Синкретизм ритуала и текста заклинания в англосаксонских заговорах

Фольклор как подлинно народное искусство уходит корнями в древнее творчество, в народный обряд, который соединял в себе танец, музыку и поэзию. Такое «сочетание ритмованных орхестических движений с песней-музыкой и элементами слова» в народном обряде А.Н. Веселовский определил как первобытный синкретизм [2, с. 156]. Ученый заложил основы концепции генетического синкретизма, описав его нерасчлененно-слитную природу, которая лежит в основе чувственного восприятия мира, свойственного архаическому мышлению, архаическому сознанию целостного взгляда на мир, не осложненного дифференцирующим и рефлексивным мышлением [2]. Сравнивая фольклорные произведения разных народов, в частности немецкие и русские заговоры, и видя их сходство, Н.Ф. Буслаев объяснял это не только «родством племен, но и однообразием для всех законов мышления» [6, с. 14]. Предложенный А.Н. Веселовским термин синкретизм в отношении фольклора, а именно обрядового синкретического действа, понимался очень широко как общий принцип художественного и еще слитого с ним нехудожественного мышления. О.М. Фрейденберг, полемизируя с А.Н. Веселовским, соглашалась с тем, что мифопоэтическое сознание на этой стадии имеет цельный характер, нерасчлененный. Однако исследователь не поддерживала мысль о том, что архаические формы искусства берут начало из одного источника, и выдвигала на первый план осо- бенность своеобразия, которая заключается в различном генетически независимом происхождении форм. О.М. Фрейденберг выдвигала тезис о том, что первобытное мышление отождествляло все явления жизни и повторяло свои представления в поливариантных друг к другу формах [10, с. 60–61].

Синкретизм заговора, таким образом, объясняется его природой и оригинальностью происхождения, уходящей корнями к особенностям первобытного мышления, когда человек не отделял себя от природы, а явления окружающего мира представлялись ему в слитной картине мифологического сознания, когда его собственная когнитивная деятельность не отделялась им от других видов деятельности. И в первую очередь важен тезис о свойственной первобытному мышлению не-расчлененности восприятия человеком себя и мира вокруг, абсолютным отождествлением себя с природой, неотделимостью себя от нее и невозможностью влиять на окружающий мир, его проявления и события, не опираясь на магические силы природы. Стремление управлять происходящим и воздействовать на него выливалось, в частности, в рождение заговорного обряда. Человек вступал в диалог с природой и окружающим миром, желая добиться результата, пытаясь словом и действием влиять на окружающий мир. Таким образом, слова заговора и ритуал, сопровождавший заклинание, были взаимозависимы и нераздельны. Отсюда и синкретичность заговора – неразде-лимость слова и дела, ритуала и текста. В сознании человека существовала модель или формула, согласно которой исполнение желания, достижение результата было возможно при соединении этих составляющих.

Cоотношение фольклорного текста и ритуала и первичности этих традиций стало одной из центральных проблем фольклора и исследовалась Е.М. Мелетинским, Е.С. Новик, С.Ю. Неклюдовым [3]. Новик установила, что вербальный и невербальный тексты взаимосвязаны в структурном плане и восходят к единой устной традиции. Обряд и фольклор имеют общие закономерности: устность как трансляция от поколения к поколению, коллективность творчества и варьирование, обеспечивающее возможность приспособления к конкретным обстоятельствам [5, с. 11].

Одним из фольклорных жанров, имеющим корни в устной традиции первобытной культуры, является заговор, который Н.Ф. Познан-ский считал «отличным представителем при- митивного синкретического творчества» [6, c. 4]. В заговоре ритуальный текст и фольклорный существуют синхронно и составляют синкретический комплекс, все элементы которого связаны отношениями семантического параллелизма, синонимии и равноправно участвуют в хранении, передаче и воспроизведении ритуального сообщения [4, с. 11; 8, с. 3].

Анализируя природу фольклорных текстов, М.А. Сердюк отмечает синкретизм как основополагающее понятие наряду с устно-стью, традиционностью и коллективностью. На основании исследований А.Н. Власова и С.Н. Бройтман М.А. Сердюк выделяет три стадии развития первобытной культуры в рамках развития фольклорного текста с точки зрения его синкретичности. Первый характеризуется первоначальным синкретизмом, когда фольклор представлял неосознанно-художественное творчество, был включен в практическую жизнь и реализовывал сакральную функцию [7, с. 148]. Поскольку нас интересует синкретичность заговоров, то рискнем предположить, что именно на этом этапе зарождается простейший по способу построения заговор, целью которого было достижение результата исключительно силой слова. Возможно, такая сила приписывалась бессмысленным магическим заклинаниям в виде «абракадабры». Второй этап характеризуется мировоззренческим синкретизмом, который проявляется в слитности и спаянности всех видов и форм восприятия – неосознаннохудожественных, религиозно-мифических, естественно-реальных и т. д. [Там же]. На этой стадии в заговоре как фольклорном тексте, на наш взгляд, появляются художественные черты, начинает четко проявляться народное художественное сознание. Видимо, на этот период падает появление в текстах заговоров эпических вкраплений, демонстрирующих художественность и образность. В заговоре против острой боли Wið Fǣrsctice после краткого вступления в виде инструкции (взять пиретрум, полынь, подорожник и сварить их в масле) следует эпическое повествование.

Hlūde wǣran hȳ, lā hlūde, ðā hȳ ofer þone hlǣw ridan; wǣran ānmōde, ðā hȳ ofer ridan. Scyld ðū ðē nūm ðysne nīð genesan mōte! Ūt, lȳtel spere, gif hēr inne sie! Stōd under linde, under leohtum scylde, þǣr ðā mihtigan, wīf hyra mægen / berǣddon and hȳ gyllende gāras sændan. Ic him ōðerne eft wille sændan: flēogende flanne forane tōgēanes.

Ūt, lȳtel spere, gif hit hēr inne sȳ! Sæt smið, slōh seax lytel, iserna wund swīðe.

Ūt, lȳtel spere, gif hēr inne sȳ! [11, p. 164].

Громогласны были те, что ехали по горам, решительны они были, те, что ехали по земле. Закрой себя щитом, чтоб избежать напасти. Прочь маленькое копье, если ты внутри! Он стоял под липами, защищенный от света, где могущественные женщины лишают (копья) силы и посылают воющие копья. Я хочу послать копье против тех, что летят в меня. Шесть кузнецов сидели и ковали железное копье. Прочь маленькое копье, если ты внутри!

Острая боль появляется в образе копья, которое вонзается в тело, противостоять ему могут таинственные женщины и копье, сделанное кузнецами. Эти образы предстают как способные справиться с болью, олицетворяющие силу приготовленного снадобья, которое в данном случае является реальным средством от боли. Так образно, придавая слову особое значение и силу, метафорично представляли в заговоре избавление от боли.

На третьем этапе синкретизм связан с художественными чертами произведений фольклора и проявляется в слиянии разных видов искусства [7, с. 148]. Имея в виду заговоры, можно предположить, что в этот период приобретает большее значение слитность ритуала и текста как художественного произведения, а само исполнение заговора приобретает черты драматического произведения. Известный заговор на плодородие земли Æcer-Bōt, «образец драматизма м художественного совершенства», состоит из собственно заклинания и описания ритуала [9, с. 103]. Заговор можно рассматривать как сценарий, в котором отображается последовательность сцен с описанием действий и произнесением формульных текстов. Заговор можно условно разделить на семь сцен с указанием места и времени действия, включая два молитвенных текста.

Тексты заговоров эволюционируют, демонстрируя слитность и взаимозависимость компонентов, и предстают ритуально-текстовым симбиозом, которому свойственны целостность и синкретичность.

Итак, одной из черт синкретичности заговора, как сказано выше, является нераздельность ритуала и слова. Само слово заговор имеет в своем составе корень говор, а следовательно, подразумевает действие «говорить». Англосаксонские заговоры в настоящее время обозначаются словом charm, которое в современном английском имеет значение «очарование, чары». По мнению Дж. Найлза, это слово не отражает в полной мере обозначаемого им явления, исключая из него такой компонент, как исполнение ритуала в магическом обряде [12, p. 27]. Исконное слово, обозначав- шее заговор, gealdor – magic song, incantation («магическая песнь, заклинание»), восходящее к galan – sing, cry («петь, кричать»), семантически более широкое и обозначает действие – «петь, кричать», что, несомненно, сближает его по значению и с русским словом заговор.

В англосаксонских заговорах в описании ритуала заклинание вводится либо глаголом cweð («сказать»), либо глаголом sing («петь»):

• (1)    Þænne eft þæt galdor þæt hēr æfter cweð … [11, p. 166] – «Скажи это заклинание снова…»;

• (2)    Sing nygon sīðan in þæt ēare þis galdor… [Ibid., p. 168] – «Пропой в ухо девять раз это заклинание…».

Дошедшие до нас в письменном виде заговоры, вероятнее всего, сильно отличаются от первоначального своего вида. Надо иметь в виду такие факторы, как устное происхождение и долгое их существование в таком виде. Большому влиянию и, соответственно, изменениям подверглись заговоры в период христианизации, которая привнесла эпические сюжеты и молитвенную направленность в языческие тексты. Тогда произошли также некоторые подстановки в формульные заклинания, что могло повлечь за собой и изменения каких-либо связанных с этим действий. В немногочисленных англосаксонских заговорах имеются различные модели построения заговоров: описание ритуала / заклинание / описание ритуала; описание ритуала / заклинание; заклинание / описание ритуала; текст заклинания с включенными в него ритуальными действиями; ритуалы, сопровождающиеся заклинанием в виде «абракадабры».

Первая выделенная выше модель наблюдается в англосаксонском заговоре от острой боли WIÐ FǢRSTICE: 1) описание ритуала, 2) вербальная часть, 3) описание ритуала. Приведем пример:

• 1.    Fēferfūige and sēo rēade netele, ðe ƿurh ærn inwyxð, and wegbrāde; wyll in buteran. – «[Возьми] ромашку и красную крапиву, растущие около дома, и подорожник; свари их в масле».

• 2.    Вербальная часть заговора, приведенная выше, заканчивается призывом Helpe ðīn drihten! – «Помоги, Господи!».

• 3.    Nim þonne þæt seax, ādō on wǣtan. – «Возьми затем нож и погрузи его в эту жидкость» [Ibid., p. 164].

По такой же модели созданы заговоры WIÐ WYRME («От червей»), WIÐ ŪTSIHT («От диареи»), ÆCER-BŌT («На плодородие земли»), WIÐ WÆTERÆLFĀDLE («От болезни эльфов») и др.

• 1.    Описание ритуала: Gif mon biþ onwæteræl-fādle, þonne bēoþ him þā handnæglas wonne and þā ēagan tēarige and wile lōcian niþer. Dō him þis tō lǣcedōme: eoforþrote, cassuc, fone nioþoweard, eowberge, elehtre, eolone, merscmealwan crop, fen-minte, dile, lilie, āttorlāþe, pollēie, mārubie, docce, ellen, felterre, wermōd, strēawbergean lēaf, consolde; ofgēot mid ealaþ, dō hāligwæter tō, sing þis gealdor ofer þriwa.

• 2.    Текст заклинания: Ic benne awrāt betest beadowrǣda, swa benne ne burnon, ne burston, ne fundian, ne feologan, ne hoppettan, ne wund wāco sīan, ne dolh dīopian; ac him self healde hālewǣge, ne ace þē þon mā, þe eorþan on eare ace.

• 3.    Описание ритуала: Sing þis manegum sīþum: Eorþe þē onbere eallum hire mihtum and mægenum. Ƿās galdor mon mæg singan on wunde [11, p. 94].

Если кто-то заболеет болезнью водяных эльфов, его ногти станут черными, а глаза слезящимися и захотят смотреть вниз. Сделайте для них такое средство: возьмите чертополох карликовый, луговик, тисовые ягоды, люпин, девясил, росток зефира, фен-мяту, укроп, лилию, петушиную шпору, пенни-ройал, маррабул, щавель, бузину, валяние, полынь, земляничный лист и окопник. Замочите их элем, затем смешайте их со святой водой и спойте это заклинание три раза: «Я составил лучшую смесь для этой раны, так что рана не будет ни гореть, ни лопаться, ни нарывать, ни увеличиваться, ни болеть, ни расти, ни углубляться; пусть хранит святую воду для себя, и тогда боли больше не будет, как не будет болеть земля у моря». Спойте много раз: «Пусть Земля заберет боль со всей своей силой и могуществом». Это заклинание петь над раной.

Эту модель можно назвать рамочной, т. к. вербальная часть обрамляется в ней ритуалом.

Следующая модель «описание ритуала / заклинание» также наблюдается во многих заговорах, в частности в заговоре против роя пчел WIÐ YMBE:

Nim eorþan , oferweorþ mid þīnre swīþran handa under þīnum swīþran fēt and cweð: Fō ic under fōt; funds ic hit. Hwæt, eorðe mæg wið ealra wihta gehwilce, and wið andan and wið ǣminde, and wið þa micelan mannes tungan. Forweorþ ofer grēot, þonne hī swirman, and cweð: Sitte gē, sigewīf, sīgað tō eorþan, nǣfre gē wilde tō wudu flēogan! Bēo gē swā gemindige mīnes gōdes, swā bið manna gehwilc metes and ēþe-les [11, p. 168].

Возьми земли и перебрось правой рукой через правую ногу и скажи: «Я поставил на нее ногу, я нашел ее. Земля сильна против всех существ и против ненависти и беспамятства, и против злого языка. Брось землю на них, когда рой летит и скажи: «Sitte gē, sigewif, sīgað tō eorþan, nǣfre gē wilde tō wudu flēogan! Bēo gē swā gemindige mīnes gōdes, swā manna gehwilc metes and ēþeles» [Ibid.] («Сядь- те на землю, валькирии, не летать вам никогда в лес! Позаботьтесь о моем доходе, как каждый человек заботится о еде и доме»).

Ритуал включает манипуляции с землей и действие, символизирующее достижение цели (поимка роя). Заклинанию, выражаемому императивом и обращенному к валькириям как силам зла, придаются тем самым сила и способность добиться результата.

Неотъемлемость слова в формуле заговора подтверждается наличием в некоторых из них наряду с ритуальной частью вербальной в виде абракадабры. Например, в заговоре против кражи Wið þēofentum:

Luben luben niga efið efið niga fel ceil fel, delf cumer fel orcgaei ceufor dard, giug farig fidig delou delupih [11, p. 168].

Слову как, несомненно, важной составляющей этого жанра на начальном этапе придавалось особое значение, хотя скорее роль его сводилась к сопровождению действий выкриками, короткими формулами, бессмысленными вербальными заклинаниями. Возможно, именно заговоры с абракадаброй демонстрируют такой подход, когда присутствует набор ритмизованных и частично рифмованных слов непонятного значения, но при этом сохраняется традиционность и прибавляется магия и таинственность.

Напомним, что обрядовые действия могли сопровождаться музыкой, и выделение песни из обряда в дальнейшем привело к появлению эпоса и лиро-эпической поэзии. Но первобытный синкретизм сохранился в обрядоволирической поэзии, в частности в жанре заговора, в песнях, связанных с аграрной магией и сопровождающих трудовые операции земледельца, в заклинаниях-молитвах, обращенных к различным духам и богам.

Существуют заговоры, в которых ритуальные действия включены в сам текст. Человек произносит слова заговора, выполняя, иногда и мысленно, необходимые для достижения результата действия.

Ic mē on þisse gyrde belūce, and godes helde bebēode wið ðane sāra stice, wið ðane sāra slege, wið ðane grymman gryre, wið ðane micelan egsan, þe bið ēghwām lāð, and wið eal þæt lāð, þe intō land fare [Ibid., p. 176].

Защищаю себя этим мечом и отдаю милости Господа против мучительной боли, против внезапной болезни, против боязни жестокости, против ужасающей необъятности всего отвратительного и против всего, что ненавистно, что может прийти на эти земли.

В заговоре на путешествие ритуальные действия подразумеваются в самом заклинании, когда следует призыв к святым стать путешественнику защитой – кольчугой, шлемом, мечом, щитом:

Biddu ealle blīðum mōde, þæt mē bēo Maþeus helm, Marcus byrne, leoht-līfes rōf, Lucas mīn swurd, scearp and scīrecg, scyld Iohannes, wuldre gewlitegod wega Serafhin [11, p. 178].

Духовный свет всем посылаю и пусть Матфей будет моим шлемом, Марк – кольчугой, Лука – мечом, острым и режущим, Иоанн – щитом, Серафим – копьем.

Приведенные примеры различных моделей построения заговора подтверждают мысль о синкретичности заговора, нераздельности и взаимосвязи двух элементов – ритуального и вербального. Такой ритуально-вербальный симбиоз обусловлен тем, что фольклорный жанр, к которому относится заговор, уходит корнями в архаичную традицию, соединявшую в себе слово, музыку и действие. Из этого синкретичного искусства выделился в качестве отдельного фольклорного жанра заговор, сохранивший цельность двух нераздельных компонентов – ритуала и заклинания. Несмотря на различные модели построения заговора, в нем неизменно присутствуют акциональная и вербальная части, что демонстрирует синкретич-ность как неотъемлемую черту заговора.