Специфика употребления метафор и сравнений в писательском эпистолярии XIX-XX вв. (на материале единиц, обозначающих литературный труд)

Внимание современных лингвистов направлено на изучение «человеческого фактора» в языке, который проявляется, в частности, в языковых механизмах экспрессивности и репрезентируется в речи посредством экспрессивных лексических единиц. На риторическом уровне реализации дискурса языковая экспрессия представлена тропами и фигурами речи.

Общеизвестно, что образно-тропеические особенности текста во многом обусловлены его жанрово-стилевой принадлежностью. В частности, разнообразием изобразительновыразительных средств характеризуются художественные и публицистические произведения [3, с. 166]. В текстах, относящихся к иным стилям, тропы и фигуры речи встречаются значительно реже. Тем не менее для каждого стиля и жанра существуют свои закономерности их употребления, выявление которых представляется весьма актуальной задачей.

Объектом данного исследования является неофициальное письмо, которое, по сложившейся лингвистической традиции, считается разновидностью разговорного стиля [4]. Разговорная речь подчиняется следующим основным принципам: свобода выбора средств выражения, экономия речевых усилий и преобладание субъективной оценки над объективной. Данные принципы обусловливают специфиче-

ские признаки разговорной речи: широкую вариантность, эллиптизм, оценочность, экспрессивность, семантические трансформации, прежде всего метафоризацию [2].

Однако письмо отличается от простой фиксации устной речи прежде всего тем, что здесь коммуникация осуществляется «через время и пространство», и автор письма должен преподнести информацию таким образом, чтобы адресат, не имеющий возможности ее уточнить, не только воспринял бы ее без искажений, но и почувствовал настроение своего «собеседника».

При этом неофициальное письмо относится к нериторическим жанрам, в которых «речевое поведение участников общения не предполагает заданности, осознанности, контроля за использованием языковых средств общения» [6, с. 123]. Именно в таких жанрах, по мнению исследователей, наиболее отчетливо проявляют себя особенности идиостиля говорящего.

Материалом для исследования послужило эпистолярное наследие русских писателей XIX–XX вв.: А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, М. Горького, М.А. Шолохова, В.П. Астафьева. Обращение к писательскому эпистолярию обусловлено прежде всего тем, что создателей художественных произведений отличает высокий уровень владения речью, т.е. они принадлежат к элитарной речевой культуре [1], приоритет изучения которой неоспорим.

Выявление особенностей употребления метафор и сравнений в эпистолярных текстах русских писателей позволит дать характеристику идиостиля того или иного автора писем с точки зрения употребления образных средств языка, а также установить закономерности использования образно-тропеических приемов в частных письмах.

В качестве объекта изучения в данной работе избраны высказывания, содержащие описание процесса литературного труда и его результатов. Данная тема занимает важное место в писательском эпистолярии: в письмах, адресованных друзьям и знакомым, авторы нередко рассказывают о творческих планах, описывают свой нелегкий литературный труд и характеризуют плоды своей творческой деятельности, а также произведения собратьев по перу.

Наиболее часто с помощью метафор и сравнений представлены этапы писательского труда, включающие процесс работы над рукописью, его завершение, подготовку произведения к опубликованию. Кроме того, авторы используют образные языковые средства при опи- сании впечатлений, возникших при чтении своих или чужих художественных произведений.

Для выявления ключевых метафор писательского эпистолярия в целом и эпистолярного идиостиля отдельных авторов обратимся к классификации метафор и сравнений по тематическому принципу.

• I.    Метафоры и сравнения, отмеченные в письмах всех анализируемых авторов.

• 1.    Антропоморфные (олицетворения):

  • 1.1.    Процесс написания произведения подобен:

• а)    процессу беременности и родов: И я тоже не ошибся, говоря вам, что я чувствую себя очень беременным. С тех пор, как я из Москвы, я кончил целую новую часть [14, 647]; Дай бог, чтоб комедия, которую Вы носите под сердцем, удалась Вам и дала Вам то, чего Вы хотите [17, с. 344]; Ждали мы от вас обещанное, рассердились и родили сами разворот [7, с. 13];

• б)    процессу воспитания: Моя Анна надоела мне, как горькая редька. Я с нею вожусь, как с воспитанницей, которая оказалась дурного характера… [14, с. 777–778];

• в)    общению с неприятным, назойливым собеседником: Моя пьеса, сверх ожида-ния, – чтоб ей пусто было! – так заездила и утомила меня, что я потерял способность ориентироваться во времени, сбился с колеи и, вероятно, скоро стану психопатом [17, с. 168]; Собрался к Вам в Сибирь и, в частности, на Ангару, но держит за штаны вторая кн. «Целины» [19, с. 436]; Пока не я ее (повесть. – Т.А. ) , а она меня одолевает , потому пусть полежит, может быть, мы найдем общий язык [7, с. 136];

• г)    борьбе с серьезным противником: К прискорбию моему, она (повесть. – Т.А. ) у меня не вытанцовывается, т.е. не удовлетворяет меня, и я порешил выслать Вам ее не ранее, пока не поборю ее [17, с. 221]; Два рассказа объединились в процессе работы в повесть листа на четыре, и волоку я ее за волосья, волоку, черкаю уже третью редакцию и никак недо-бью, недочеркаю [7, с. 610].

• 1.2.    Процесс подготовки издания к печати подобен неприятностям / важным событиям в жизни человека: На днях пришлю вам прозу – да Христа ради, не обижайте моих сирот-стишонков опечатками и т.п. [12, с. 72]; Скажу только, что, читая свое произведение в печати, я испытал то неприятное чувство, которое испытывает отец при виде

своего любимого сына, уродливо и неровно обстриженного самоучкой-парикмахером. «Откуда взялись эти плешины, вихры, когда прежде он был хорошенький мальчик». Но мое дитя и было не очень красиво, а его еще окорнали и изуродовали [14, с. 359]; Так как «Симфония» побывала уже в литографии Рассохина и потеряла там девственность, то 250 не дадут [17, с. 425]; Драма моя поехала в Питер держать государственный экзамен [8, с. 184].

• 1.3.    Характеристика произведения как:

• а)    мертвого человека: Вообще мнение мое, что Плетневу приличнее проза, нежели стихи, – он не имеет никакого чувства, никакой живости - слог его бледен, как мертвец [11, с. 115]; Моя книга издохла ? [17, с. 149]; Сим извещаю Вас, дорогой Антон Павлович, что драма М. Горького, довезенная им, в поте лица, до третьего акта, благополучно скончалась. Ее разорвало со скуки и от обилия ремарок [9, с. 130];

• б)    человека определенного рода занятий: Читал о себе в «Петербургских ведомостях» фельетон Батюшкова: довольно плохо-с. Точно ученик VI класса, подающий надежды, писал. «Мир искусства», где пишут новые люди, производит тоже совсем наивное впечатление, точно сердитые гимназисты пишут [18, с. 523]; Поэзия гг. эстетов – титулярная советница из Калуги в парижском платье, она еще не умеет носить его незаметно для себя самой [9, с. 339].

• 2.    Трудовые.

  • 2.1.    Процесс написания произведения подобен работе, выполняемой представителем определенной профессии: Сегодня отсылаю все мои новые и старые стихи. Я выстирал черное белье наскоро, а новое сшил на живую нитку. Но с вашей помощию надеюсь, что барыня публика меня по щекам не прибьет, как непотребную прачку [11, с. 383]; Добывайте золото просеванием. Просто сядьте и весь рассказ сначала перепишите, критикуя сами себя, и тогда дайте мне прочесть [14, с. 684–685]; Это труд капитальный. Какая масса лиц и какое изобилие положений. <…> В этом романе Вы не плотник, а токарь [17, с. 205]; Но теперь он (Пильняк. – Т.А. ) пишет так, как будто мелкий сыщик: хочет донести , а – кому? – не решает. И доносит одновременно направо, налево [9, с. 487]; … и вот я снова за столом, допоздна «перекрываю нормы», а наутро прочитаю и за голову хватаюсь ... [19,

• 2.2.    Процесс написания произведения подобен действиям, выполняемым в быту: Приходится вам опять перепрягать свою колесницу и юхванство перепрячь из оглобель на пристяжку; а мысль и художество уж давно у вас переезжены в корень. Я уж перепряг и гораздо покойнее поехал [14, с. 629]; Я утомился, и конец (рассказа. – Т.А. ) тащил я точно обоз в осеннюю грязную ночь: шагом, с остановками – оттого и опоздал [17, с. 520]; Плету потихоньку четырехэтажный драматический чулок со стихами, но не в стихах [8, с. 150]; Общее впечатление у меня такое: надо и перо Вам острить, и «воду» выжимать из очерков безжалостно, тогда дело будет [19, с. 490]; Как-то бы тебе собрать до кучи рассказы про кота Ваську, «Чика», про тундру этюды и сделать из этого книжку, а то, я гляжу, ты пишешь, будто в прорубь снег валишь и все это под лопату попадет [7, с. 709] .

с. 273]; Начерно закончил повесть и теперь обстругиваю ее [7, с. 50].

• II.    Метафоры и сравнения, отмеченные в письмах четырех авторов.

• 1.    Зооморфные (не представлены в письмах А.С. Пушкина и Л.Н. Толстого).

  • 1.1.    Произведение подобно определенному животному / птице: У меня есть подходящий рассказ, но он длинен и узок, как сколопендра, его нужно маленько почистить и переписать [17; с. 493]; К великому моему сожалению, повесть для «Жизни», над которой я теперь сижу, извивается у меня, как змея. Нужно мне было написать ее на 5 листах, но я не сумею сделать этого без ущерба для темы [8, с. 55].

  • 1.2.    Писатель в процессе работы над произведением подобен определенному животному / птице: Вам надо писать по 20–30 печатных листов в год, чтобы понять себя, развернуться, возмужать, чтобы на свободе расправить крылья, и тогда Вы подчините себе сцену, а не она Вас [18, с. 330]; Все время работаю, как медведь [8, с. 54]; Пользуясь глухою зимнею порою, работаю, как волк на овечьем базу: грызу, рву, уничтожаю то, что не по душе, но все же продвигаюсь вперед – и довольно успешно [19, с. 427]; Я знаю, что лучше мне уже ничего не написать, <…> когда вроде бы и не пишешь, а как зяблик на острой пике ели сидишь и на всю округу звенишь о том, как солнечно вокруг, как светло, приветно ! [7, с. 284].

• 2.    Бытовые (не представлены в письмах А.С. Пушкина и В.П. Астафьева).

  • 2.1.    При чтении произведения возникают такие чувства, какие появляются у людей в определенных ситуациях: … мне «Война и мир» теперь отвратительна вся.<…>не могу вам выразить чувство раскаянья, стыда, которое я испытал, переглядывая многие места! Чувство вроде того, которое испытывает человек, видя следы оргии, в которой он участвовал [14, с. 725]; «Похождения факира» прочитал жадно, точно ласкал любимую после долгой разлуки. Вот – не преувеличиваю! Какая прекрасная, глубокая искренность горит и звучит на каждой странице, и какая душевная бодрость, ясность [10, с. 360].

  • 2.2.    При чтении произведения возникает впечатление, что его автор / герои совершают определенные действия: Однако сколько Вы за одно лето надрызгали пьес ! Это не творчество, а пьянство! [17, с. 495]; Ведь обработай Вы Ваш великолепный материал в эпически спокойном тоне – все бы люди вздрогнули от ужаса, стыда и негодования. Но Вы предпочитаете баловаться, как гимназист, который бьет мух библией [8, с. 386]; И еще: очень сера у Вас разговорная речь. Все говорят одним языком; почти отсутствует меткое, острое слово, запоминающийся образ. Впечатление такое, как будто люди разговаривают в предбаннике, предварительно изрядно напарившись ... [19, с. 450].

• 3.    Предметные (не представлены в письмах М.А. Шолохова и В.П. Астафьева).

  • 3.1.    Произведение подобно определенному предмету: На меня же, пожалуйста, больше не рассчитывайте, надоело мне писать ко-выряшки, да еще скверные [14, с. 488]; Общий тон книжки уныл и мрачен, как дно колодезя, в котором живут жабы и мокрицы [17, с. 243–244]; Теперь – о начале повести, о ее первой части. Здесь раздражает читателя «мелкая крошка» материала, его нестройность, раздробленность и словесное излишество, от которого материал страдает, теряя свою яркость [10, с. 418].

  • 3.2.    Автор произведения подобен определенному предмету: Либеральное Вам всегда чрезвычайно удается, а когда пытаетесь проводить какие-нибудь консервативные мысли или даже употребляете консервативные выражения [вроде «к подножию

• 3.3.    Произведение / герой произведения подобен определенному предмету одежды / обуви или его детали: Что вы делаете? что наш «Вестник»? Посылаю вам лоскуток «Онегина» ему на шапку [12, с. 46]; Григорович, <…> испугался, что у меня взят студент, который умрет и, таким образом, не пройдет сквозь весь роман, т.е. будет лишним. Но у меня этот студент – гвоздь из большого сапога. Он деталь [17, с. 348]; А вот что Вам нравятся стихи Клычкова, Клюева и подобных им, – людей весьма даровитых, но малосерьезных и еще не поэтов, — это плохо, прости-теменя! <..> Все это - дрянь, модная ветошь, утрированный лубок и даже язы-коблудие [9, с. 319].

• 4.    Гастрономические (не представлены в письмах А.С. Пушкина и М. Горького).

  • 4.1.    Написание / чтение произведения подобно процессу:

трона»], то напоминаете тысячепудовый колокол, в котором есть трещинка, производящая фальшивый звук [18, с. 42].

• а)    приготовления пищи: Вы пишете мало и редко, как поэт Ладыженский, а из отдельных, редко выбрасываемых кофеинок трудно сварить кофе [18, с. 577]; Печешь ты их ( книги. – Т.А.), как исправная баба блины, а толку? Ну, деньгу сшибешь в угоду своей рачительной хозяйке, а дальше? Литературе-то что от этого прибавится? [19, с. 586–587]; В это время вскормленные материнской грудью Клавдии Васильевны романисты пекли книгу за книгой, и все толще и толще, чтобы получить побольше… [7, с. 677];

• б)    поглощения пищи: Благодарю вас, дорогой Николай Николаевич, за присылку статьи о Дарвине; я проглотил ее и почувствовал, что это хорошая и сытная пища [14, с. 744]; Пишу я ее («Степь». – Т.А. ) не спеша, как гастрономы едят дупелей: с чувством, с толком, с расстановкой [17, с. 189].

• 4.2.    Чтение произведения вызывает ощущения, которые можно сравнить со вкусом определенной пищи: Я пощадил своих героев, и потому рассказ вышел так кисел [Там же, с. 405]; Прочитал твою повесть о старшине Нефедове, и словно кусочек сахара рафинада во рту растаял [7, с. 691].

• 4.3.    Произведение / автор произведения подобны определенному продукту / блюду: Работай, голубчик! Бди, копти и не траться на суету! Не делай из себя и из

• 4.4.    Произведение в процессе работы над ним изменяется подобно тому, как со временем изменяются вкусовые качества продукта / блюда: В этом сезоне «Трех сестер» не дам, пусть пьеса полежит немножко, взопреет, или, как говорят купчихи про пирог, когда подают его на стол,— пусть вздохнет [18, с. 428]; …я от работы совсем оторвался с юбилеями-то и со всякой штукой, и «Царь-рыба» моя начала прокисать [7, с. 194].

• 5.    Физиологические (не представлены в письмах М. Горького и М.А. Шолохова).

своей работы муку Нестле... [17, с. 83– 84]; Слушай, статья Андриасова – это слюни и патока. Прочитаешь – и хочется помыть руки... Нельзя же писать так бездарно и неумело [19, с. 633].

Создание произведения подобно физиологическим отправлениям организма его автора, произведение является результатом этих отправлений: Я начал также < подристы-вать >; на днях испразнился сказкой в тысячу стихов; другая в брюхе бурчит. А все холера... [12, с. 618]; Только б не ругали, а то ругательства расстраивают ход этой длинной сосиски, которая у нас, нелири-ков, так туго и густо лезет [14, с. 626]; Все праздники я жилился, напрягал мозги, пыхтел, сопел, раз сто садился писать, но все время из-под моего «бойкого» пера выливались или длинноты, или кислоты, или тошноты … [17, с. 111]; Что было в башке, там и осталось, а на бумагу сопливые вышлепки вылились [7, с. 117].

• III.    Метафоры и сравнения, отмеченные в письмах трех авторов.

• 1.    Искусствоведческие (не представлены в письмах А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого и В.П. Астафьева).

  • 1.1.    Литературное произведение подобно музыкальному произведению: Ваш «Со-колинец», мне кажется, самое выдающееся произведение последнего времени. Он написан как хорошая музыкальная композиция, по всем тем правилам, которые подсказываются художнику его инстинктом [17, с. 178]; Посылаю Вам новый рассказ Андреева: игра на цимбалах нутряного, исконно-русского анархизма, пропади он пропадом! [9, с. 147]; Впервые выступать надо так, чтобы в голосе звучали если не басовые нотки мастерства, то хоть теноровые , но уж никак и ни в коем случае нельзя начинать со срывающегося фальцета [19, с. 388].

  • 1.2.    Литературное произведение подобно произведению живописи: Только, голуб-

• чик, пришлите мне корректуру, ибо рассказ написан сапожной щеткой и нуждается в ретуши [17, с. 424]; Читаешь, как будто музыку слушая, восхищаешься лирической многокрасочной живописью Вашей… [9, с. 425]; На съезд не поехал. Не люблю акварели, выписанной в серых тонах. <…>Се-рые доклады о серой действительности, – это еще не Третьяковка и отнюдь не Эрмитаж [19, с. 603].

• 1.3.    Литературное произведение подобно скульптуре: Гибкой и сильной рукою мастера Вы так вылепили Вашего бургундца, что я физически ощущаю его бытие [9, с. 417];

• 1.4.    Литературное произведение подобно кинематографическому произведению: В настоящем виде рассказ похож на немой и бесцветный фильм. Вы обязаны облечь его живой плотью, влить в него живую творческую кровь! [19, с. 413].

• 2.    Природные (не представлены в письмах А.С. Пушкина, М. Горького и В.П. Астафьева).

• 3.    Ассоциативные (не представлены в письмах Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и М.А. Шолохова).

Произведение подобно природному явлению: Тургенева я не читал, но истинно жалею, судя по всему, что слышу, что этот ключ чистой и прекрасной воды засорился такой дрянью [14, с. 794]; Повестушка скучная, как зыбь морская… [17, с. 221]; Он, этот рассказ, еще с сизым, дымчатым налетом, какой бывает на висящей на ветке, еще не тронутой руками сливе… [19, с. 591].

Название произведения вызывает определенные ассоциации, которые ложатся в основу метафоры или сравнения, используемых для характеристики произведения или процесса его создания / чтения: «Северные цветы» что-то бледны [12, с. 366]; Хорошо пахнут «Антоновские яблоки» – да! – но – они пахнут определенно не демократично , – не правда ли? [8, с. 204]; Я все сижу в деревне и все ужу «Царь-рыбу» [7, с. 226]; Поскольку «Царь-рыбу» мне уже читать все равно, что самое рыбу грызть и в сыром виде заглатывать , я начал читать том сза-ду... [Там же, с. 517].

• IV.    Метафоры и сравнения, отмеченные в письмах двух авторов.

• 1.    Транспортные.

• 2.    Обонятельные.

• 3.    Температурные.

• 4.    «Хирургические».

Произведение подобно средству передвижения по воде: Роман значительно подвинулся вперед и сел на мель в ожи- дании прилива [17, с. 351]; Бог с нею (повестью – Т.А.), пусть отплывет от моих берегов и прибьется к другим [7, с. 623].

При чтении произведения возникают чувства, подобные определенным обонятельным ощущениям: Все те рассказы, которые ты прислал мне для передачи Лейкину, сильно пахнут ленью. Ты их в один день написал? [Там же, с. 90]; Рассказы Ваши – изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, и – уж поверьте! – чуткий нос всегда поймает среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах «настоящего», действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе [8, с. 113].

При чтении произведения возникают ощущения, подобные тем, которые появляются при воздействии тепла или холода: А главная беда - во всем романе холод, холод, холод ... Вычеркиваю Гончарова из списка моих полубогов [17, с. 356-357]; Книга теплая и я не раскаиваюсь, что чтение отложил на осень. Когда холодно, теплое согревает [19, с. 231].

Результат сокращения рукописи при подготовке ее к печати подобен принудительному лишению человека важной части организма: Ах, мой рассказ в «Русских ведомостях» постригли так усердно, что с волосами отрезали и голову [18, с. 40]; Приходится и куда более противные вещи делать. Кастрировать рукописи, например. <…> Вот и сейчас … выхолащиваю рукопись воспоминаний об А.Н. Макарове [7, с. 279].

• V.    Метафоры и сравнения, отмеченные в письмах только одного из анализируемых авторов, а именно:

• 1.    А.С. Пушкина:

• а)    «экономические»: Пугачев сделался добрым исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев оброчный мой мужик ! Денег он мне принес довольно , но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату [13, с. 328];

• б)    сказочные: Ваши стихи: вода живая; наши - вода мертвая; мы ею окатили «Современника». Опрысните его Вашими кипучими каплями [13, с. 432].

• 2.    А.П. Чехова:

• а)    медицинские: Пока не решусь на серьезный шаг, т.е. не напишу романа, буду

держать себя в стороне тихо и скромно, писать мелкие рассказы без претензий, мелкие пьесы, не лезть в гору и не падать вниз, а работать ровно, как работает пульс Буренина [17, с. 275]; Надо не писать для детей, а уметь выбирать из того, что уже написано для взрослых, т.е. из настоящих художественных произведений; уметь выбирать лекарство и дозировать его – это целесообразнее и прямее, чем стараться выдумать для больного какое-то особенное лекарство только потому, что он ребенок [18, с. 392–393];

• б)    научные (физические): Не нужно гоняться за изобилием действующих лиц. Центром тяжести должны быть двое: он и она... [17, с. 97]; Роман мой на точке замерзания . Он не стал длиннее [Там же, с. 258];

• в)    театральные: Начал я рассказ утром; мысль была неплохая, да и начало вышло ничего себе, но горе в том, что пришлось писать с антрактами [Там же, с. 79]; Вы , не говоря уж о таланте, разнообразны, как актер старой школы, играющий одинаково хорошо и в трагедии, и в водевиле, и в оперетке, и в мелодраме [Там же, с. 206].

• 3.    В.П. Астафьева:

военные: Я все бьюсь, штурмую повесть [7, с. 51]; Я бросился к столу, взял на абордаж рукопись и в общем-то довел ее до читабельного состояния [Там же, с. 484].

Количественный анализ материала позволил установить, что наиболее частотным тропом в письмах является метафора, причем глагольная преобладает над именной. Высокая активность глагольных метафор объясняется стилистической близостью письма к разговорной речи, где наблюдается аналогичная тенденция. Исследователи также отмечают, что «русская разговорная метафора чаще работает на понижение образа, является нисходящей <…>, такое образное понижение, когда действие совершает сам говорящий, своего рода защита от повышенного, пристального внимания, которое может вызвать идеально выполняемое действие» [5, с. 107]. Данное наблюдение справедливо и применительно к анализируемому материалу.

Подобно тому, как это происходит в разговорной речи, в писательском эпистолярии метафора и сравнение стремятся к развертыванию и даже к реализации, иррадиируют на больший контекст, что усиливает эффект языковой игры: …на конченную свою поэму я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю с барышом. Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезывает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться частному приставу; все это в порядке вещей [11, с. 148]; Я теперь весь погружен в чтение из времен 20-х годов и не могу вам выразить то наслажденье, которое я испытываю, воображая себе это время.<…>Я испытываю чувство повара [плохого], который пришел на богатый рынок и, оглядывая все эти к его услугам предлагаемые овощи, мясо, рыбы, мечтает о том, какой бы он сделал обед!.. Так и я мечтаю, хотя и знаю, как часто приходилось мечтать прекрасно, а потом портить обеды или ничего не делать. Уж как пережаришь рябчиков, потом ничем не поправишь. И готовить трудно, и страшно... А обмывать провизию, раскладывать – ужасно весело! [14, с. 825]; Когда я испишусь, то стану писать водевили и жить ими. <…> Из меня водевильные сюжеты прут, как нефть из бакинских недр. Зачем я не могу отдать свой нефтяной участок Щеглову? [17, с. 317]; «Фома» мой становится для меня крокодилом каким-то. Я даже во сне его видел прошлый раз: лежит в грязи, щелкает зубами и свирепо говорит: «Что ты со мной, дьявол, делаешь?» [8, с. 84]; Он (Герасимов. – Т.А.) уже допустил в сценарии не одну «развесистую клюкву», и ни у Вас, ни у меня не может быть уверенности, что в дальнейшей работе он не «взрастит» еще не один куст этой пресловутой клюквы [19, с. 455]; Приехав домой с укрепленными мозгами и нервами, я, конечно же, набросился на рукопись романа и, конечно же, на ша-рап ее взять не мог, не тот материал, не те мои годочки, чтобы сгреб, угреб, и вот тебе робеночек, глядишь, и пеленки марает. До-давливал я, как борец на ковре противника и мучителя своего с хрустом костей, с обострением геморроя и не то чтобы положил на обе лопатки, но как-то по очкам, что ли, одержал победу – сделал читабельный вариант… [7, с. 549].

Как видим, принадлежность письма разговорной стихии проявляется прежде всего в том, что для эпистолярного текста характерны те же закономерности в употреблении тропов, что и для разговорной речи.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что закономерности использования метафор и сравнений, представляющих литературный труд, в эпистолярии русских писателей в целом совпадают со спецификой употребления данных тропов в разговорной речи. Особенности эпистолярного идиостиля авторов писем ярко проявляются при обращении к тематическим группам метафор или сравнений, активно употребляемых в письмах того или иного автора. В целом литературный труд в описании классиков русской литературы предстает как процесс, требующий напряжения и полной самоотдачи, подобный монотонной физической работе на производстве или в быту. Художественное произведение в процессе написания воспринимается как отнимающий силы и здоровье противник, которого необходимо победить, а по завершении работы рассматривается как собственный повзрослевший ребенок, уходящий «в люди».