сегодняшнего дня периода второй половины 1950-х – первой половины 1960-х гг., получившего название «оттепель». Начавшаяся с десталинизации, она затронула не только политическую, но и все остальные стороны жизни советского общества. Несмотря на непоследовательность реформ в экономике, социальной, духовной и культурной сферах, этот период был временем великих свершений, трудового и нравственного подвига народа, эпохой созидания и социального оптимизма. Представители этого исторического времени, его соучастники поэты-шестидесятники, «решительной эпохой разбуженные» [17, с. 947], многое смогли сказать и своим современникам, и потомкам.

Актуальность выбранной темы обусловлена ростом научного интереса к изучению индивидуально-авторского мировосприятия поэтов-шестидесятников, типологизации особенностей их поэтического почерка, использованию натурморфных метафор и символов в художественном тексте.

Поэтический дискурс представителей «эстрадной поэзии», публицистической поэзии, «тихой лирики», авторской песни – Е.А. Евтушенко, Р.И. Рождественского, Б.А. Ахмадулиной, Б.Ш. Окуджавы и др. – проникнут чистотой помыслов и верой в высокие идеалы, отражает честный взгляд на эпоху и историю. Он – амальгама эпитетов, лексических и синтаксических повторов, символов, метафор, в том числе и с натурфилософским содержанием.

Исследователи неоднократно обращались к теме мотива / метафоризации / символики лексемы/концепта камень в произведениях русских писателей и поэтов. Например, в сказах П.П. Бажова камень – «основа жизни уральского рабочего». О.С. Октябрьская выделяет практическую, эстетическую, дидактическую и метафорическо-мифологическую функции камня в произведениях сказителя [12].

Символ-понятие камень является доминантой индивидуально-авторского гиперполя «Петербург» в поэтике И.Ф. Анненского и отождествляется с «равнодушием, холодностью и страданием человеческой души» [9]. Е.В. Меркель прослеживает эволюцию значения лексемы камень в творчестве О.Э. Мандельштама, начиная с семы тяжести в доакмеи-стический период до обретения ею культурномифологических, метафорических и символических смыслов на более поздних этапах твор- ческой деятельности [10]. Разделенность двух видов камней в поэзии О.Э. Мандельштама – камня материи и камня духа – констатирует Н.А. Петрова [14]. Анализируя феноменологию камня в ключевых романах Ф.М. Достоевского («Идиот», «Братья Карамазовы», «Бесы»), Л.В. Карасев так очерчивает его семантическое пространство: могильная плита, вина, гнет, превращение живого в мертвое, финал действия [8].

Метафоризация камня характерна и для лирики поэтов-шестидесятников. «Каменные» мотивы в их произведениях перекликаются между собой. Как и в поэзии О. Мандельштама, в их творчестве аксиоматична тождественность камня и слова .

Причисляя Б.А. Ахмадулину к представителям неоакмеизма и к хранителям литературных традиций [1], исследователи считают краеугольным концептом [15] / мотивом [1] / темой [11] «тихой лирики» поэтессы «Творчество». Слово – языковая молекула, формирующая поэтическую субстанцию, – результат этой мучительной и освободительной деятельности. Поэтесса пересиливает, вытесывает и мучает камни, чтобы «слепить слово» [2, с. 361]. В представлении Б. Ахмадулиной «оскудевшее, иссякшее» слово – это «старый камень», точило, которое притупилось от частого использования [Там же, с. 533]. Метафорой слова, первичность которого утверждается в стихотворении «Сад», для поэтессы становится драгоценный камень изумруд [3, с. 348], «спросонок» она часто путает «гряду камней» и «строку слов» [Там же, с. 200].

В лирическом отступлении от основного сюжета поэмы «Братская ГЭС» Е.А. Евтушенко проводит аналогию между строительством здания и творением поэтического произведения: поэт сравнивает закладку первого камня в фундамент дома в Элладе со «стройкой» поэмы, «неловкую первую строчку» которой он так же, как и эллины, кладет в тень любимой женщины [6, с. 140].

Камень является кирпичиком не только стихотворных «зданий», но и базовых экзистенциальных концептов человека. Из «холодных камней» Б. Окуджава строит «замок надежды». Несмотря на то, что время оказалось немилосердно к этому замку («Лето жарило камни. Мороз их жег»), он продолжал его созидать [14, с. 224].

«Каменный букварь» Р. Рождественского – Кремлевская стена с выбитыми на ней именами («Пылает на плитах Кремлевской стены алфавит от “А” до “Я”…» [17, с. 1005]). Поэт предлагает учить детей по этому «гранитному букварю» – по жизням людей, которые держат «на своих плечах эту стену и эту страну» [Там же, с. 1006].

Не менее значимо уподобление в поэтике шестидесятников человека камню . При этом каждый из поэтов подчеркивает какое-то свое свойство камня, имеющее для него особую ценность.

Центральная тема творчества Е. Евтушенко – народ, люди, человечество. В стихотворениях «Ария индийского гостя» («Мы немножечко чумазы, но и сами мы алмазы» [4, с. 72]) и «Алмазы и слезы» («Люди – вот что алмазная россыпь» [5, с. 53]), поэт постулирует драгоценность каждого человека.

Б. Ахмадулина воспевает алгетский камень – камень Грузии, которую поэтесса посетила в 70-е гг. XX в. и к которой прониклась любовью, щедро выплескиваемой в строчках многих ее произведений. В стихотворении «Сказанное во время бомбежки» лирический герой сначала задается вопросом, чем он был прежде, возможно, алгетским камнем, затем утверждает, что он и есть алгетский камень, а в конце заявляет о своем стремлении им стать. «Алгетский камень, чистый, как вода» [2, с. 346–347] в другом стихотворении превращается в кремень ее поэтического огнива, с помощью которого Б. Ахмадулина высекает «точную мысль красоты и добра» [Там же, с. 360]. Она сама – «старые камни», которые «омыл и промаслил» «дождь веков» [Там же, с. 194].

Для Р. Рождественского в лексеме камень важна сема прочности. В поэме «Письмо в XXX век», послании далеким потомкам, он видит себя, своих современников, историю своей Родины основой для свершений людей будущего. «Четыре взорвавшихся года», «голодные дети», «парень, одетый в скафандр», «неправедные тюрьмы», «пронизанные радостью дни» – вот опыт поколения поэта, который заставляет его провозгласить: «Мы – камни в фундаментах ваших плотин» [17, с. 917]. «Город тихого камня» – внутренний город Б. Окуджавы, его душа [13, с. 199], у души лирического героя Б. Ахмадулиной – каменный пол [2, с. 522].

Но люди не только камни, они и разрушители каменных преград. Е.А. Евтушенко ассоциирует себя с подорожником, который «асфальт рассекал» и «пробивал лежачие камни» [4, с. 127], а для Р. Рождественского символы жизнестойкости – кактус, который «ка- мень превозмог» [17, с. 480], и зерно, сумевшее взойти, «продравшись сквозь каменья» [Там же, с. 490]. Поэт транслирует это качество на людей, уверенный в их способности преодолеть все препятствия. «Главная владычица камней» в творчестве Б. Ахмадулиной – черемуха Сортавалы, туоми, чьим «вдыхате-лем» и «воздыхателем» поэтесса безответно являлась [3, с. 210].

Существование человека также обретает метафорический смысл в камне. Так, «жадная душа» Б. Ахмадулиной «вцепилась в алмазик бытия бесценный» [Там же, с. 155]. В строчке «Камни пашем. Камни сеем» отображена тяжелая доля карелов. Камни повсюду – и после смерти их «укроют тем же камнем» [17, с. 489–490].

Поэтическому дискурсу шестидесятников присуще использование олицетворения. В стихотворении, посвященном скульптору Э. Неизвестному, Р. Рождественский описывает процесс одушевления камня , который сам стремится ожить под резцом мастера. Камень торопит ваятеля, хочет открыть «печальные гранитные глаза», сравнивает себя с «почкой майской», просит поверить в него: «Узнай меня! Чтоб по гранитным жилам пошла толчками каменная кровь...» [Там же, с. 109–110]. Поэт обожествляет художника, дающего жизнь камню, превращающего мертвое в живое.

У камней Б. Ахмадулиной есть мышцы, она читает «ладонью взгорбья их умов» [3, с. 199], слышит «вздох стены», гранит «города Петрова» «дышит, как природа» [2, с. 287], его «гранитную чешую» поэтесса ощущает как «обузное тело» [3, с. 151]. В стихотворении «Реки» камни – это кости скелета Абхазии, чью «грудь живую» источила вода. Поэтесса плачет и целует «нагие раны страждущих камней» [Там же, с. 375].

Р. Рождественский отмечает щедрость камня [17, с. 633] и его спокойствие [Там же, с. 865], Б. Ахмадулина – сдержанность [3, с. 199]. Семы долговременности и постоянства с отрицательной коннотацией доминируют в сомнительной перспективе «твердока-менно влюбиться» у Е. Евтушенко [5, с. 156]. Б. Окуджава, с одной стороны, называет петербургский гранит «неразговорчивым» и «таинственным» [13, с. 476], а с другой – воспринимает окружающее великолепие как песню, которую поют улица Росси и архитектурные шедевры Растрелли. Музыка ленинградского гранита – это гром барабанов [13, с. 227]. В стихотворении «Бессмертье» бард тем не ме- нее подчеркивает недолговечность оживленного мастером камня, как и холста, и бронзы. По мысли поэта, бессмертно только слово [13, с. 110].

Поэты славят свои, родные сердцу камни. Б. Ахмадулина свято хранит «запекшийся в сердце», «зазубренный без запинки» «белокаменный свиток имен Маросейки, Варварки, Ордынки» [2, с. 194], поет «хвалу и честь» даже «малым камушкам» Грузии [Там же, с. 60]. Б. Окуджаву согревают «теплые камни» арбатского дворика [13, с. 176].

В противовес ожившему камню в поэзии шестидесятников присутствует надгробный камень , памятник из мрамора или гранита («Так, будучи до времени скалою, надгробный камень где-то ждет меня» [2, с. 396]). В поэме «Реквием» Р. Рождественский ставит ряд риторических вопросов перед собой, читателями, Родиной. Есть там и обращение к «черному камню», «обычному камню», ставшему молчаливым «надгробьем для могилы Неизвестного солдата» [17, с. 898]. В стихотворении «На Земле безжалостно маленькой…» противопоставление «маленький человек» – «великий подвиг» достигается многократными повторами лексемы маленький , характеризующей самого человека, его службу, портфель, зарплату, выданное ему на войне обмундирование. Но свершение им великого подвига – защиты Родины ценой собственной жизни – раскрывает его настоящий рост. Р. Рождественский показывает это вновь с помощью образа камня-памятника – «на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост» [Там же, с. 410].

Одним из самых значительных метафорических воплощений образа камня в поэзии поэтов-шестидесятников является историческая память . «Если б камни могли говорить», они бы рассказали о мужестве [Там же, с. 834], о том, как «надменные придворные поэты здесь хаживали» [2, с. 459].

В поэме Р. Рождественского «210 шагов» шаги отражаются «от каменных стен и веков». Каменная стена не только тождественна времени, она попирает его неумолимое течение, вбирая в себя «всю историю» [17, с. 1012]. Камень впитывает не только события, но и эмоции отдельных людей, их надежды и страхи. Примером тому является монастырь, «где малый камень с легкостью вместил великую тоску того монаха» [2, с. 116]. «Опыт камня» хранит даже «стояний и прыжков период» самой поэтессы [3, с. 197].

«Гряда камней» в интерпретации Б. Ахмадулиной – это «пунктир тысячелетий» [3, с. 197], дорога истории, цепь, соединяющая прошлое и будущее. История – смысл, заточенный в гранит. «Стиснутые, спертые века» и «мгновенья мимолетность» запечатлены, запечатаны в камне [Там же, с. 199–200]. В этой гряде у поэтессы есть краеугольный, заглавный валун , заповедный камень , с которого она взирает на залив и заряжается поэтическим вдохновением. Восхождение на «высший камень» [Там же, с. 213] не раз упоминается в ее лирике. Так, в стихотворении «Шестой день июня» фигурирует другой триумфальный валун на горе, с которого поэтессе виден «Белый скит Валаама» [Там же, с. 209].

Особым образом происходит актуализация лексемы камень в публицистической поэме Е.А. Евтушенко «Просека», посвященной великой стройке советской эпохи – БайкалоАмурской магистрали. БАМ – символ выбранного страной пути, дорога, соединяющая прошлое, настоящее и будущее. Главное действующее лицо поэмы – народ в лице бульдозериста Кондрашина, по прозвищу Историк («Тот, кто история, – историк» [4, с. 136]), человека-строителя, созидателя. «Бульдозер истории» под его управлением выворачивает «лежачие камни», символизирующие все отжившее, тормозящее прогресс. Е. Евтушенко употребляет словосочетание лежачий/-е камень/кам-ни в небольшой поэме 30 раз. Помимо этого в тексте встречаются следующие синонимы: лежачий валун, лежачий булыжник, камень давящий, болота стоячие.

Лежачие камни в этом поэтическом произведении можно разделить на три категории:

• 1)    негативные явления разных исторических эпох: крепостное право, самодержавие, фашизм, холодная война, трагедия Ольстера (антианглийские акции протеста в Северной Ирландии);

• 2)    «лежачие люди» – мракобесы с «гранитными лбами», у которых не мозги, а «лежачие камни», бюрократы-«замшельцы», бояре;

• 3)    закоснелые идеи.

Кроме того, в лексеме лежачий появляется новая сема – ʻмертвыйʼ («страна существует, живая, а не лежачая» [Там же, с. 147]).

Е.А. Евтушенко находит целый ряд контекстуальных синонимов-лексем, обозначающих устранение с пути передовой мысли пережитков прошлого. Лежачие камни эпохи нужно попрать, пробить, долбить, обойти, обогнуть, вывернуть, раскачивать, отшвыр- нуть, столкнуть, вырвать, сковырнуть, под них «история не течет» [4, с. 146].

Поэма-репортаж «Просека» в разное время подвергалась критике, автора обвиняли в косноязычии, конъюнктурности, декларативности, формальной поэтичности [16]. Но мы присоединяемся к другому мнению: эта поэма – «полифоническое» произведение, симбиоз сатиры, агитации, любовной лирики, проповеди [7]. Она имеет современное звучание. Ее автор, обращаясь к потомкам, призывает их любить свою страну, знать ее историю, опираться на лучшее в поучительном опыте прошлых лет и, прокладывая дорогу – «просеку» в будущее, видеть перспективы своего движения и развития. Он выражает уверенность в том, что человек новой эпохи найдет в себе физические и нравственные силы для преодоления жизненных трудностей в достижении поставленной цели.

Камни истории, камни – связующие нити между прошлым и будущим, люди-камни в фундаменте будущего, строительный материал поэтического творчества, оппозиция «жи-вое/мертвое» в репрезентации образа камня, явления/события – преграды на пути исторического прогресса – вот неполный список «смысловых обертонов» поэтики камня. Поэзия шестидесятников – это сплав лиризма, философии и гражданственности. Она многослойна, устремлена ввысь, насыщена когнитивно и культурно значимыми ассоциативнообразными аналогиями и другими средствами выразительности языка. Оставаясь предельно честными перед собой, своими современниками и потомками, они сами стали символами творческого взлета, гражданского мужества и преображения.