Советская история в парадигме развития промышленной цивилизации

В последние годы нет недостатка в оценочных суждениях об истории нашей страны советского периода. Большинство из них, навязываемых нам с экранов телевизоров и страниц печатных изданий, включая школьные и вузовские учебники, носят в значительной степени негативный характер, расследуя, по сути дела, только одну сторону жизни страны – тоталитаризм – от беспрецедентного контроля государства за личностью, подавления ее индивидуализированных творческих начал до крупномасштабных репрессий во всех слоях российского общества. Ни в коей мере не оправдывая преступления эпохи сталинизма, мы должны все-таки отметить, что истории неизвестны такие революционные преобразования, которые обходились бы без жертв или хотя бы «малой кровью». Судить о предшествующих этапах с точки зрения соблюдения «прав человека» – занятие наибессмысленнейшее [1], тем более что и сегодня мы вряд ли найдем на земле такой обетованный уголок, где они соблюдаются в полном объеме.

В настоящее время такой перекос в сторону очернительства советской истории – свидетельство либо профессиональной недобросовестности историка, либо политической заданности исследования. Между тем для оценки роли и места советского периода в истории России существуют объективные критерии. Поскольку советский период был временем развития индустриальной цивилизации, анализ его места и роли в истории страны целесообразно осуществлять через парадигму индустриальной цивилизации.

Обращаясь к истории промышленной цивилизации, выделим ряд основных характеристик, свойственных ей. Технологические революции, определяющие цивилизационные скачки в истории человечества, потому и называются революциями, что они приносят радикальные изменения во все сферы жизни общества: социальную структуру, культуру, политику, экономику, здравоохранение [2]. Более того, их предпосылки рождаются также во всех сферах жизни общества, а не только в технологических инновациях.

Переход к промышленной цивилизации связан, в первую очередь, с преобразованиями внутри аграрной цивилизации – повышением прибыльности сельскохозяйственного производства на основе специализации, сокращением количества занятых в аграрном производстве и появлением в связи с этим свободных трудовых ресурсов, пополняющих свободное население городов, изменением в характере торговли и развитием процесса первоначального накопления капитала, серией идеологических переворотов от идей гуманизма до реформации и, наконец, просвещения [3]. Само по себе появление паровой машины Дж. Уатта не могло привести к стадиальному переходу от цивилизации аграрной к цивилизации индустриальной. История России тому лишнее подтверждение. Как известно, универсальная паровая машина была создана в середине XVIII в. и в России И.И. Ползуновым, но при отсутствии остальных предпосылок перехода к индустриализму она оказалась невостребованной. Родиной промышленной цивилизации стала не Россия, а Англия, где эти предпосылки имелись в наиболее полном виде.

В то же время сама промышленная революция вызвала к жизни соответствующие изменения во всех сферах – формирование новой социальной структуры общества (промышленная буржуазия и промышленный пролетариат), появление через серию буржуазных революций новой политической организации в виде конституционных монархий и республик, демографический бум и процесс урбанизации, культурную революцию, развернувшуюся широким фронтом и заключавшуюся, в первую очередь, в ликвидации безграмотности, но не ограничивавшуюся этим, не только приведшую к смене стилей в искусстве от романтизма через реализм к модернизму и далее, но, главное, изменившую форменным образом мировоззрение и образ жизни человека. И все-таки главный результат, который промышленная цивилизация дала человечеству, – это, на наш взгляд, увеличение вдвое средней продолжительности и повышение качества жизни человека.

Без этого необходимого введения попытки определить место советского периода в русской истории обречены на субъективизм. Что же из себя представляла Россия в начале XX в.? Стала ли она страной индустриальной, произошла ли в ней промышленная революция? Обширный статистический материал того времени совершенно четко позволяет ответить на этот вопрос отрицательно. По данным статистического ежегодника России за 1914 г., только 15% населения проживало в городах [4]. Это та ключевая цифра, которая однозначно указывает на то, что Россия оставалась страной аграрной, этому вполне соответствовали и политическая система, и уровень культуры страны, в которой большинство населения оставалось безграмотным. Насыщенная духовная жизнь столиц и ряда пригородных усадеб, давшая миру классические образцы художественной культуры, первых нобелевских лауреатов, выглядит скорее очередным русским чудом, чем явлением закономерным.

И все-таки определенная закономерность здесь, конечно, присутствовала. И связана она с тем явлением, которое прекрасно проанализировал в то время В.И. Ленин, – неравномерностью развития России. Столицы, как и отдельные промышленные районы страны, жили уже по другим законам, законам зарождающейся промышленной цивилизации. Реформы 60–70-х гг. XIX в. открыли не дорогу к ней, а лишь небольшую «калитку» тому новому, что несла промышленная цивилизация. Сложно принимать всерьез утверждения авторов многих учебников истории о начале промышленной революции в России в 30-е гг. XIX в. Строительство одной железнодорожной ветки, так же как и появление десятка пароходиков, скорее, выглядело заимствованным аттракционом, а не цивилизационным сдвигом, происходящим в стране. Более серьезные попытки были предприняты в конце XIX – начале XX в. (С.Ю. Витте), но они не привели к серьезным изменениям в экономике.

Таким цивилизационным сдвигом, бесспорно, явилась Великая российская революция 1917–1921 гг. Революция, в первую очередь, вполне закономерно и относительно легко победила как раз в столицах, где были и социально-политические, и культурные предпосылки для нее. Победа же ее в более отсталых регионах оказалась более тяжелой и решалась в упорных боях Гражданской войны, продолжавшихся на окраинах вплоть до 1930-х гг. (борьба с басмачеством).

Новое большевистское правительство прекрасно осознавало необходимость индустриализации страны, но вряд ли в полном объеме представляло сложность ее предпосылок, считая, что власть пролетариата, плановость экономической и социальной политики в кратчайшие сроки позволят их создать. В основе своей главная задача была решена. В плане индустриального развития страна за 20 лет (и каких лет!), с 1925-го по 1945 г., стала вполне соответствовать классическому представлению о стране индустриальной. Только после Второй мировой войны сравнялась численность городского и сельского населения, была ликвидирована неграмотность и развернута вполне современная сеть среднего профессионального и высшего образования. По целому ряду параметров, сопутствующих индустриальной революции, страна занимала ведущие позиции. Это, в первую очередь, образование, а также развитие принципиально новой модели здравоохранения. В стране хотя бы формально была решена проблема равенства полов, а поэтому феминистское движение, хотя и существовало (в ряде развитых стран оно превратилась в серьезную политическую силу), но не было оппозиционным. Не является оно таковым и сегодня.

Все это позволило стране к концу 1950-х – началу 1960-х гг. одной из первых в мире продемонстрировать ряд моментов, свидетельствующих о приближении постиндустриальной цивилизации. В первую очередь, здесь речь идет, конечно, об освоении космического пространства. Успехи в освоении космоса не были бы возможны без комплексов новейших технологий, в том числе компьютерных. В то же время именно в этот период нерешенные проблемы переходной стадии от аграрной цивилизации к постиндустриальной стали сказываться с нарастающей силой и не вполне осознавались руководством страны. Преждевременное свертывание нэпа (хотя в силу в том числе и объективных факторов) оставило ряд нерешенных задач переходного периода (в первую очередь, речь идет об отсталости аграрного сектора). В послевоенные годы сокращение сельскохозяйственного населения от 45 до 25% трудоспособного населения отнюдь не сопровождалось соответствующим ростом производительности труда в сельском хозяйстве. Стали привычными жалобы председателей колхозов и совхозов на климатические условия, которые воспринимались руководством «с пониманием». Сегодня они опять продолжаются, но чаще выглядят смешными. Сложно поверить, что климат в Швеции, Финляндии, Норвегии более благоприятен для сельского хозяйства, чем на Куба- ни, в Поволжье и т.д. Проблемы, конечно, лежат гораздо глубже. Задачи индустриализации решались насильственными методами именно потому, что аграрный сектор не создал соответствующих предпосылок индустриального развития. Более того, сверхскоростная индустриализация усугубила многие проблемы аграрного сектора, и не только его. В советский период в целом сложился единый внутренний рынок страны, но не благодаря перенасыщенности местных рынков, а через торможение их развития, через пренебрежение к развитию как легкой промышленности, так и аграрного сектора.

Эти диспропорции развития экономической жизни страны сопровождались соответствующими диспропорциями в политической, духовной и идеологических сферах. Сталинизм представлял собой причудливую смесь западноевропейского марксизма с российским бакунизмом, с его глубокой убежденностью в революционных возможностях мужика и деклассированных элементов, с его верой в силу отдельных личностей и т. д.

В связи с этим вряд ли приходится удивляться тому, что в современной России мы так отчетливо наблюдаем черты первоначального накопления капитала, что социальные показатели стремительно падают до уровня переходного периода к индустриальной цивилизации. Сокращение средней продолжительности жизни населения на 10 лет за десятилетие новой российской государственности является концентрированным показателем уровня разрушения цивилизационных параметров страны.