Средневековая теория восприятия: на материале "Откровений" святой Бригитты Шведской

Вопрос о том, является ли мистическое откровение для средневекового человека таким же экстраординарным явлением, как для современного, важен не только в рамках интеллектуальной истории. Здесь методы интеллектуальной истории оказываются важны для определения контекста таких понятий, как «духовное», «интеллектуальное», «истина», которые употребляются в ходе судебных процессов, в документах договорного характера, дипломатической переписке и т. д. В связи с этим стоит обратиться к тексту «Откровений» св. Бригитты Шведской, который был распространен в Европе на рубеже XIV–XV вв.

Бригитта получала откровения с 1340 г. до самой своей смерти в Риме в 1373 г., но окончательный текст был посмертно скомпилирован ее духовником Альфонсо Хаэнским. «Откровения» состоят из восьми основных книг и четырех дополнений. Сам текст и комментарии к нему позволяют установить место мистического видения в процессе познания, каким его представлял человек XIV в.

Современные исследования этого вопроса уже указывают на организацию видений Бригитты в соответствии со средневековыми представлениями о трех уровнях познания, однако до сих пор не выработано единой точки зрения о том, на каком именно из этих уровней находились видения Бригитты. А.Д. Россинг полагает, большая часть видений Бригитты имела образный характер [1, p. 95]. К.Л. Сахлин также считает, что описания видений Бригитты напрямую соответствуют августиновской категории «духовного видения» и что она «редко, если вообще когда-либо, испытывала чистое умозрительное видение» [2, p. 112].

В некоторых местах Бригитта сама анализирует свои видения, как, например, при получении от Иисуса Христа устава нового ордена. Пытаясь осознать, каким именно способом она получает видения, она отмечает, что они возникают в ее голове одномоментно. Далее речь идет о том, что человек в силу своей природы не способен осознать это иначе, как через образное осмысление. В одном из более ранних откровений св. Амвросий говорит, что хочет побеседовать с ней посредством «тождеств», так как ее сердце не способно понять существо духовных вещей без телесного сравнения. В уставе же Бригитта использует тождества – объекты материального мира, соответствующие божественным идеям, – для передачи сути послания от Христа.

«Представьте себе множество предметов, которые в одно и то же время и мгновенно выпадают из сосуда, и есть некто, на чьих глазах это происходит и кто воспринимает все эти предметы в одно мгновение так, как будто бы они продолжали лежать перед ним до тех пор, пока они не вернулись в сосуд; вот таким же образом, когда Христос, который явился мне, открыл свои благословенные уста и высказал все статьи этого Устава в одно мгновение, содержащие все слова, которые понятны и пригодны для восприятия мной, но не написаны на бумаге. Каким образом так вышло, известно лишь тому, от кого таким чудесным образом они были услышаны. Своей чудесной силой они могли бы быть приняты и различены любым из других. В конце концов, я оставалась в том видении до тех пор, пока, с помощью христовой милости, не собрала все в чрево своей памяти» [3].

Слова, не написанные на бумаге, сопоставляются с предметами, которые возможно увидеть в одно мгновение. Очевидно, что Бригитта хочет позволить читателю представить, что довольно пространный текст устава она также смогла воспринять в одно мгновение и ей не пришлось мысленно проговаривать его слова одно за другим. Она изображает довольно любопытную картинку, в которой слова – идеи – имеют пространственное расположение относительно друг друга, подобно материальным объектам. Это сближает Бригитту с распространенной в Средние века философией реализма.

Когнитивная теория позднего Средневековья базировалась на аристотелевской традиции, в частности его трактате «О душе». На нее опирается классификация видений Августина в его De Genesi ad Litteram. Эта работа, видимо, оказала влияние на многих средневековых авторов, включая Фому Аквинского. Распространенная в Средние века теория познания противопоставляет познание естественных вещей и познание посредством божьей благодати, то есть собственно видение. Фома Аквинский доказывает возможность познания через благодать с помощью следующего рассуждения: так как и видимые образы, которые мы получаем через наши органы чувств, и умозаключения, которые мы способны делать в нашем разуме, существуют по воле божией, то эта же воля может напрямую воздействовать на сознание. Вопрос, однако, в том, является ли это познание общедоступным или способность к нему имеют только избранные?

По приведенным фрагментам из «Откровений» можно попытаться понять, на какой из типов познания должен указывать способ общения Христа и Бригитты. Одномоментно появляющееся знание – явный признак интеллектуального видения, если следовать классификации Аквинского. Однако по большей части видения Бригитты получены через звуки и зримые образы, которые находятся на границе с чистым умозрительным восприятием. «На самой кафедре увидела книгу, как будто ярко сияющее золото, имеющее форму книги. В самом деле книга была раскрыта, а записи в ней были сделаны не чернилами, но каждое слово будто бы само говорило “сделай то или это”, и тут же это воплощалось. Всякое писание из книги нельзя было прочитать, но оно содержало то, что прямо на кафедре можно было увидеть во всем цвете. Перед собой увидела короля, живущего в нашем мире, слева на другой стороне кафедры увидела мертвого короля, который был в аду. Справа на той кафедре увидела третьего короля, который был в чистилище» [4; 5, 48:54–57].

В Epistola Solitarii Альфонсо Хаэнский прямо ссылается на Фому Аквинского при описании своего взгляда на процесс познания. Однако телесное и умственное познание в Средние века не тождественно «эмпирическому» и «рациональному» познанию классической эпохи. У Фомы Аквинского можно обнаружить двусмысленность в отношении того, что есть познание через благодать, то есть является ли оно «духовным» или «умственным». Фома Аквинский считает, что оно может быть и тем и другим. В частности, Моисей, когда видел на горе Синай столп огня, воспринимал его как вещественный образ, возникший по воле Бога. Альфонсо причисляет, однако, эпизод на горе Синай к духовному видению. Но то, как средневековый человек понимал «духовное видение», теряется в недосказанности с точки зрения нашей современной эпистемы. Так, например, определив систему координат Фомы Аквинского и Альфонса Хаэнского, можем спрогнозировать, что Откровения Иоанна Богослова они тоже запишут в «духовный» тип познания. Однако Альфонс поступает иначе, для него это «умственный» типа познания, то есть «когда Святой Дух открывает тайные истины для умственного понимания». Очевидно, что «умственное» познание в Средние века не соответствует более поздним представлениям об апостериорном логическом анализе, а схоже, скорее, с тем, что мы понимаем как «мистическое».

При обсуждении духовных видений, Альфонсо подчеркивает, что Бригитта видела все видения во время бодрствования, а не во сне, так как практически все онирические видения не признаются Отцами Церкви. Объясняя это, Альфонсо снова ссылается на Григория Великого, который полагает, что сны иногда могут прийти как откровение, но также могут быть вдохновлены злым духом. Большинство снов, однако, происходят как природные явления, без какого-либо особого смысла. Таким образом, сон трудно признать откровением [6, p. 189].

Однако большую часть видений Альфонсо причислял к умозрительному опыту, то есть освобожденному от образов, воспринимаемому в виде чистых смыслов и значений. Вместе с Бригиттой они стремились доказать именно такой тип откровений, так как в отличие от visio spiritualis в него невозможно вмешательство демонов. Это убеждение средневекового человека базируется на схоластическом доказательстве Фомы Аквинского. Согласно его рассуждению, влияние дьявола не доходит до интеллектуальной сферы человеческой души. Дьявол может быть в состоянии производить мнимые иллюзии, так как его интеллектуальная и духовная природа выше и тоньше, чем телесная человеческая природа, но он не может влиять на человеческий интеллект, так как его природа повреждена из-за его изоляции от Бога, источника всех знаний [7, p. 171–173].

По всей видимости, конвенционального мнения насчет природы видений не существовало, этот вопрос был дискуссионным и открытым для различных интерпретаций. Использование отсылок к Бригитте Шведской в спорах политического характера является прямым обращением к Богу. Единственным источником истинности мог служить истолкователь слова Бога, в каком бы виде оно ни представало. Поэтому объяснение природы для комментаторов «Откровений» нужно было только для обоснования их подлинности. И надо отметить, что этот способ был не единственным.

Любое свидетельство о мистическом откровении нуждалось в признании своего божественного происхождения через неопровержимое доказательство невозможности его демонического происхождения, которое подозревается априори. Это хорошо видно на инквизиционном процессе над моденской крестьянкой Кьярой Синьорини, которая не озаботилась тем, чтобы обеспечить свое видение Девы Марии должным набором аргументов. Результатом стало признание демонического происхождения ее видений, которое, как показывает К. Гинзбург, инквизитор фра Антонио подозревал на протяжении всего процесса [8, с. 20–43].

Для средневекового человека казалось самоочевидным, что все уровни восприятий так или иначе вели к Богу, так как мир вещей также существовал по его воле. Дело остается только за умением прочитывать эту волю. Механизмы обоснования подлинности откровения становятся ясными и прозрачными, если смотреть на них как на доказательства наличия этого умения.

Ссылки и примечания:

• 1.    Rossing A.J. Studier i den heliga Birgittas Spiritualitet. Stockholm, 1986.

• 2.   Sahlin C.L. Birgitta of Sweden and the Voice of Prophecy. Woodbridge, 2001.

• 3.   Salvatoris R. Sancta Birgitta. Revelaciones. Opera minora 1 / ed. S. Eklund // Samlingar utgivna av Svenska

  fornskriftsällskapet. Ser. 2. 1975. Vol. 8 (1). Chap. XXIX.

• 4.    Post hec autem in ipso pulpito vidi librum resplendentem quasi aurum fulgentissimum et habentem formam libri. Qui quidem liber apertus erat et scriptura eius non erat scripta atramento sed vnumquodque verbum in libro erat viuens et se ipsum loquebatur, quasi si aliquis diceret "fac hoc vel illud" et statim cum prolacione verbi esset factum. Scripturam quoque libri nullus legebat, sed quicquid continebat scriptura, hoc totum in pulpito et in illis coloribus videbatur. Ante istud autem pulpitum vidi quendam regem viuentem in mundo, ad sinistram vero partem pulpiti vidi alium regem mortuum, qui erat in inferno. Ad dexteram quoque pulpiti vidi tercium regem mortuum, qui erat in purgatorio.

• 5.    Sancta Birgitta. Revelaciones. Book VIII. Liber celestis imperatoris ad reges / ed. H. Aili // Samlingar utgivna av Svenska fornskriftsällskapet. Ser. 2. 2002. Vol. 7 (4).

• 6.    Salvatoris R. Op. cit. P. 189.

• 7.    Matula J. Thomas Aquinas and the Influence of Imaginatio / Phantasia on Human Being // Acta Universitatis Palackianae Olomucensis, Facultas Philosophica. Philosophica V – 2002.

• 8.    Гинзбург К. Мифы – эмблемы – приметы. Морфология и история : сб. ст. М., 348 с.