Социальная онтология молодежной субкультуры: теория и практика

DOI:

Цитирование. Букин Д. Н., Фантров П. П., Мейдер В. А. Социальная онтология молодежной субкультуры: теория и практика // Logos et Praxis. – 2023. – Т. 22, № 4. – С. 115–123. – DOI:

Необходимость социально-онтологического исследования молодежных субкультур вызвана тем, что большая часть отечественной и зарубежной литературы по рассматриваемой нами теме посвящена частно-социологическим, частно-политологическим, а также экономическим и юридическим исследованиям сторон данного явления. В социальной философии часто акцент также делается как на теории, так и на методологии частно-гуманитарных направлений, в то время как собственно фундаментальный «пласт» теоретико-философского учения о социальном бытии попросту игнорируется в силу различных причин: «кризиса» современной онтологии, ее нацеленности на охват предельно общих инвариантных оснований принципиально изменчивой, динамичной, «неустойчивой» социальной реальности и т. д. При этом философский статус молодежной субкультуры как части такой реальности требует более тщательного прояснения, поскольку данное явление может оказать значимое влияние на сознание молодежи, особенно на тех, кто желает найти свою нишу в социуме и выразить свою индивидуальность. Эти неформальные объединения молодых граждан предлагают альтернативный стиль жизни и формы са- мовыражения, которые не всегда соответствуют принятым в обществе стандартам и ценностям. Молодежные субкультуры способны выработать у молодежи чувство принадлежности к группе, что способствует развитию у них социальных навыков и укрепление личной идентичности. Однако, одновременно, субкультуры могут также создавать барьеры между различными группами молодежи и приводить к сегрегации.

Влияние молодежных субкультур может быть как позитивным, так и негативным. Неформальные молодежные объединения способствуют развитию творческого мышления, интеллектуального развития и укреплению самооценки молодежи. С другой стороны, если молодежная субкультура пропагандирует экстремистские идеи, негативные ценности или противоправное поведение, то ее влияние может быть общественно опасным и привести к деструктивным последствиям.

Таким образом, неудивительно, что большое внимание данному феномену традиционно уделяют социологи, правоведы, ученые-экономисты [Гуляихин, Андрющенко, Фантров 2018; Дамаскин, Красинский 2020; Меркурьев и др. 2022; Смирнов 2017; Thorton

1995]. В данной статье мы будем использовать наработки в новой научной отрасли прикладной философии – социальной онтологии, к сожалению, больше представленной работами западных, а не отечественных ученых. М.Н. Эпштейн пишет: «Термин “социальная онтология” вошел в широкое употребление совсем недавно, хотя природа “социального” изучалась со времен Античности» [Эпштейн web]. В самом деле, об иерархизации взаимосвязи личности и социума рассуждали еще Платон [Платон 1994] и Аристотель [Аристотель 1975]; в Новое время на онтологическую укорененность социального в обязательности общественных соглашений указывали Т. Гоббс [Гоббс 2001] и С. Пуфендорф [Пу-фендорф 2011]; Гегель предлагал вариант «онтологического холизма» в понимании роли личности в истории [Гегель 1929]; марксисты и неомарксисты рассматривали социальное как продукт капиталистических отношений [Альтюссер 2006; Маркс 1983; Adorno 1975], Милль и Ницше склонялись к субъективистской интерпретации общественного бытия и т. д. [Милль 1912; Ницше 1990].

В современной отечественной литературе по теме можно встретить самые различные приложения данного направления – от «социальной онтологии дизайна» [Дергачева 2012] до «социальной онтологии потребления» [Овруцкий 2012]. В рамках нашей статьи будет проведено социально-онтологическое исследование, методологическим базисом которого является категориальный анализ отдельных социальных сущих с опорой на систему онтологических и модальных категорий (ранее данный подход применялся нами в работе, связанной с математическим моделированием процессов социальной модернизации [Букин 2012]). Под онтологическими основаниями любого социального сущего мы понимаем категориальную структуру, детерминирующую инвариантные смысловые «матрицы» его понимания. Эту структуру определяют такие фундаментальные онтологические понятия, как пространство и время, тождество и различие, целое и часть, качество и количество и т. п.; модальные категории действительного, необходимого и возможного. Как говорилось выше, данный подход (в зависимости от специфики конкретного социального явления)

может быть дополнен рассмотрением антропологического, социально-экономического, юридического и других аспектов проблемы.

Первое, что привлекает внимание специалиста по онтологии и теории познания в работах, посвященных молодежной субкультуре, – это частое использование терминов «социальное пространство», «социокультурное пространство» и т. п. Так, И.Х. Шонус пишет о необходимости изучения молодежной культуры «в современном социокультурном пространстве, с выявлением основных вызовов и угроз транзитивного общества» [Шонус 2019, 132], очевидно выставляя хронотопическую атрибутивную «метку» со-бытийности данного явления в системе социальных и культурных координат. Некоторые исследователи могут разделять пространственное и социальное обособление молодежи. Так, О.В. Власова отмечает: «Мы думаем, что наиболее значимыми качественными характеристиками молодежной субкультуры являются: ценности, установки, способы поведения и жизненные стили, взятые в системе и присущие молодежи, которая пространственно и социально обособленна» [Власова 2012, 93]. При этом очевидно, что общественное развитие с необходимостью влечет значительную трансформацию представлений о «негеометрическом» пространстве и «неастрономическом» времени. П.А. Сорокин предлагает задавать «координаты» индивида или социального явления в социальном пространстве через «его (их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за… точки отсчета» [Сорокин 1992, 298]. Так же как и евклидово, социальное пространство определяется своими точками отсчета, координатами, векторами. «Социальными координатами» по Сорокину являются семейное положение, гражданство, национальность, отношение к религии, профессия, принадлежность к политическим партиям, экономический статус, происхождение и т. д. Как писал сам ученый, «для упрощения задачи» систему таких координат можно свести к двум основным классам «при условии разделения каждого класса на несколько подклассов», а именно к вертикальному и горизонтальному параметрам социальной вселенной [Сорокин 1992, 300]. Такое понимание социального пространства хо- рошо соотносится с принципами релятивной онтологии, отраженными в работах В.Н. Са-гатовского [Сагатовский 2006] и П.М. Колычева [Колычев 2006]. В нашем случае эти принципы позволяют говорить о социальном бытии как об особом отношении, операциональной основой которого выступают информационные технологии. В цифровом обществе преобладает «горизонтальная» детерминация параметров социальной реальности, поскольку происходит нивелирование таких пространственных «статусных» характеристик, как рабочее место, средства передвижения и т. п.

«Социальное время» в свою очередь задает свою «координатную подсистему», точкой отсчета в которой является общественно значимое событие [Сорокин, Мертон 2004]. В информационном обществе привычное «физическое» время больше не является препятствием для синхронизации социальных активностей. Так, молодежь может быстро и беспрепятственно объединяться в группы, при этом возрастает мобильность таких групп и в физической реальности.

Ярким примером может служить деятельность скандально известного сообщества «ЧВК Редан». Данное молодежное движение стало известным широкой общественности после задержания некоторых его участников 22 февраля 2023 года. «ЧВК Редан» можно охарактеризовать как подгруппу классического «Редана». «Редан» долгое время была малочисленной молодежной субкультурой, но в конце февраля 2023 г. к ней стало присоединяться все большее количество молодых людей (преимущественно любители аниме). В конце февраля 2023 г. – начале марта 2023 г. в ряде крупных российских городов были зафиксированы нарушения общественного порядка с участием представителей «ЧВК Редан» [ЧВК «Редан» web]. Географический разброс явления показывает, что его физической локации предшествовало зарождение в виртуальном, а впоследствии и в более масштабном социокультурном пространстве.

Примечательно, что в плане вертикальной социальной мобильности, молодежная субкультура в силу своей имманентной антагонистичности не обладает достаточным системным потенциалом. Приписка «ЧВК» (как и сопутствующая нумерологическая и анима- листическая символика), например, не предполагает создания военизированной организации со своим социальным «лифтингом», равно как и «самоцельного» стремления к коренной смене устаревших социальных норм. Возможно, во многом именно этим обстоятельством можно объяснить крайне недолгую продолжительность массовой известности явления «ЧВК Редан» (в отличие, например, от организованной уголовной преступности или деятельности политических экстремистских объединений).

Особый интерес в рамках нашей проблемы представляют собой социальные сети, где субъекты общественных отношений не только могут оставлять и комментировать посты, ставить «лайки» и «дизлайки», отправлять жалобы администрации ресурса и т. п. Здесь они обозначены как «аккаунты», могут указывать о себе любую неверифицируемую информацию (изображение, семейное положение, возраст, доход, «друзья» и т. п.). Общественно значимые события в этой среде обсуждаются «быстрее», по сути, сокращается их «жизненный» цикл (выше мы писали об этом применительно к субкультуре «Редан»).

Следующий этап нашего анализа – качественно-количественный. Современные социальные, политические, экономические, культурные процессы с необходимостью приводят к изменениям в информационной общественной составляющей, формируются ранее не существовавшие качества: «социальная сеть», «электронный журнал», «стрим», «культура отмены», «пост», «локдаун», новые субкультуры и т. д. Появляется принципиально новый тип рациональности: «В современных условиях научная рациональность получает широкое распространение на социум, что приводит к возникновению «социальной рациональности»… Это рождает надежду на усиление безопасности и надежности… возникает возможность исчислить степень угрозы вообще и характер угрозы при различных вариантах действования человека» [Лукьянов 2006, 28]. При этом важной задачей представителей гуманитарных и точных прикладных наук становится поиск параметров «формализованной стабильности», описывающих протекание сложных социальных процессов. Так, коллектив зарубежных исследователей на ос- нове анализа релевантного контента сети Твиттер (были обработаны данные «разговоров» около двух миллионов человек) установила довольно точную предельную величину, описывающую стабильность социальной активности: «Данные согласуются с результатом Данбара; пользователи могут поддерживать максимум 100–200 стабильных отношений» [Gonçalves, Perra, Vespignani web]. Российские исследователи приходят к схожим выводам: «Задача социальных сетей сводится к тому, чтобы вырабатывать механизмы по сдерживанию больших потоков информации в целях доведения до пользователя такого объема сообщений, с которым он мог бы справиться» [Андриянова, Быканова 2022, 225]. В этом кроется еще одно объяснение ограниченности распространения современной молодежной субкультуры: каналы виртуальной коммуникации в результате условного информационного «перегруза» просто перестают работать, в то время как движения хиппи, панк- и рок-субкультуры могли регулярно собирать вместе десятки и сотни тысяч человек.

С другой стороны, интересен вероятностный подход к формализации субкультурных процессов. М.Н. Эпштейн отмечает: «Мера информации в современном обществе, производящем и потребляющем не столько единицы физической реальности, сколько единицы информации, определяется его непредсказуемостью, это вероятностная величина, которая увеличивается по мере уменьшения вероятности сообщения» [Эпштейн 2001, 238]. Другими словами, информации о современных общественных событиях становится тем больше, чем меньше мы можем предугадать их исход (здесь вполне уместна математическая формализация с помощью формулы Хартли, учитывающей возрастающее количество равновероятных исходов). С учетом «эффекта Данбара» мы получаем вполне формализуемую картину: множество противоречащих друг другу новостных сообщений (например, о беспорядках с участием «Редан»), образуют «кашу» в общественном сознании, в результате чего ни одно локальное интернет-сообщество не обладает не то чтобы всей полнотой картины, но и хоть сколь-нибудь связным «видением» социального события. Это также не способствует продлению жизнен- ного цикла субкультуры, особенно с выраженной протестной составляющей: не находя отклика в социальной среде, ее идентификационный культурный код будет «стираться», и она, выражаясь фигурально, будет все больше «суб-», но все меньше собственно «культурой».

Далее мы перейдем к следующему шагу категориального анализа и привлечем еще одну категориальную оппозицию – «тождество-различие», позволяющую рассмотреть один из ключевых объектов социальной онтологии – социальное неравенство . Примечательно, что применительно к современной молодежной субкультуре речь не идет о детерминации интерсубъективных социальных отношений разницей в доходах, поле, а иногда и в возрасте. В случае с рассмотренной выше субкультурой «Редан» вообще трудно идентифицировать ее «идейных оппонентов» (в качестве таковых довольно несистемно упоминались футбольные фанаты, абстрактно определяемые мелкоуголовные элементы и т. п.). Их главная «претензия» была адресована тем, кто не принимает их образ жизни, манеру самовыражения и т. п. Это всегда было необходимым условием развития молодежных субкультур. Очевидно, что в отсутствие более-менее четкой самоидентификации, равно как и оппозиционной идентификации со стороны довольно размытого «противника», любая молодежная субкультура утратит свою популярность значительно раньше, чем ее представители естественным образом выйдут за рамки «возрастных ограничений».

Заключительным этапом нашего анализа социальной жизни молодежной субкультуры станет использование модальных категорий действительного, необходимого и возможного (здесь мы будем опираться, в частности, на логическую теорию «возможных миров», описанную, например, в работе С. Крипке, понимавшего под такими «мирами» «абстрактные конструкции, логические модели, со(бытийность) в которых фиксируется при помощи определенных простых суждений» [Kripke 1980]). Прежде всего, оно заключается в определении значений высказываний о социальном бытии: всегда истинных для аподиктических суждений, фактически истинных для ассерторических суждений (определение факта события – отдельная эмпирическая проблема) и гипотетически истинных для проблематических суждений хотя бы в одном из «возможных миров».

В нашем случае аподиктическая модальность необходимости формализует саму основу, принцип «устройства» того или иного общественного феномена. Важно различать необходимость и случайность социального. Так, например, медицинская и биологическая необходимость профилактики COVID-19 может быть оспорена ее противниками, но возникший при этом социальный конфликт, разделение общества на «сторонников» и «противников» однозначно носит аподиктический, а не случайный характер. Уменьшение энтропии социальных процессов благодаря появлению отчасти виртуальных малых социальных групп чатов, пабликов, интернет-сооб-ществ и т. п. – также не случайно, а с необходимостью связано с повышением социальной интерсубъективной активности (примерами могут служить многочисленные родительские, волонтерские, профессиональные чаты в коммуникаторах). Случайно ли возникла субкультура «ЧВК Редан»? Очевидно, нет. Для спонтанных собраний в общественных местах тут слишком много унифицирующей символики, слишком ярко выраженное противостояние пусть даже плохо «смоделированному» противнику. Следовало ли с необходимостью нарушение ее участниками как минимум трех федеральных законов (№ 124 от 24.07.1998, № 114 от 25.07.2002, № 44 от 02.04.2014) [Федеральный закон от 24.07.1998... web; Федеральный закон от 25.07.2002... web; Федеральный закон от 02.04.2014... web]? Очевидно, нет – преступные цели как раз-таки образованы спонтанно, на уровне эмоционально-инстинктивного дворового принципа «наших бьют».

Ассерторическая модальность действительного в свою очередь описывает per se различных состояний социальных подсистем, онтологически детерминируя такие сложные явления, как, например, виртуальная межличностная и, главное, общественная коммуникация. Только ли беспорядки в торговых центрах в феврале 2023 г. могут быть признаны реальными? Разумеется, нет, поскольку этим событиям предшествовало нарушение трех вышеперечисленных законов, прежде всего, в виртуальной реальности.

Что касается проблематической модальности «бытия в потенции», то она позволяет глубже проникнуть в суть процессов цифровизации, информатизации, виртуализации современного общества. М.Н. Эпштейн пишет: «Период, в который мы сейчас вступаем, – это уже не период после чего-то: посткоммунизм, постмодернизм, постиндустриализм… Так вырастает новая модель будущего: не реализация возможностей, а потенциация действительности» [Эпштейн web]. В частности, такое понимание позволяет с научной точки зрения взглянуть на многие сферы современного общества (причем не только российского): финансово-кредитную, развлекательную, образовательную, правовую и т. д. Неотъемлемыми и привычными стали для нас понятия «ипотека», «онлайн-школа», «онлайн-мошенничество» и т. п. В действительности семья живет не в своей квартире, ребенок получает не социализирующее его образование, человек «заочно» подвергается травле по расовому признаку – потенциация действительности институционализируется, становясь ассерторической данностью общественного факта. Исключением не является и современная молодежная субкультура – во многом это «онлайн-культура», предлагающая удовлетворение потребностей молодого человека ровно до того момента, когда виртуальная реальность вступит в конфликт с физической и социальной реальностью в ее широком, онтологическом смысле.

Подведя итоги, отметим, что изучение феномена молодежной субкультуры – важная государственная, общественная, научно-педагогическая задача. Без этого невозможно грамотное и эффективное развитие личностных и творческих способностей молодежи, равно как и пресечение противоправных действий молодых людей в целях обеспечения общественной безопасности. Запрет деятельности (в том числе в виртуальном пространстве-времени) любой организации может быть обоснован, если эта деятельность нарушает юридические законы и нормы общественной морали. Однако большинство молодежных субкультур не являются экстремистскими или аморальными, и всякий запрет также может повлечь за собой нарушение прав личности. Одной законодательной деятельности здесь явно недостаточно. Просветительские программы и профилактические мероприятия, нацеленные на повышение осведомленности молодых людей о возможных деструктивных последствиях участия в противоправных действиях, пропаганда позитивных традиционных ценностей среди российской молодежи также должны опираться на глубокие, тщательные научные исследования.

Социально-онтологическое исследование позволяет шире и глубже взглянуть на истоки, специфику и перспективы разрешения проблем современных молодежных субкультур; изучить не только причины их возникновения, но и атрибутивные характеристики их жизненного цикла в условиях стремительно меняющейся социально-антропологической реальности, носящие непреходящий, инвариантный характер; выработать конкретные рекомендации для правоведов, социальных работников, образовательных учреждений и т. д. по сохранению здоровых стремлений молодежи к развитию, равно как и по противодействию экстремистским движениям и манипуляционной пропаганде анти-ценностей. На примерах, рассмотренных в статье, показано, что за внешне спонтанной, астрономически недолгой и противоречивой жизнью молодежной субкультуры скрываются хорошо известные теоретической философии проблемные контуры и механизмы.