Слухи как причина Февральской революции 1917 года

В связи с юбилеем революции 1917 года в научной печати и в публицистике оживленно обсуждаются различные теории, объясняющие суть событий столетней давности. В предыдущей статье, посвященной анализу этих теорий, мы говорили о конспирологической версии происхождения революции, представленной в работах В.И. Козодоя и С.В. Куликова[1]. В настоящей статье рассматривается новая, оригинальная версия Февральской революции, выдвинутая историком В.Б. Аксеновым.

В.Б. Аксенов – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института Российской истории РАН. Накануне юбилея он опубликовал в журнале «Российская история» большую статью, посвященную изучению роли слухов в событиях февраля 1917 года [2]. Само по себе появление статьи Аксенова в юбилейном номере ведущего российского исторического журнала заставляет думать, что мы имеем дело с новой официальной версией Февральской революции. Позднее эта версия была широко разрекламирована в многочисленных статьях и выступлениях Аксенова в прессе и на телевидении.

В статье, озаглавленной «Причины революции 1917 года», В.Б. Аксенов формулирует суть новой версии следующим образом: «Абсурдный слух о намерении властей ограничить суточное потребление хлеба в столице становится той искрой, от которой происходит революционный взрыв 23 февраля» [3]. Таким образом, по Аксенову, главной причиной революции являются «абсурдные, невероятные слухи» (о других причинах он вообще не упоминает, предпочитая рассуждать об абстрактных «предпосылках»). Правда, в другом месте Аксенов пишет, что слухи распространились на фоне «информационного кризиса» и «накопившихся эмоций». «В условиях информационного кризиса даже совершенно невероятный слух мог стать удобным поводом для выплеска народными массами накопившихся эмоций, что и произошло 23 февраля, когда распространился слух о критической нехватке хлеба в столице». «…Слухи обрастали новыми подробностями: начали рассказывать, будто бы власти собираются ввести ограничения суточной продажи хлеба взрослым и детям по фунту и полфунта соответственно» [2, c. 21, 22-23]. Далее разъясняется, что имеется в виду под «информационным кризисом» и «накопившимися эмоциями». Отмечая (почему-то со ссылкой на сатирический журнал «Стрекоза») беспокойство жителей столицы по поводу продовольствен- ного кризиса Аксенов объясняет это беспокойство следующим образом: «…Официальная пропаганда ещё с осени 1914 г. старательно внушала обывателям, что Германия стоит на пороге голода… Сосредоточенная на идее неминуемости голода у немцев пропагандистская машина пропустила момент, когда сведения о кризисе в Германии автоматически переносились обывательским сознанием на счёт России» [2, с. 21-22].

Таким образом, по Аксенову, «продовольственный кризис» был фантомом, вызванным преломлением в обывательском сознании сведений о кризисе в Германии. И далее, ссылаясь на градоначальника Балка, Аксенов говорит о том, что хлеба в столице было вполне достаточно [2, с. 22]. То есть, по Аксенову, продовольственный кризис – фантом, а слухи о нехватке хлеба – «невероятные и абсурдные». И эти «невероятные и абсурдные» слухи стали причиной революции.

Конечно, надо признать, что теория о том, что причиной революции стали «абсурдные слухи», возникла не сама по себе. Аксенов сам указывает на происхождение этой теории: «Министр внутренних дел А.Д. Протопопов, телеграфируя в Ставку дворцовому коменданту, сумел сформулировать, по-видимому, истинные причины перебоев с хлебом: “Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба <…> вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве 23 февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками”» [2, с. 23] «Ограничение суточного отпуска хлеба» мотивировалось введением карточной системы, при которой норма отпуска хлеба будет ограничена одним фунтом на человека [4, с. 118]. Градоначальник А.П. Балк также утверждал, что население «волновали слухи, распространяемые паникерами» [5, с. 2]. Однако встает естественный вопрос: а насколько объективны эти утверждения – ведь они исходят от заинтересованных лиц. Эти лица пытались, прежде всего, оправдать свою нераспорядительность и свои ошибки.

Итак, был ли продовольственный кризис фантомом – или он был реальностью? Для тогдашних политиков ответ на этот вопрос был очевиден. «Главной заботой правительства было продовольствие, - свидетельствует А.Д. Протопопов. – Явилась на местах так называемая “бисерная забастовка”… деревня не выдавала своего товара, не получая ничего взамен… Положение создавалось грозное. Столицы тоже не имели хлеба. Мельницы были без зерна» [6, с. 376]. Зимой 1915/1916 года реально поставлялось 74 вагона продовольственных хлебов и 32 вагона фуража (1 вагон = 1 тыс. пуд.)1. Примерно 100 вагонов в сутки – такова была обычная норма снабжения Петрограда. В январе 1917 г., поставки упали вдвое: в среднем в сутки доставлялась 48 вагонов продовольственных хлебов и только 3 вагона фуража [7, с. 101].

25 января 1917 года проблема доставки продовольствия была отягощена метелями и снежными заносами на железных дорогах южнее Москвы. Подвоз резко упал; опасаясь, что имеющихся запасов надолго не хватит, министр земледелия Риттих в конце января распорядился отпускать пекарням не более 30 вагонов ржаной и 5 вагонов пшеничной муки в сутки [8, c. 341]. Из этой муки можно было испечь 50 тыс. пудов хлеба. Городские власти полагали, что в Петрограде 2 млн. жителей; тогда на каждого из них пришлось бы по 1 фунту (409 г.) хлеба. Однако, как потом выяснилось, жителей было на 200 тыс. больше [9], так что в среднем на каждого приходилось по 370 г. Это примерно соответствовало размерам хлебного

• ¹    Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 457. Оп. 1. Д. 892. Л. 25об.

пайка для рабочих Ленинграда в начале февраля 1942 года [10]. Но в блокадном Ленинграде хлеб распределялся по карточкам, и каждому была обеспечена его мизерная пайка. В Петрограде хлеб получал тот, кто занимал место в очереди вечером и ждал всю ночь до открытия булочной в 6 часов утра. Первые покупатели могли получить по два фунта, а иногда и больше, но на половину очереди хлеба не хватало.

Для характеристики сложившегося положения мы приведем несколько выдержек из петроградской газеты «Биржевые ведомости». 28 января: «7 часов утра, но на улицах своеобразное оживление. Целый ряд хвостов тянется один за другим у дверей булочных… Публика ждет, но терпеливо дежурит, каждый ждет своей очереди». 29 января: «Согласно распоряжению градоначальника с сегодняшнего дня прекращена выпечка и продажа всякого рода тортов, сладких и сдобных булок, пирогов и т.п. В настоящее время, как известно, заметно ощущается недостаток муки™ Вообще же торговля в петроградских булочных уменьшилась теперь против обычного на 60-70 процентов». 2 февраля: «Хвосты у петроградских булочных с каждым днем все удлиняются, а производство сокращается… Большинство петроградских булочных торгует в настоящее время с 6 часов утра до 8 часов утра, причем в течение этих двух часов положительно расхватывается все, что выпекается за ночь, а затем с 4 часов дня до половины шестого».

В феврале положение продолжало ухудшаться. В первую неделю месяца в сутки доставлялось лишь 17 вагонов муки, крупы и зерна (а также 3 вагона овса) [11, с. 72]. 4 февраля выдача муки пекарням была уменьшена до 28 вагонов муки [12, с 3]. При расходе в 28 тыс. пудов на каждого жителя теперь приходилось по 300 г. печеного хлеба в день - если бы этот хлеб распределялся равномерно. Но хлебом кормили лошадей, и, кроме того, появилась проблема с выпечкой: в городских запасах оставалось очень мало белой муки, а многие пекарни, которые раньше специализировались на белом хлебе, не могли выпекать черный хлеб [13, с. 4].

«Продовольственный кризис в Петрограде обострился, - писала газета “Речь” 11 февраля. - Многих необходимых продуктов или вовсе нет, или есть в недостаточном количестве. У кого нет запаса пшеничной муки, тот и за любые деньги приобрести ее не может. У мелочных лавок и у булочных тысячи обывателей стоят в хвостах, несмотря на трескучие морозы, в надежде купить булку или черный хлеб. Во многих мелочных лавках больше одного-двух фунтов на человека в день не продают, и многим приходится или являться в лавки со своими домочадцами, или становиться несколько раз в очередь у разных лавок, чтобы получить нужное количество хлеба».

«Если население еще не устраивает “голодные бунты”, - докладывал 5 февраля начальник петроградской охранки Глобачев, - то это еще не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем: озлобление растет, и конца его росту не видать… А что подобного рода стихийные выступления народных масс явятся первым и последним этапом на пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной для всех - анархической революции - сомневаться не приходится» [14, с. 403].

«Почти всем полицейским чинам приходится ежедневно слышать жалобы, что не ели хлеба по два-три дня и более, поэтому легко можно ожидать крупных уличных беспорядков, - докладывал 22 февраля один из приставов Выборгской части. - Острота положения достигла таких размеров, что некоторые, дождавшись покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости»!

• ¹ РГИА. Ф.1282. Оп. 1. Д. 741. Л. 114

Как видим, многочисленные документы говорят о нарастающей нехватке хлеба, о ситуации, близкой к голоду: «Не ели хлеба по два-три дня и более». Тем не менее, В.Б. Аксенов игнорирует эти документы. Складывается впечатление, что он просто не знаком с петроградскими газетами того времени: ведь газеты (несмотря на цензуру) прямо писали, что «многих необходимых продуктов или вовсе нет, или есть в недостаточном количестве». «Говорить о критической ситуации с мукой едва ли было правомерно», - пишет Аксенов. Это у обывателей сознание путалось, объясняет он: «Сведения о кризисе в Германии автоматически переносились обывательским сознанием на счёт России» [2, с. 21]. Если «хвосты» и были, то они были вызваны внезапно распространившимися «абсурдными, невероятными слухами».

Разберемся теперь с «невероятными» слухами. Протопопов, Балк и Риттих были непосредственно виновны в срыве снабжения Петрограда и в том, что вовремя не была введена карточная система, которая позволила бы урегулировать распределение хлеба и избавиться от «хвостов». Они искали какое-то оправдание появлению «хвостов» и дальнейшим волнениям - так появилась версия о «внезапно» распространившихся слухах о введении карточной системы. «Тем не менее, в условиях недоверия официальным источникам информации слухи обрастали новыми подробностями, - пишет Аксенов, - начали рассказывать, будто бы власти собираются ввести ограничения суточной продажи хлеба взрослым и детям по фунту и полфунта соответственно» [2, с. 22-23]. Аксенов даже называет дату: «абсурдные слухи» якобы внезапно распространились 23 февраля и тут же вызвали волнения [2, с. 21]. В действительности это были отнюдь не внезапные, не абсурдные - и вовсе не слухи, возникшие «в условиях недоверия официальным источникам информации». Это была вполне достоверная информация, происходившая как раз из официальных источников - информация о планах введения карточек на хлеб. И появилась эта информация отнюдь не 23 февраля, а намного раньше.

Решение о введении карточной системы было принято на заседании Петроградской городской думы еще 13 февраля и тут же было опубликовано в газетах. В этих сообщениях указывалась и предлагавшаяся на заседании норма выдачи хлеба - 1 фунт на человека, столько же, сколько в среднем отпускалось и раньше, но без карточек [15]. Далее сообщения о подготовке к введению карточек появлялись едва ли не каждый день. 17 февраля, в частности, сообщалось, что накануне городской голова П.И. Лелянов согласовал этот вопрос с командующим военным округом генералом Хабаловым, после чего было отдано распоряжение о печатании 2 млн. карточек [16].

Таким образом, «абсурдные, невероятные» слухи были не слухами, а хорошо известной и вполне достоверной информацией, о которой писали все газеты, начиная с 14 февраля. И эта информация не вызвала никаких волнений в «хвостах», которые, как мы знаем из тех же газет, появились гораздо раньше - еще в конце января. Наоборот, газеты писали, что 14-17 февраля «хвосты» уменьшились [17]. Люди, должно быть, испытали облегчение при известии о будущем введении карточек, так как стояние в «хвостах» - часто напрасное - уже ставило многих на грань нервного срыва.

Если бы В.Б. Аксенов провел необходимую при написании статьи работу по выявлению источников, он бы не попал в столь неудобное положение, когда критики могут сказать: «Что же Вы, уважаемый, газет не читали? Как же Вы беретесь за разработку темы, не познакомившись с первостепенными источниками?».

Итак, попытка Аксенова воскресить версию Протопопова и Балка о революции, несчастным образом случившейся из-за «невероятных слухов», оказалась основана на фатальном незнании исторических источников. Но какова же тогда ре- 18 - альная причина Февральской революции 1917 года? Очевидно, следует вспомнить уже цитировавшееся предсказание Глобачева: «Если население еще не устраивает “голодные бунты”, то это еще не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем…».