Сказка: рефлексия культурного опыта и инкультурационная модель

Сказка – один из феноменов культуры, специфика содержания которого обусловлена территориально и эпохально. Типы культуры на всем протяжении истории диктуют контекстуальные особенности народных и авторских сказочных текстов, преломляя в содержании общечеловеческие нормы, ценности и смыслы культуры. Так, сказочное время и пространство всегда связаны с развитием аутентичной культурной общности – особенностями взаимодействия субъекта с природой, техническим влиянием социума на окружающую среду, особенностями организации элит и власти, экономической и повседневной культуры. Потому текст сказки всегда имеет явные или скрытые отсылки к культурной конкретике, к культурному опыту.

Сказочные время и пространство, сливаясь, создают отражение уникальных опорных точек – доминант развития культуры, на которых строится вся социокультурная «территория» с присущими ей «там» и «тогда» феноменами, явлениями, инструментами, методами по творению бытия культуры.

Через выбор средств выразительности (лингвистические приемы, образные ряды и пр.), опосредованный личностью сказителя или автора, в сказке специфически раскрываются вариации комплексов значений культуры. Сказочные образы – художественные, словесно оформленные, проекции рефлексируемых человеком как субъектом культуры объектов личностного и социокультурного пространств. Потому анализ этих образов, вплетенных в ход истории культуры, способен прояснить смысл и характер трансформаций культурно-исторического процесса, что особенно актуально сейчас – в эпоху деструкции систем ценностей и доминант культуры. В целом обращение к исследованию сказки как формы позволяет подойти ближе к решению вопросов о культурной динамике, формообразовании историко-культурного процесса, сущности культуры [6].

Смыслы народных сказок обусловлены природно-климатическими особенностями, этническим своеобразием, набором норм и ценностей, характерным для конкретного социокультурного пространства. Демифологизация жизненного пространства определила роль сказки в межэпохальном ценностно-нормативном диалоге, маркировала ее в качестве способа культур-идентификации субъекта.

К исследованию сказки научное сообщество обращалось неоднократно. Изучались сказки с разных сторон – сквозь призму их художественно-ли- тературных особенностей, как вспомогательный инструмент для познания внутреннего мира личности, как текст культуры, содержащий в себе символику культуры или совокупный опыт человечества (или народа, если речь в исследовании шла о сказках конкретных этносов). К. Ушинский, В. Белинский, Л. Андреев, А. Никифоров, изучая сказку, акцентировали ее функциональные свойства – воспитание, народность и пр. В понимании К. Леви-Стросса сказка – образец текста культуры, структуризация представлений о мире. И анализ построения реальности сказки, ее бинарных оппозиций способен прояснить действительность [3].

Психологи, психиатры и некоторые философы, чьи концепции пролегали рядом с психологической проблематикой, полагали сказки и их героев материалом для своих практик (например, сказкотерапия – Т. Зинкевич-Евстигнеева, Л.Выготский). Некоторые обратили исследовательский интерес на сущность сказки, перекликающуюся с внутренним миром субъекта культуры. Так, К.Г. Юнг отмечал [8], что персонажи сказок (как и мифов) выступают репрезентацией архетипов, чем взаимообразно связываются со спецификой мира «я». Э.Берн видел в сказке возможность выражать жизненный сценарий конкретной личности, способствовать его уточнению, трансформации [1].

Исследователи неоднократно представляли дефиницию сказки, осуществляли классификацию сюжетов, стилей, направлений. Так, например, сказковед Э.В. Померанцева представила следующее определение сказки: «Народная сказка (или «казка», «байка», «побасенка») – эпическое устное художественное произведение, преимущественно прозаическое, волшебное, авантюрного или бытового характера с установкой на вымысел. Последний признак отличает сказку от других жанров устной прозы: сказа, предания и былички, то есть от рассказов, преподносимых рассказчиком слушателям как повествование о действительно имевших место событиях, как бы маловероятны и фантастичны они ни были» [4]. У В.И. Даля сказка – «вымышленный рассказ, небывалая и даже несбыточная повесть, сказание» [2]. Самым известным в академическом сообществе считается исследование морфологии сказки В.Я. Проппа и его определение: «Сказка – связь настоящего с прошлым, где настоящее – уже трансформированная реальность, которая начинает осознавать уход в прошлое обычаев, традиций» [5]. Систематизируя и переосмысливая эти и другие дефиниции можно философско-культурологически определить сказку как культурную форму, включающую в себя нормы и регулятивы, ценности и смыслы – опыт культуротворчества, данный в специфичных языковых приемах и передаваемый из поколения в поколение.

Наиболее признанной классификацией сказок считается классификация В.Я. Проппа [5], который дифференцировал их на волшебные, кумулятивные, о животных, растениях, неживой природе и предметах, бытовые или новеллистические, небылицы и докучные сказки. Кроме пропповской, известна наиболее крупная по объему проанализированного сказочного материала классификация А.Аарне, дополненная и переработанная впоследствии Томпсоном и Андреевым. Она включает в себя более шести томов с перечислением трех тысяч сюжетов.

В сюжетах сказок о животных обнаруживаются связи с архаическими культами природы, культами животных – с древними предрелигиозными верованиями. Эти связи позволяют предположить сказку потомком мифа. Так, сказочные тексты были введены в ритуалы: их рассказывали перед охотой, жертвоприношениями, свадебными или похоронными обрядами; рассказывание сопровождалось стихами, музыкой, пением, танцами. Образный ряд «животных» сказок объяснял явления природы, животного мира, выступал художественной вербализацией мифорелигиозной рефлексии и вместе с тем являлся одной из первых аллегорий человеческого (например, медведь и его семья – архетипические двойники человека; козленок – несмышленый ребенок и пр.)

Волшебные сказки отличаются введением в сюжет не существующих в реальности предметов, существ, явлений; их действие происходит по замыслу либо на родине, либо в «тридевятом царстве» (характерно для русских текстов); одним из подвидов волшебных сказок выступают эпико-героические, трансформировавшиеся в период поздней Античности – Средневековья в отдельное направление – эпос. В. Пропп отмечал нюанс данного типа сюжетности, полагая «поиск невесты» главным героем сложным стержнем философской композиции сказки1 [5].

К социально-бытовым сказкам относят рассказы с обращением к культуре повседневности [7]. Для них, как для сказок, характерно не прямое отражение реальности, а выворачивание привычного. Данные сказочные сюжеты всегда учитывают особенности социально-классового мироустройства – имеют «классовые различия». Потому их подразделяют на: крестьянские, солдатские и аристократические. Благодаря территориальным и эпохальным факторам один и тот же типичный сюжет (например, о священнослужителе и работнике) делается неузнаваемым. Социально-бытовые сказки, претерпев изменения в ходе историко-культурного развития, породили подвид авантюрных рассказов, на основе которых, в свою очередь, сформировались плутовской и приключенческий романы. Авантюрные сказки часто носят сатирический характер; благодаря функционированию эстетической категории смешного (иногда страшного), в таких сказках акцентируется важное, глубокое, ценное для субъекта.

Легенды, были, былины и сказы – более позднего происхождения. Их становление началось в период расцвета древних цивилизаций и зарождения монотеистических представлений. По стилистическим особенностям этот вид сказочного текста близок возрожденческой новелле.

Особым рядом в классификации сказок стоят пародии и докучные сказки – «Про белого бычка», про каштаны, лягушек и др., которые, несмотря на кажущийся примитивизм, показывают мастерство рассказчика по владению языком, его осознание стиля, владение ситуацией, понимание психико-эмотивного состояния слушателя.

Специфической особенностью сказок выступает незамысловатость сюжета и простота лингвистических приемов – текст должен быть доступен любому. Поэтому исследователи отмечают воспитательную, познавательную функции сказки. Несомненно, что эти роли сказка выполняет в первую очередь для детей. Но также она выполняет их и для взрослых. В древности зрелые люди слушали сказки на пирах, в часы досуга. Так, специфической особенностью сказки стало влияние личности сказителя через текст на аудиторию. Сказитель был и увеселитель, и учитель, и даже эротик. Профессиональные сказочники служили в знатных домах, особо ценили и уважали гусляров, трубадуров, в чьи репертуары входили и сказки тоже. В основном сказителями были мужчины; женщин к передаче культурного опыта в патриархальных культурах долго не допускали. Только в русской устной традиции появляется легитимная женщина-сказочница. Можно предположить, что легитимация женского сказывания была связана в истоке с сакрализацией женского образа земли, культами плодородия, матери и пр.

Образный ряд сказок складывался постепенно, сопрягаясь с культу-рогенезом. На первых этапах культур-истории в приоритете были герои-животные, которые ассоциировались с прародителями человеческого начала. Позже, с усложнением формирующейся «космоцентричной» картины мира, появились в качестве действующих сказочных персонажей силы природы (Луна, ветер, звезды). Далее на сказочную «сцену» выступили герои-абстракции (Правда и Кривда и пр.). Динамические подвижки в представлениях о внутреннем и внешнем мире, об активном действующем в реальности начале, субъекте, обусловили появление сложных типажей – людей.

В самом начале сказочный образ человека был простейшим и служил фиксацией факта наличия человека в мире. Развитие социокультурного пространства и рефлексия на него обусловили усложнение образного ряда, служащего обозначению «я». Человек стал играть множество ролей в социуме, выполнять множество функций в культуре. Потому сказочникам понадобились художественно оформленные типажи богатырей и героев, тружеников и помощников, злодеев, лентяев, хитрецов и предателей, красавиц и умниц, дураков и пройдох [6]. Центральный персонаж в народных сказках всегда один. Крайне редко их несколько – два или три (родствен- ники, братья и сестры, или друзья; в современной авторской сказке-фэнтези так же, например, у Дж.Роулинг в саге о Гарри Поттере).

Особо подчеркиваются в сказочном тексте смыслы отношения к этическим, эстетическим и социальным ценностям, таким как красота, счастье, материнство и детство, добро, справедливость, равенство, труд и деньги, родина. Эти ценности вплетены в рефлексивное личное и в историко-культурную специфику как в рефлексивное всеобщее.

В сюжетах всех сказок мира обнаруживаются следующие смысложизненные позиции:

• —    ценность гармонии с природой;

• —    признание власти богов;

• —    признание тайны жизни и смерти;

• —    уважение к старшим, любым – и женщинам, и мужчинам;

• —    послушание мужчине-отцу;

• —    признание классовых различий;

• —    культ правителя;

• —    признание красоты как ценности;

• —    ценность любви;

• —    ценность знания;

• —    ценность труда;

• —    желание обретения богатства чудом и легкость отказа от него.

Таким образом, сюжеты сказок складываются всегда вокруг смысла жизни и переплетены с культурными доминантами, что выражено в вербализации рефлективных смыслов отношения к миру, Другому и «я». Так, образ мира в сказке – это конкретизация взаимоотношения действующих персонажей с природой. Отношение к Другому дано в конкретизации связи «Я – Другой» в образах героя, старших, правителей1, изображении чувств персонажей (любовь, страх, ненависть, зависть, жадность и пр.). Представление о «я» – в описании опыта, приобретаемого героями по ходу разворачивания сюжета, совершении ошибок, их исправлении как поиске себя. Отношение к «я» более акцентировано в литературной авторской сказке, делающей упор на прорисовку индивидуальных характеров. Для народной свойственен базовый психологизм, простая картина «я», раскрытая в обобщенных типажах и архетипах.

Смыслы рефлексии отношений субъекта с Другим и самим собой, представленные художественными средствами, являются также отражением в сказочном тексте социализации и инкультурации (Т. Парсонс и Херско-виц). Герой практически всегда осуществляет личностный рост: проходит через хитросплетения сюжета, прислушиваясь к советам мудрых, обретая опыт в преодолении себя, усваивая систему культурных ценностей. В сказке всегда есть тот, кто помогает герою принимать навыки, нормы, стандарты и традиции. Процесс введения в культуру осуществляется прямо или косвенно: значимый Другой (отец, мать, волк-помощник, баба-яга, Сивка-Бурка и др.) учит условного Иванушку уму-разуму, пролагает герою короткий путь к цели через культурное Знание, создает условия инкультурации. Другой стимулирует героя страхом или наказанием, любовью или уважением, оказывая тем самым влияние на личность персонажа. Главный персонаж, находясь в динамике сказочного сюжета, благодаря советам значимых Других обретает гармонию во взаимоотношениях с «я»: идентифицировав себя в предложенной системе ценностей, он способен принимать решения, не вступая в конфликт как с собой, так и с культурой. Так проявляет себя другая сторона инкультурационного процесса – влияние личности на культуру. В качестве примера сказочной инкультурации можно привести сказки о Елене Премудрой: получивший поведенческие рекомендации по дороге к невесте герой успешно справляется с ее поручениями и достигает желаемого – свадьбы. То же в сказах о Царевне-лягушке: «Ложись спать – утро вечера мудренее», «неси царю ковер/хлеб» и пр. В этом тексте также предостережение: тот, кто разрушает сложившийся порядок, получает большие проблемы (потерю жены, испытание опасностями и т. д.).

Содержание процесса приобщения к культуре складывается из трудовых умений (наводить чистоту в доме у медведя, гномов, например; ухаживать за животными Буренушкой, Сивкой-Буркой; прясть, ткать, готовить пищу у бабы-яги, в доме тестя; строить как семь Семионов и т. д.), коммуникационных навыков, адекватного общения с другими персонажами сказки (по ходу путешествия уговорить бабу-ягу раскрыть секреты, оказать помощь нуждающимся людям/животным – поделиться пищей/местом у очага, спасти из западни).

Целью сказочной инкультурации выступает итоговая полнота личности героя, то, каким он стал в преодолении многообразных препятствий. Однако сказка отлична от реального процесса приятия культуры, который длится всю жизнь, наличием эпилога: «Честным пирком да за свадебку», «и я там был – мед-пиво пил». Из-за этой завершенности сказки возникает ощущение стагнации, что в действительной динамике инкультурации невозможно, так как культура перманентно развивается, подталкивая субъекта к постоянному совершенствованию.

В ходе исследования фольклорной сказки мы выяснили, что главной функцией сказки выступала вербализация через художественно оформленный сюжет комплексов мировоззренческих представлений человека – о мире, Другом и «я».

Так, сказка – не «территория детства», но сфера Человеческого, формулирующая культурный опыт посредством эмотивных технологий, средств художественной выразительности, многоуровневой коммуникации (сказитель – слушатель, коммуникация персонажей, «Я – Другой», эпохальный диалог, межкультурный диалог).

Таким образом, сказочный текст – инкультурационная модель, схема обретения культурной компетентности, данная в художественном образе. В модель входят итоговые (по сюжету) мировоззренческие позиции, смысложизненные ориентиры (семья, любовь, дружба, красота), морально-нравственные ценности (победа над злом, утверждение добра), теоретические и практические знания (о государстве – своем и тридесятом, классовом устройстве общества, о труде и профессии, о традициях, ритуалах, обрядах и даже моде).

Участвуя в формировании ценностных потребностей индивида и социума, сказка аккумулирует и выражает уже сложившееся в культуре содержание ценностных систем, смысложизненные позиции, знакомит с проектами интеллектуальных, нравственных и эстетических ориентаций. Вербализируя инкультурационные модели особым художественным способом, сказка транслирует субъекту эталоны культуры.