Славянский перевод жития преп. Евфимия Великого: наблюдения о языке и авторе

Среди литературных источников знаменитого летописца Нестора при написании другого его прославленного произведения, Жития Феодосия Печерского, был славянский текст Жития преп. Евфимия Великого (см.: [1; 8]), написанного Кириллом Скифопольским (BHG 647). Самая ранняя дошедшая до нас рукопись этого памятника – это Троицкий список конца XIV в. (РГБ, Троицкий 745 (фонд 304.I), л. 1 об. – 59) 1. В пользу тождественности обоих переводов говорит, в частности, то, что переводчик еще произносил греческую букву «ипсилон» и диграф «омикрон-иота» лабиально ([ü]) и не путал их с «итой», «иотой» и диграфом «эпсилон-иота», что стало практически повсеместным явлением с XII века (см.: [3, с. 21]). Выбор именно творений Кирилла как модели для биографий основателей русского монашества обусловливался не только большой популярностью этого писателя в Византии и типологическим сходством жизненного подвига Евфимия Великого и Саввы Освященного, с одной стороны, и Антония и Фео- досия Печерских – с другой, но и тем обстоятельством, что в распоряжение киевских иноков, по всей видимости, попал некий греческий корпус сочинений Кирилла. По составу это собрание отличалось от всего, что дошло до нас по-гречески. Во-первых, перевод Жития Саввы, явно сделанный болгарином, содержит некоторые мелкие детали, которых нет ни в одной известной греческой рукописи. Во-вторых, наряду с житиями корпус включал похвалу обоим святым, оригинал которой вообще не сохранился(см.: [2, с. 232]). Эта похвала, возможно, была изначально приурочена к общему дню празднования Евфимия и Саввы, справлявшемуся в Лавре св. Саввы в Палестине, но впоследствии вышедшему из употребления. Как известно, в русском церковном календаре есть отдельные дни памяти Антония и Феодосия – 10 (23) июля и 3 (16) мая соответственно, а также их общая память 2 (15) сентября, что вполне могло быть воспроизведением старой савваитской модели.

В пользу восточнославянского происхождения текста Жития Евфимия говорят следующие языковые явления, которые вряд ли можно приписать древнерусскому переписчику (в отличие от самого переводчика; здесь приводятся в произвольном порядке).

• 1.    Многочисленные случаи употребления перфектного причастия на -лъ в качестве прошедшего времени, то есть без вспомогательного глагола, как в современных восточно- и западнославянских языках (ниже даются только примеры, не допускающие альтернативного толкования):

• л.    15 об.: прослыло (-ло перечеркнуто справщиком, который таким образом превратил форму в аористную); запов 4 далъ;

• л.    16 об.: покорилъ;

• л.    18 об.: испов 4 далъ (-лъ перечеркнуто);

• л.    24: поωслабилъ; не покоила;

• л.    31 об.: испросилъ;

• л.    32: пос 4 тилъ;

• л.    36: сподобилъ;

• л.    37 об.: съпов 4 далъ (-лъ перечеркнуто);

• л.    38 об.: смири[л. 39]лъся б(ог)ъ слово;

• л.    39: изволилъ;

• л.    40: сотворилъ;

• л.    40 об.: запов 4 далъ;

• л.    51 об.: «кр(е)стилъся» добавлено «ес(ть) ч(е)л(о)в( 4 )къ ть»;

• л.    54–54 об.: помиловалъ.

• 2.    Супин:

• л.    34: грядо п ща... комкатъ;

• л.    36: съшедъ пос 4 титъ его;

• л.    49: идохъ лечь (на полях исправлено: «спати»);

• л.    51 об.:«пришедшима напоитъ вельб-людъ».

• 3.    Последовательное соблюдение закона Вакернагеля, согласно которому энклитики располагаются в определенном порядке после первого значимого слова в предложении ². Вот некоторые примеры:

• л.    19: не ищеть бо ся м 4 сто;

• л.    23 об.: велми же ся кождо храни;

• л.    35 об.: почто ся печеши ω мноз 4 ;

• л.    36: скончавшему ти ся на мн 4 пр(о)рочьство п ;

• л.    50: юбаче аще ми ся поро п чаеши;

• л.    50 об.: се боти ся прило п чи (тепло Yap σοι συνέβη);

• л.    52 об.: егда же ся бы поно п дилъ;

• л.    54: се ти ся събыс(ть);

• л.    55: о п же бо яко клялъ ми ся еси.

Следует при этом помнить, что агиографическое произведение, тем более переводное, а не оригинальное, имеет совершенно иную жанровую природу, нежели, например, летопись. Переводчик, несомненно, ориентировался на имевшиеся в его распоряжении образцы, а они в столь раннее время могли быть только древнеболгарского извода. Поэтому всякого рода восточнославянизмы попадали в текст скорее непроизвольно, тогда как церковнославянские формы употреблялись сознательно.

Среди описанных выше признаков, позволяющих по крайней мере принять во внимание возможность киевского происхождения памятника, конечно же, обращает на себя внимание отсутствие одного из главных, а именно полногласия. Однако в житии также имеется материал, который может быть интерпретирован с этой точки зрения.

Так, греческому слову πλάξ (в Вин. п. пХака) в переводе соответствует «доско п мороморяно п » и «дъско п мороморяно п ю» (л. 41), [10, S. 23, 27, 61], что, несомненно, есть полногласный вариант корня «мармор-» или «мрамор-», как пишет игумен Даниил, от греч. μάρμαρον. Далее в одном месте Кирилл упоминает об ограде вокруг места погребения Евфимия (т а KUK^o ^ VTa KaYKEXXa -букв. «столбики») [10, S. 24, 62], что по-славянски передается так: «ωкр(е)стная веретена» (л. 41) при том, что несколько выше то же самое слово переведено как «преградо п юлтаря» (т ф KaYKE^X v то ™ j EpатE^оu) (л. 29 об. – 30) [10, S. 11, 25, 45]). Известна неполногласная форма этой лексемы: «вр 4 тено» (см.: [6, с. 5]).

Наконец, описывая расположение киновия, основанного отцами лавры Евфимия после его смерти, Кирилл Скифопольский говорит, что он находился на холме между двумя «долинами» (Хбфод... nEpi£xop.Evog апо 5vo κοιλάδων [10, S. 21–28, 64]). На самом деле имеются в виду сухие русла – вади, которых много в Палестине. И здесь переводчик неожиданно использует вместо обычного соответствия оудоль/юдоль, которое в переводах Библии встречается десятки раз, слово «шо-ломя» (шоломеньма сдержимъ) (л. 43). Как мною показано в отдельной статье [2], толковать его как полногласную форму было бы преждевременным, поскольку этимологическая связь с «шеломъ/шл4мъ» на поверку оказывается вовсе не столь очевидной. Тем не менее два текста, в которых зафиксировано это слово, обозначающее высокий крутой берег, а именно Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве», тесно связаны между собой в языковом отношении и относятся к домонгольскому времени. Как рукописная традиция Ипатьевской летописи [5, стб. 435, 635– 636], так и правка в Троицком списке показывают, что уже переписчикам XIV–XV вв. значение лексемы «шоломя», как и ее правописание, было не вполне ясно.

Если проанализировать контекст трех обнаруженных нами в славянском Житии Евфимия полногласных или квазиполногласных форм, то окажется, что все они относятся к реалиям монастыря преподобного или его дочернего киновия 3. А вот, к примеру, описание места, избранного Евфимием и Феоктистом для монашеского уединения:

придоста на единъ потокъ гло n бокъ и стра-шенъ з 4 ло и непроходимъ. вид 4 ша же м 4 сто ωбхо-жаша прележащая бреги (κρημνούς), якоже б(о)гомъ наставима и ωбр 4 тоста пещеро n велико n и дивно n на с 4 верн 4 мъ брез 4 (Kpn^v ro ) потока и великою л 4 зоша нужею яко по ст 4 н 4 едва възъл 4 зоста на ню и рада бывъша яко ωт б(ог)а съготовано n м 4 сто n има, живяста в неи, ωт былья кормястася (л. 8).

Здесь нет диалектной или редкой лексики, зато имеются неполногласные формы «бре-ги» и «брез 4 », а также рудиментарные редуцированные в «възъл 4 зоста» (редуцированные сохраняются в Троицком списке лишь в редких случаях). В то же время при описании могилы Евфимия, как мы видели, переводчик называет столбики ограды весьма конкретно – веретенами, по-видимому, потому что они и в самом деле имели такую форму, чего из греческого текста извлечь невозможно. Нельзя по нему понять и того, из какого материала была сделана плита на могилу преподобного, поскольку πλάξ может быть из дерева, металла или любого камня, совсем не обязательно мрамора. Как раз мрамора на Руси не было, поэтому нельзя сказать, чтобы подобное уточнение напрашивалось само собой.

В результате вырисовывается следующая картина. Переводчик жития, судя по всему, происходил из Юго-Восточной Руси, но в части литературного стиля старался следовать церковнославянским (болгарским) нормам. Однако, описывая место, которое он видел воочию, древнерусский книжник не просто подбирал к греческим выражениям Кирилла известные эквиваленты, но некоторым образом вложил в текст свой личный опыт, выразив его с помощью тех языковых средств, которые были в ходу в его родной стране. Разумеется, это предполагает, что кто-то из печерских монахов совершил путешествие в Святую землю и посетил место погребения преп. Евфимия Великого. Около 1106 г. там побывал игумен Даниил, который пишет, что, хотя постройки были разорены язычниками, могилы старцев оставались нетронутыми и доступными для поклонения (см.: [7, с. 60]). Однако Житие Феодосия Нестор закончил до 1088 г., то есть он должен был читать Житие Евфимия намного раньше (если, конечно, он не знал греческого настолько, чтобы прочитать текст в оригинале – дословных совпадений между двумя житиями нет). Исходя из принципа экономии, наиболее вероятным кандидатом представляется преп. Антоний Печерский (ум. в 1073 г.), который совершенно точно был на Афоне до 1051 г. и вполне мог совершить поездку в Палестину, тем более, что в правление Константина IX Мономаха (1042–1055) в Иерусалиме проводились масштабные работы по восстановлению храма Гроба Господня, спонсируемые Византией.

Хотя высказанные в этой заметке догадки довольно сложно подтвердить, возможность того, что Антоний или кто-либо еще из его круга побывал в Святой земле, привез оттуда корпус сочинений Кирилла Скифопольского палестинской редакции (включающей общую похвалу Евфимию и Савве), а затем перевел из него Житие Евфимия, на наш взгляд, заслуживает серьезного внимания.