Собака в традиционных представлениях чувашей

Собака йытă (анчăк, акар, няха) – один из сложных персонажей в религии [Georgi, 1775, S. 854; Берёзкин, 2005] – прошла длительный процесс доместикации и стала первым прирученным животным. В сознании она стала положительной фигурой: ею клялись, ей слагали похвалу, составляли правила обращения с нею. Она же, как считалось, доставляла жертвенные дары до адресата.

Этимологи обычно приводят чувашскому слову йытă ряд тюркских соответствий. Однако, возможно, этимология слова восходит к санскритскому idā, ибо так называется пища, которой кормят собак зороастрийцы Ирана после смерти близкого человека [Лит-винский, 1984, с. 166]. Другое слово акар переводится как «гончая, охотничья собака» и соответствует тюрк. эгер, игер и др. с тем же значением, в венг. agar (из др.-чуваш. языка), осет. егер, черк. hager, польск. oger, серб. огор [Андреев, 1974, с. 16]. Третье слово, означающее у чувашей собаку, – няха имеет этимологических родственников в монгольском (nokaj), калмыцком (noxд), тунгусском (ŋinda), эвенкийском (ŋinakin), эвенском (ŋin) языках [Starostin, Dybo, Mudrak, 2003, p. 1029, 1030]. Однако несомненный научный интерес представляет семантическая связь между санскритским словом çva/çvan в значении «собака, пес» и чувашским çăва – «кладбище». Сюда же, видимо, от-но сятся санскритские çāva «трупный (запах)», çáva «труп, останки», çávya «похоронный обряд», çva-bhra «яма; пещера; преисподняя, ад» [Кочергина, 1978, с. 643–661]. Нетрудно заметить, что слова «собака» и «кладбище (преисподняя)» в санскритском и чувашском языках прочно связаны на семантическом и этимологическом уровнях. В целом они создают имевшее место в прошлом единое представление о сложном и емком понятии «собака = кладбище».

Волк – собака – человек

Источники отражают традиционные представления о тесной связи собаки с верховным божеством Турă . В первую очередь это легенда о том, почему хлеба од-ноколосные. Согласно текстам, изначально хлеба по всей длине стебля имели колосья. Но одна женщина

Археология, этнография и антропология Евразии 1 (45) 2011 © Салмин А.К., 2011

стала роптать, что многочисленные колосья мешают жать – из-за них жнецы часто режут руки. Тут явился Турă и начал срывать со стебля колосья, спросил: «Достаточно ли оставить на верхушке столько колосьев?». Женщина молчала, а Турă продолжал срывать колосья. Наконец, на стебле остался всего один колос. А женщина продолжала молчать. Тогда находившаяся рядом собака жалобно завыла, и Турă оставил этот последний колос ради бедной собаки. Поэтому говорят, что один колос на злаковых растениях оставлен ради собаки. И теперь дома по вечерам спрашивают друг у друга: «Дали ли сегодня собаке поесть?». Если собака голодная, она может пожаловаться божеству Турă [Рекеев, 1898, с. 8]. Имеются и другие варианты этой легенды, однако все они сходятся к одному инварианту. Подобный текст есть у марийцев [Калиев, 2003, с. 37].

Другая чувашская легенда, подтверждающая связь «собака – Турă», о том, как Турă творил людей. Говорят, Турă лепил людей из глины. Пока ходил за душой для человека, оставил сторожить собаку. Тут подошел антипод Турă злой дух Шуйттан и кинул собаке кость. А сам стал обезображивать человека. Вернулся Турă, увидел все и сказал: «Пусть люди тебе кушать дадут только кости» [Ашмарин, 1936, с. 297]. В аналогичной марийской легенде вместо Турă выступает Юмо, а вместо Шуйттана – Киремет [Вишневский, 1856, с. 282]. Отклики связи «верховное божество – собака» есть у сету, коми-пермяков, а также в грузинской мифологии. Так, сету первую лепешку из нови скармливают собаке [Хагу, 1983, с. 14, 17]. В аналогичном обряде чуваши первинки отделяют божеству Турă . А у грузин при верховном божестве Гмерти находятся его верные псы, которых он посылает на помощь или в наказание к людям [Сургуладзе, 1987].

Следующий аспект – близость образов собаки и волка. Вообще чуваши называют волка собакой божества Пихампар. При встрече с волком следует сказать: «Пихампар, останови свою собаку!». Согласно легендам, при основании деревень чуваши сначала зарывали в землю собаку или волка. Собаку, участвующую в собачьей «свадьбе», называют кĕрт йытти , слово кĕрт несомненно восходит к тюркскому кърт/ курт «свора собак» . «Оно также может быть этимологизировано как индоевропейское: слав. хорт (борзая, от хрт – скорый), литовск. kurtas (охотничья собака, от kurti – бежать, скакать)» [Еремеев, 1990, с. 130]. В целом у некоторых народов собака как мифологический персонаж эволюционировала от волка.

Ряд материалов говорит о приравнивании собаки по статусу к человеку. Так, имена людей и фамильные прозвища, совпадающие с кличками собак, – Улай, Хураç, Хураçка – свидетельствуют не только о желании запутать злых духов и избежать несчастий, но и о признании высокого статуса собаки. Этот мотив улав- ливается и в обычае бросать первый выпавший зуб ребенка вместе с мякишем хлеба собаке: малышу желали иметь такие же крепкие зубы, как у собаки. Считалось, что колдун, будучи человеком, отправляется на порчу в облике собаки, кошки или свиньи, точнее, оставляет свое тело дома, а сам входит в тело собаки. Таким образом, колдуны используют собак в качестве медиумов. Пристанет во сне собака – значит, сегодня пристанет кто-либо. Мур/Мор, некогда бывший человеком и действующий по велению Турă, приходит во двор в виде собаки. Чтобы избежать падежа скота, Мура следует угощать. Убивать его нельзя: все домашние животные тут же умрут. Аналогичное место занимала собака в жизни зороастрийца: она – второе по святости существо после человека. «Ей посвящен полностью Тринадцатый фрагард Видевдата. Смерть собаки… приравнивается к смерти человека и требует выполнения аналогичных обрядов» [Avesta..., 1994, с. 240]. Собак почитают и народы Севера. Например, селькупы умершую старую собаку хоронят в могиле, как человека [Головнёв, 1995, с. 252].

В 1984 г. в д. Калмаюры Ульяновской обл. побывала экспедиция НИИ при Кабинете Министров Чувашской Республики, в числе которой были В.Г. Родионов, Г.А. Николаев и В.П. Иванов. Каждый из них записал от разных информаторов один и тот же факт. В 1984 г. в условиях сильной засухи пожилые женщины поймали и зарезали собаку. Отрезанную голову они отнесли к озеру и, привязав веревкой к забитому в землю колу, бросили в воду. Обряд сопровождался обращением к верховному божеству Турă с просьбой оросить поля. Действительно, через два дня пошел проливной дождь, и женщинам пришлось вытащить голову собаки из воды [Николаев, 1984, л. 103; Родионов, 1984, л. 62; Иванов, 1984, л. 45]. Этот факт – пример принесения собаки в жертву. Следы собаки как жертвенного дара просматриваются в обряде излечивания от золотухи: «Золотушным намазывают голову маслом и затем призывают собаку облизывать ее. В это время, как собака облизывает голову больного, нередко до крови, йомзя, срезав с головы собаки клок шерсти, сжигает его на лучине и затем золой посыпает больное место» [Никольский, 1929, с. 49]. В данном случае обращаем внимание на текст заговора: «Сжигая голову собаки, пеплом посыпаю. Будь крепким, как собака. Закаленным будь. Тьфу! Тьфу!». Естественно, сжигаемый клок шерсти с головы собаки символизирует животное в целом. Собака-жертва запечатлена и в топонимах типа «Овраг, где вешали собаку» [Элле, 1934, л. 214]. У айнов собака может быть искупительным жертвенным даром. Если человек совершил тяжкое преступление, то он «должен заколоть для богов самую ценную свою собаку, используемую как коренная в санной упряжке, и принести в жертву» [Арутюнов, Щебеньков, 1992, с. 124].

В общесельском обряде очищения у чувашей разрешалось не проводить через земляные ворота (сооружение в виде короткого тоннеля) собак, кошек и домашнюю птицу: считалось, что к ним не пристает зараза [Шавлы Стихван, 1935–1948, л. 62]. Тот же мотив просматривается в этом же обряде у славян, татар и удмуртов, которые закапывали убитых собак по обеим сторонам от костров [Максимов, 1989, с. 128; Магнитский, 1881, с. 137; Аптиев, 1891, с. 2], конечно, для усиления эффекта очищения и охраны деревни от повальных болезней. Зарывая собак в землю при основании поселения и нового дома, чуваши преследовали те же цели [Земляницкий, 1924–1925, л. 47; Спасский, 1912, с. 50]. Очень устойчива вера чувашей в то, что лесной дух Арçури боится собак и поэтому не может явиться к людям в деревню [Vambery, 1885, S. 482; Cбоев, 1865, с. 124; Ашмарин, 1928, с. 310]. По поверью армян, все злые духи обходят те дома, где есть черная собака [Харатян, 1980, с. 114]. У чувашей отмечен интересный обряд, известный под названием «собачья старость», который проводился с целью излечить ребенка от худосочия. Лицо ребенка покрывают слоем теста, затем тесто несут к порогу и сквозь хомут бросают на пол. Тут подходит собака и слизывает тесто. При этом знахарь приговаривает: «Ешь, собачья старость» [Магницкий, л. 141об.; Никольский, 1915–1917, л. 573; Элле, 1916, л. 17 об.]. Такой ритуал находит параллель с ваханским обрядом под названием «намазывание младенцев тестом». Как только младенец родится, его лицо, чтобы оно не становилось волосатым, мажут тестом. Это тесто замешивают на материнском молоке, а тесто в виде лепешек прикрепляют к столбам (в доме). Со столбов его соскребают и кидают собакам [Грюнберг, Стеблин-Каменский, 1976, с. 269]. Собаку использовали также в заговорах от сглаза.

При совершении обрядов похоронно-поминального цикла юпа, çимĕк, кĕр сăри и т.д. специально отделенную часть пищи выбрасывают (на улицу, во двор, за лабаз) собакам. «Причем старшая из семьи бросает куски собакам и со слезами говорит, что оными потчует она самого умершего» [Масленицкий, 1785, л. 281]. Согласно легенде, имеется молитва собаки: «Пусть (у моего хозяина) детей будет много, пусть они постоянно роняют хлеб под стол, а я буду подбирать» [Магницкий, л. 139]. Выбрасывая отделенную пищу собакам (при этом чужих собак со двора старательно гонят), чуваши полагают, что очищают весь дом от нечистот. Вероятно, выбрасывание поминальных угощений ассоциировалось с очищением дома в широком смысле, а сама пища считалась символической едой для духов предков. Бытование представлений о переселении в дни поминовений души предка в собаку отражено в этнографических источниках. Во время поминального угощения желательно, чтобы пищу приняла любимая собака умершего, поэтому иногда во время отделения пищи ее держали прямо в доме. Четвероногие друзья кидались на еду, визжали и выли. Выбрасывающий пищу заходил в дом и радостно объявлял, что собаки прыгали вокруг него, дружно кинулись на еду. Такая радость объясняется тем, что поедание пищи собаками воспринимается как принятие жертвенной еды духами умерших родственников.

В песне, исполняемой в юпа, дух предка говорит:

Мой стол вынесли (на улицу), Опрокиньте его!

Собаке дайте, А кошке не давайте!

[Этнография…, 1880–1939, л. 65].

Другие тексты в пользу версии «собака – дух предка» объясняют, что собаки, поедая отделенную пищу, относят ее на кладбище адресатам. Поэтому чуваши (особенно ночью) боятся проходить мимо кладбищ. Версию «собака – дух предка» подкрепляет и уточняет материал по зороастрийской религии. У зороастрийцев, как и у чувашей, «время кормления собаки – сразу после захода Солнца» [Авеста…, 1997, с. 116], т.е. время проведения поминаний; «помимо молитв, семья умершего три раза в день готовит пищу, которую предпочитал умерший, и дает ее собаке» [Мей-тарчиян, 1999, с. 119].

Подобное известно и в чувашской культуре. «Чуваши верят, что когда чашка с кусочками хлеба стоит в избе, то умерший будто бы пьет и ест из нея, поэтому будто бы хлеб и вода, постоявши некоторое время около умершего, теряют свой вкус» [Никанор, 1910, с. 32]. В представлении марийцев «души могут насыщаться лишь с помощью обоняния, т.е. вкушать только аромат или субстанцию пищи, а не самую пищу» [Кузнецов, 1907, с. 75]. Иначе говоря, кормление собак воспринимается как потчевание духов предков, ибо, согласно верованиям, «покойники являются на собачьих мордах». Поэтому по отношению к собаке существует ряд запретов. Так, во время поминальных обрядов собаки, учуяв запах мяса, в большом количестве собирались вокруг трапезников, их не отгоняли, а им радовались. Бить собак запрещалось, даже если, почувствовав волю, они лакали прямо из котла. Самое большее, что можно было сделать – замахнуться на них. Если же в непоминальные дни собака понюхает посуду с пищей, предназначенной для людей, ее тут же окуривают дубовым трутом, чтобы вернуть (очистить) вкус еде, «отнятый» собакой.

Название собаки, сохранившееся только в детской лексике, – няха – восходит к монгольскому noхaj и тоже имеет прямое отношение к обнюхиванию собакой поминальной пищи. Как объясняют лексикологи, корень этого слова очень древний: «Значениями бореального N-X- были “нос”, “нюхать”, “чихать”… вед. NĀ-sā “ноздри”, “нос” (из *NeX-s-); сол. N’A-nse “нос” (из *NX-ens-); фин. N-enä ”нос”… лат. NĀ-ris ”ноздря”… эст. NoH-u ”насморк”… хант. N’ăГ-tipta ”чихать”… скр. NA-kra- ”нос”… фин. Nuu-skia ”ню-хать”» [Андреев, 1986, с. 8–9].

По верованию чувашей, люди не могут видеть приходящих к ним в дом умерших родственников, но собаки и лошади их видят. Всевидящими считаются соба-ки-«четырехглазки», т.е. с двумя светлыми пятнами над глазами. Таких собак прогоняют, а на улице избегают: они, как объясняют чуваши, чуют злых духов усалов . Вместе с тем считается, что «четырехглазые» собаки, обладающие способностью видеть злых духов, могут их отгонять. Поскольку собаки видят покойников (это отмечено и в представлениях поляков [Виноградова, Толстая, 1999, с. 247]), в дни поминок их запрещено спускать на ночь с цепи. Широконосые, четырехглазые, пятнистые собаки бога смерти Ямы в «Ригведе» «разыскивают людей, которым предопределено умереть, и доставляют их Яме. Для выполнения ритуалов зороастрийцы, по возможности, используют белых собак (зороастрийский цвет) с темными пятнами над глазами. “Четырехглазость” подразумевает способность собак видеть саму смерть, с чем связан ритуал сагдид (новоперс. “взгляд собаки”, “осматривание собакой”)» [Авеста…, 1997, с. 100].

В образе собаки могут являться духи и болезни, в т.ч. «мор» и холера. Такая собака-«оборотень» может приютиться в чьем-либо хлеве или пристать к человеку в поле. Обыкновенные собаки отличают таких собак и непрестанно лают на них. Вообще вой собаки, как говорят чуваши, – к смерти человека. Услышав утром о смерти кого-либо, говорят: «Я так и думал, потому что ночью все время собаки лаяли, мне плохо пришлось спать. Собаки, значит, лаяли, кидались на толпу покойников, пришедших к умершему человеку» [Никольский, 1915–1917, л. 418]. Считается, что умерший может приходить домой и беспокоить живых собачьим лаем. В целом значение воя собаки трактуется двояко: «Если в это время она смотрит на землю, значит, на деревню надвигается какая-нибудь беда, или кого-нибудь из парней заберут в армию, или кто-нибудь умрет. А если собака воет и при этом смотрит на небо, таким образом она жалуется Турă из-за того, что плохо кормят» [Mészáros, 1909, p. 91; Месарош, 2000, с. 82]. С собаками связан целый ряд благоприятных и неблагоприятных примет. Так, в Старый новый год сурхури проводят обряд «прислушивание земли»: если, приложив к земле ухо, слышат лай собаки, то это к хорошей жизни в замужестве. В остальных случаях лай собаки воспринимается как недоброе предзнаменование. Согласно приметам русских, ночной собачий лай – к покойнику [Даль, 1981, с. 322].

Собака, встретившаяся в начале пути или перебежавшая дорогу перед путником, ассоциируется с неудачей. Нужно вернуться назад и отложить дело на завтра. В сурхури девушки и парни вечером оставляют свои следы на чистом снегу. Считается, что если рядом появится след или кал собаки, то хозяина фигуры ждет недоброе (его возьмут в солдаты, он умрет и т.д.). Приснившаяся собака является знаком, побуждающим принести жертву умершему предку. В виде собаки во сне приходят божества типа Киремет. Вообще приснившаяся собака – нехорошее предзнаменование. По представлениям чувашей, когда умершего опускают в могилу, его нагайкой ударяет черная собака; именно этот удар и отправляет человека в иной мир. Связь собаки с преисподней прослеживается в традиционных представлениях многих народов.

В легендах чувашей собака является воплощением всего плохого. Существует легенда, что городу Ядрину предписана недобрая судьба, а Чебоксарам – хорошая, ибо Ядрин основан на голове собаки, а Чебоксары – на большом хлебе. По этой же причине чуваши перестали бросать кости – остатки ритуальной пищи – собакам. Еще в середине XIX в. В.А. Сбоев об этом писал: «Надобно полагать, что нарицательное имя собаки ( ида, по-татарски эт ) сделалось у чуваш бранным словом в позднейшее время, из подражания татарам; вероятно, что в древнiя времена это животное считалось если не священным, то по крайней мере и непрезренным» [1865, с. 137]. Возможно, лишь в позднее время произошла инверсия персонажей чувашской мифологии и некоторые из них приобрели облик собаки, например, Вупкăн. В религиозном соперничестве с зороастризмом приверженцы новой религии – ислама – стали мучить собак в целях досадить первым. «Вероятно, дурное отношение к собаке (подобно снятию пояса-кусти или плевку в огонь) являлось внешним признаком обращения в новую веру» [Бойс, 1987, с. 192].

Выводы

Собака является одним из важнейших знаковых персонажей в традиционных представлениях чувашей. Считается, что она имеет непосредственную связь с верховным божеством Турă . На семантическом уровне у собаки много общего с волком и человеком. Она может быть использована в качестве жертвенного дара, служит заменителем духов предков и входит в связь с иным миром. Возможно, этимология слова йытă «собака» восходит к санскритскому idā .