Солдат информационной войны: десубстантивация и пределы моральной аргументации

Жизнедеятельность современного человека во многом определяется мощными информационными потоками и информационной средой, в которой эти потоки возникают, трансформируются и воздействуют на людей и общество. В связи с этим актуализируются проблемы информационной войны, несанкционированного информационного воздействия на сознание человека, определения достоверного источника информации, верификации данных, приводимых в различных СМИ, социальных сетях, блогах; использования информации в интересах доминирующих групп, манипуляции массовым сознанием как на уровне небольших сообществ, так и государств.

Именно поэтому становятся важными осмысление сложившейся ситуации и достижение соглашений между моральными субъектами относительно содержания нравственных ограничений, направленных на предотвращение и разрешение конфликтных ситуаций, возникающих в современном информационном пространстве.

На наш взгляд, предметная область медиафилософии является тем пространством, где возможна актуальная проблематизация вопросов информационной войны и нравственных ограничений участия в ней. Если каждый из нас является не только потенциальным святым и потенциальным преступником, но и потенциальным солдатом информационной войны, вопросы нравственных ограничений поведения личности в медиасреде приобретают особую остроту.

В. В. Савчук отмечает, что «медиареальность – реальность всех, а не для всех. Самоуспокоительной иллюзией является убеждение о нашей находимости вне ее» [8]. Неизбежно находясь внутри медиареальности, мы должны задуматься о том, что необходимо выявлять и принимать во внимание закономерности существования здесь. Информационные потоки, попадая в сознание личности, проходят обработку, о которой неизвестно внешнему миру. Сознание здесь как черный ящик: можно проанализировать объем и содержание входящей и исходящей информации, но доподлинно неизвестно, какие процессы обработки протекали внутри. Следовательно, функционируя внутри медиареальности, необходимо четко обозначать свою позицию, особенно по конфликтным вопросам; указывать источник информации, которую мы используем для создания собственных сообщений или просто транслируем через доступные информационнокоммуникационные технологии; осознавать и применять нравственные ограничения собственной деятельности.

Информационная война не является изобретением современности, однако только современные информационнокоммуникационные технологии обостряют все существующие в этой плоскости противоречия, поскольку позволяют каждому пользователю сети Интернет быть не только объектом воздействия, но и субъектом, инициатором этого воздействия – солдатом информационной войны. При этом «солдат» не берет на себя никаких обязательств в силу дистанцированности от сообщения, а в ряде случаев и отсутствия личной идентификации. Чаще всего достаточно трудно определить, кто именно и по каким причинам явился инициатором распространения информации, под воздействием каких оценок и комментариев окончательно оформился итоговый контент.

Такого рода десубстантивация приводит к переходу от оборонительных стратегий и стратегий целенаправленного информирования населения к стратегиям запугивания и устрашения, т. е. к информационному терроризму. Складывается ситуация, которую С. Жижек, охарактеризовал как неочевидность, «невидимость» информационной войны, границы которой размыты [3, с. 44].

Еще сложнее проблема предстает в контексте тезиса «…не мы видим образы, а образы видят нами» [8]. Если медиа способны действовать через нас, то участие в информационной войне может даже не осознаваться, не рефлексироваться личностью. Мы сражаемся, не понимая, что сражаемся, и не понимая, с кем. При этом осознание себя как инструмента медиа в информационной войне довольно опасно для нравственного состояния личности, поскольку способствует формированию самооправдания и сложению с себя какой бы то ни было ответственности за поведение в медиареальности. Только осознание участности своего мышления, получение не-алиби в медиабытии позволит личности сохранить свою целостность и свободу. В этом контексте довольно привлекательным выглядит тезис Н. Лумана об ауто-пойетическом различии: «никакое сознание не входит в коммуникацию, и никакая коммуникация – в сознание» [4].

Учитывая все вышесказанное, под информационной войной будем понимать информационное взаимодействие в публичном пространстве, направленное и/или приводящее к наступлению негативных, разрушительных последствий для субъектов этого взаимодействия, которыми могут быть индивиды, группы индивидов, организации, государства, международное сообщество. Результатом информационной войны всегда является дискредитация существующей системы норм и ценностных установок субъектов, и прежде всего нравственных норм.

Мы полагаем, что в информационных войнах, которые разворачиваются сегодня как на микроуровне (личное столкновение, столкновение малых групп), так и на макроуровне (война наций), складывается ситуация, требующая ответственного поведения, следования нравственным ограничениям, направленным на предварительное оценивание последствий и максимально возможный просчет результатов информационной деятельности.

Сделать это на макроуровне (организации, государства, СМИ) не представляется возможным, поскольку любое обобщение ведет к односторонней и ложной позиции, своеобразному пределу моральной аргументации, когда невозможно определить, где агрессор, где жертва, кто прав, кто виноват – идет война всех против всех.

Следовательно, механизм возможного нравственного контроля должен строиться на микроуровне (профессиональные журналисты, пользователи сети Интернет, индивиды, имеющие доступ к публичной аудитории: преподаватели, государственные служащие и т. п.), но не на принципах цензуры, поскольку любая цензура, есть контроль извне, довольно жесткий и регламентируемый кем-то сторонним. Здесь, как писал М. Ю. Бородай [1, с. 128], речь идет чем-то «принципиально ином», прямо пропорциональном устрашающей мощи полицейских дубин, призванных подкрепить у неустойчивых морально инди- видов высокие стремления к добру и послушанию.

Полагаем, что в медиареальности на микроуровне необходимо прибегать к нравственным ограничениям, которые можно определить как самопонуждение к нормативному поведению в медиасреде. Нравственные ограничения необходимы для реализации принципа непричинения или минимизации вреда, который может быть нанесен собеседнику или читателю в процессе передачи сообщения. Даже простой просмотр сообщения не позволяет нам остаться морально равнодушными; мы неизбежно попадаем внутрь сообщения, как только приступаем к ознакомлению с его содержанием. Молчание в медиасреде (отсутствие лайков, комментариев, перепостов) – это тоже позиция, сформированная в результате нравственного выбора. Однако устраниться из медиасреды невозможно, следовательно, невозможно и не нужно всегда молчать.

Нравственные ограничения в нормативном контексте могут выражаться как в форме запретов, так и в форме требований. Нравственный запрет всегда будет иметь исключения в отличие от нормы в форме позитивного требования. Так, даже строгий моралист И. Кант допускает случаи нарушения запрета «не убий» (хотя и не допускает исключений для запрета «не лги»). По этой причине полный запрет на говорение в публичном пространстве во избежание становления солдатом информационной войны нереалистичен. Можно не иметь аккаунтов в социальных сетях, электронной почты, можно даже не включать компьютер, но покинуть медиареальность невозможно.

Согласно А. А. Гусейнову, из запрета вытекает негативный поступок, т. е. такой поступок, который не совершен в бытии. Нарушить или не нарушить запрет – данное решение зависит исключительно от свободной воли индивида и выполняется из чистого долга. Но решение – следовать или не следовать требованию – также остается за свободной волей. Если поступок человека морален только внешне, но внутри отсутствует следование моральному предписанию, это сложно понять. Если человек не нарушает моральный запрет, далеко не факт, что он делает это из моральных побуждений. Например, ему могли помешать. Чистый долг в запрете может быть искажен ложью не меньше, чем в требовании. Не случайно декалог отличается от заповедей блаженства именно типом нравственных норм: декалог практически полностью состоит из запретов, а все заповеди блаженства – предписания, хотя и не изложены в императивной форме.

Требования, предъявляемые себе, оставляют больше пространства для творчества в процессе применения ограничения. Творчество при выполнении запрета, возможно, будет иметь сходство с правовым явлением «эксцесс исполнителя», суть которого можно выразить поговоркой: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Современный человек не может быть изъят из информационной среды, не может дистанцироваться от информационной войны полностью. Все, что мы можем сделать в медиареальности, где идет десубстантивиро-ванная информационная война, это критически воспринимать информацию, анализировать разные источники, предъявлять к себе требования, ограничивающие, но не полностью запрещающие информационную деятельность (деятельность, направленную на создание, получение, обработку, трансформацию, передачу информации).

Следует отметить, что разделение нравственных ограничений на запреты и требования довольно условно. Так же, как у «золотого правила» есть позитивная и негативная формулировки, в каждом запрете скрыто требование, а в требовании – запрет. Например, запрет «не лги» в зависимости от ситуации можно переформулировать в «говори правду» или «молчи». Запрет на распространение в публичном пространстве сообщений, носящих явный провокационный характер, можно переформулировать в требование, адресованное солдату информационной войны: «думай, прежде чем стрелять».

На что бы ни была нацелена информационная война, какими бы субъектами ни велась, прежде всего, она направлена против человека, обесценивание его ценностей, размывание границ добра и зла, справедливого и несправедливого. Информационная война с ее риторикой ненависти, стремлением любыми способами склонить на свою сторону разрушает морально-нормативную составляющую поведения человека. И только си- стема обязываний и ограничений, причем са-мообязываний и самоограничений, которая, собственно, и есть мораль, способна стать механизмом защиты от информационного воздействия.

А. А. Гусейнов отмечает, что моральное обязывание – не только условие возможности других обязанностей, но и их деятельное ограничение. Реальность (фактичность, предметность, бытийная укорененность) морали является негативной. Мораль говорит не о том, что делать (об этом говорят другие формы знания и практики), а о том, чего не делать. Не просто не делать, а никогда не делать [2, с. 3–13].

Достижение соглашений на уровне моральных субъектов об ответственности всех сторон и формулировке ключевых нравственных ограничений ведения информационной войны возможно с учетом понимания закономерностей информационного воздействия на сознание и моральные ценности, которые определяют поведение.

Здесь, по нашему мнению, особое значение приобретает система внутреннего противодействия, опирающаяся на принцип предосторожности, в большей степени актуализированный в экологической этике. Моральные дилеммы, возникающие в информационной войне, принцип предосторожности позволяет рассматривать как поступки в ситуации неопределенности последствий и необходимости срочного реагирования на информационные «вбросы». Он может быть сформулирован следующим образом: решение неотложных, судьбоносных проблем не может зависеть от кажущейся достоверности источника информации, а при недостатке исходной информации должно ориентироваться на худший из возможных сценариев последствий принятия решения на основе полученных данных.

Принцип предосторожности консенквен-ционален по своему содержанию. Он опирается не на анализ мотивов, запрещающих или разрешающих те или иные действия в информационной войне, а на точное, насколько это возможно, определение их последствий, поскольку следование этому принципу разворачивается в реальном времени в политически детерминированной сфере.

Возникает вопрос: в каких пределах возможна нормативная регуляция и каковы нравственные ограничения в информационной войне? Принцип предосторожности, на наш взгляд, может выступать как инструмент, который прямо не вовлеченные в информационную войну люди используют для сдерживания личной, а опосредованно, и групповой агрессии с целью уменьшения наносимого в ходе войны ущерба.

Принцип предосторожности, рассматриваемый как поступок в медиасреде, это одновременно и бремя, и нравственный подвиг: бремя – потому, что представляет собой мощное самоограничение свободы слова; подвига – потому, что для субъекта, для которого «…сообщать и быть суть одно» [7], молчание – это больше, чем ограничение свободы. Молчание – это ограничение собственного бытия как коммуниканта в медиареальности. Однако, на наш взгляд, только через такое ограничение проявляется во всей полноте бытие свободы личности. Молчать, когда просто невозможно молчать, – задача для героя, но герои в морали – норма.

М. Уолцер в работе «Смена режима и справедливая война» пишет по этому поводу: «…Существует ограниченный набор ситуаций, когда силы, отличные от войны, могут быть использованы, а также того, как они могут быть использованы – ограничения, соответствующие jus ad bellum и jus in bello... Но какие нравственные ограничения накладываются на государство или группу государств, которым необходимо определить эту угрозу и организовать систему сдерживания? Коллективная безопасность зависит от коллективного сознания…» [10]. А коллективное сознание от индивидуального, добавим от себя.

Таким образом, озвучивание морального принципа предосторожности позволяет преодолеть пределы моральной аргументации и отказаться от стремления однозначного определения агрессора и жертвы, направляя субъектов на понимание того, что признание ответственности, ее осуществление в первую очередь будет касаться тех, кто добровольно этот принцип и эту ответственность принимает и следует им в ситуации неопределенности последствий.

По мнению социолога Зигмунта Баумана, в целом «быть моральным – значит делать выбор в условиях неопределенности, зная, что вещи могут быть хорошими или плохими и что они могут быть иными, нежели есть сейчас, но, не зная при этом, какие именно вещи хороши, а какие плохи» [9, p. 33]. Следовательно, реализация принципа предосторожности – это попытка наделить некоторые из очевидных в качестве результата альтернатив предпочтением, придать им индивидуальную ценность и смысл, организующий социальное поведение, в том числе в информационной среде.

Пытаясь определить пределы моральной аргументации в случае с применением принципа предосторожности в условиях информационной войны, необходимо обратить внимание на такой принцип jus ad bellum как принцип добрых намерений. «Согласно принципу добрых намерений, война может считаться справедливой только в том случае, если она ведется не с дурными намерениями, даже если при этом существует правое дело и соблюдаются все остальные принципы теории справедливой войны» [5, с. 90]. Б. Коппитерс и Б. Кашников выделяют две проблемы практической реализации данного принципа, которые, на наш взгляд, еще рельефнее выражаются в медиасреде: 1) проблема субъективности намерений; 2) проблема смешанных намерений.

Поскольку солдат информационной войны десубстантивирован, проблема правдивости добрых намерений возникает не только на макроуровне, где войну ведут государства, но и на уровне отдельной личности. Личность может попасть в ситуацию сомнения в собственных добрых намерениях. Например, в комментариях к интернет-публикации первый пользователь оскорбил второго, а третий, руководствуясь добрыми намерениями, заступился за оскорбленного, оскорбив первого. В результате конструктивное обсуждение в ряде случаев превращается в хо-ливар. Холивар – это публичное оглашение непримиримых позиций. Участники заранее знают, что не переубедят друг друга. В то же время, они не просто последовательно произносят противоречивые сентенции. Люди слушают друг друга, но не слышат. Холивар может быть как спонтанным, так и спровоцированным сетевыми троллями.

Лингвист М. А. Кронгауз в одном из интервью отмечает, что холивар – полезен, потому что позволяет снизить уровень ненависти к собеседнику и его позиции, вер- бализуя ее [6]. Однако, на наш взгляд, независимо от оценок холивара в категориях полезности/бесполезности, пользователь, защищавший другого пользователя, добровольно накладывая на себя нравственные ограничения, обязан усомниться в доброте своих намерений. Для того чтобы защитить кого-то от оскорбления, не обязательно самому оскорблять. Доброта намерения определяется силой желания достичь мира. Реагируя на троллинг или провоцируя череду взаимных оскорблений, мы должны понимать, что мы этим едва ли поспособствуем миру и конструктивной дискуссии. Миротворец должен быть сам готов к оскорблениям, особенно если он выявляет тролля, раскрывает его игру.

При этом помимо намерения достичь мира субъектом могут одновременно двигать и иные соображения: популярность в определенном сообществе, поиск единомышленников, убеждение собеседников или даже цели, вполне осознаваемые в категориях войны (победить в бою, переманить солдат противника на свою сторону и т. п.). Главное требование к такого рода намерениям – сохранение их второстепенного статуса при неоспоримом приоритете добрых намерений.

Еще один вид нравственного ограничения поведения солдата информационной войны – это практика «малых дел». Под практикой «малых дел» понимается индивидуальный сознательный ответственный отказ от распространения недостоверной, провокационной, скандальной информации. Элементами практики «малых дел» как локального нравственного ограничения информационной войны являются ответственное отношение к «перепостам», «лайкам», собственным сообщениям, транслируемым через сеть Интернет на широкую аудиторию.

В мидиареальности практикой «больших дел» является, например, цензура, формирование профессиональных этических кодексов журналиста, усовершенствование национального и международного законодательства по вопросам информационной деятельности и информационного взаимодействия.

Таким образом, противодействовать информационной войне на индивидуальном уровне представляется возможным при условии отказа от слияния с толпой, управляемой извне пропагандистскими информационными потоками, ответственного отношения к «перепостам», «лайкам», собственным сообщениям, транслируемым через сеть Интернет на широкую аудиторию.

ГУМАНИТАРИЙ : актуальные проблемы гуманитарной науки и образования