Средства внешней диалогичности авторского повествования в ранней прозе А. П. Чехова

DOI:

Антропоцентрический характер современной научной парадигмы закономерно обусловливает интерес исследователей к процессам коммуникации, поскольку связан с идеей «диа-

логической ответственности», предполагающей возможность самораскрытия и самоопределения человека только через «другого», т. е. переход от монолога к диалогу. В лингвистике эта тенденция нашла отражение в активном становлении функционально-коммуникативного подхода, в рамках которого любые тексты, в том числе монологические, рассматриваются как порождение акта коммуникации, направленного на их восприятие адресатом (см., например, работы М.Н. Кожиной, Г.В. Колшанского, О.И. Москальской и др.).

В настоящее время особую актуальность приобрело обращение языковедов к проблеме диалогичности текста. Исследователи отмечают, что диалогичность выступает в качестве основного свойства речи и одной из важнейших текстовых категорий [2; 4; 8; 12; 14 и др.], а также одного из типологических признаков текста в целом [20]. Лингвистами обосновано положение о диалогичности как о функциональной семантико-стилистической категории, варьирующейся в своем выражении по разным функциональным стилям [11 и др.]; выявлены разноуровневые средства диалогизации (формы диалогизма) на материале текстов разной стилевой принадлежности – научных, публицистических, религиозных и рекламных [1; 5; 6; 14; 17; 22 и др.]. Вместе с тем лингвистические работы, в которых в аспекте этой проблематики рассматриваются художественные тексты, единичны [13]. Данная статья отчасти восполняет этот пробел.

Материалом для исследования послужили ранние рассказы А.П. Чехова (1880– 1887 гг.), где в качестве повествовательной формы используется третьеличный нарратив, при котором фактический производитель речи не совпадает с ее субъектом. Выбор такой структуры повествования прозаического художественного текста обусловлен тем, что она, в отличие от повествования от 1-го лица, традиционно считается более сложной, а ее стилистические ресурсы – практически не ограниченными [19]. В качестве единицы наблюдения избраны текстовые фрагменты, содержащие диалогические языковые формы. Общий объем проанализированного материала составляет 6 печатных листов.

Проза А.П. Чехова не раз привлекала внимание ученых, занимающихся изучением диалогичности художественного текста, однако вопросы художественной коммуникации в прозаических произведениях писателя освещались прежде всего с литературоведческих позиций [7; 9; 10; 23]. Вследствие этого выявление закономерностей функционирования категории диалогичности в прозе А.П. Чехова, установление ее видов и описание средств их эксплицирования позволит расширить имеющиеся представления о поэтике писателя и наметить новые аспекты в понимании специфики художественного стиля.

В нашем исследовании под диалогичностью, вслед за О.А. Прохватиловой, понимается речемыслительная функционально-семантическая категория, в которой проявляются те или иные признаки диалога. В зависимости от соотношения релевантных признаков дифференцируется три типа диалогичности, каждый из которых обладает определенным комплексом средств и функций: внешняя, связанная с понятием адресации и, следовательно, актуализацией «ты»-сферы высказывания; внутренняя, источником которой является авторизация, обусловленная актуализацией «я»-сферы высказывания; и глубинная, важнейшими признаками которой является актуализация «ты»-сферы высказывания и особый статус Адресата речи [14].

По нашим наблюдениям, в рассказах А.П. Чехова реализуются два типа диалогичности – внешняя и внутренняя. В рамках данной работы остановимся на вопросах, касающихся функционирования в чеховской прозе категории внешней диалогичности (о средствах внутренней диалогичности авторского повествования в прозе А.П. Чехова см.: [21]).

Как известно, внешняя диалогичность связана с направленностью речи на адресата благодаря введению в монологический контекст диалогических языковых форм. Исследователи обычно относят к числу «базовых» средств эксплицирования внешней диалогичности вопросно-ответные комплексы (единства); обращения; формы повелительного наклонения 1-го и 2-го л. мн. ч.; вопросительные предложения; «мы»-формы»; глагольные и местоименные формы 2-го л. мн. ч. (см., например: [6; 14; 18; 22 и др.]).

В нашем материале внешняя диалогичность отражает отношения «автор-повествователь – читатель» и реализуется с помощью комплекса грамматических средств, в числе

Соотношение грамматических средств внешней диалогичности в ранних рассказах А.П. Чехова

которых: глагольные формы 2-го лица, обращения и вопросно-ответные единства. Соотношение этих средств отражено в диаграмме.

Из приведенной диаграммы видно, что в раннем чеховском повествовании преобладающими средствами внешней диалогичности являются глагольные формы 2-го л. ед. и мн. ч., например:

Карточкам ее не верьте : она урод …; Вообще она так мила, что вы надолго забываете , что она – урод… («Он и она»).

Приведенные и подобные примеры показывают, что внешняя диалогичность эксплицируется глаголами в форме побудительного и изъявительного наклонений, которые представлены в равной степени. При этом формы императива могут быть как множественного, так и единственного числа, например:

Представьте вы себе высокую, костистую фигуру со впалыми глазами, длинной жидкой бородой и коричневыми руками, прибавьте к этому поразительное сходство со скелетом, которого заставили двигаться на винтах и пружинах, оденьте фигуру в донельзя поношенную черную пару, и у вас получится портрет Гребешкова («Средство от запоя»);

Недели через четыре был опять бал. ( Зри начало.) («Скверная история»).

Глагольные формы изъявительного наклонения 2-го л. мн. ч. могут входить в предикативную основу предложения или быть составной частью вводных конструкций, например:

В нем вы не найдете ни одной грамматической ошибки («Он и она»);

Это была не какая-то и отнюдь не какая-нибудь книга, а его последний роман, напечатанный на средства графа дон Барабанта-Алимон-да,– роман «Колесование в Санкт-Московске сорока четырёх двадцатижёнцев», роман, как видите , из русской, значит самой интересной жизни – и вдруг… («Жены артистов»).

Использование глаголов в форме повелительного наклонения, семантика которых связана с выражением побуждения к действию, служит, как отмечает О.А. Про-хватилова, маркером иерархических отношений между участниками коммуникации [14]. В текстах ранней прозы А.П. Чехова благодаря эксплицированию в структуре третьеличного нарратива позиции автора как субъекта речи, когда он выступает уже в качестве повествователя и обращается к читателю с тем или иным призывом, его позиция определяется как доминирующая, например:

Нападите вы на обед, глядите на них, на этих супругов, наблюдайте и с кажите мне, что связало и что связывает этих двух людей ;

Посмотрите на ее лицо, и вам покажется, что вокруг нее сидят одни только друзья и что она к этим друзьям питает самое дружеское расположение («Он и она»).

Общепризнано, что глагольные формы 2-го л. мн. ч. изъявительного наклонения выражают «отнесенность действия к собесед- нику» [15, с. 636]. Они реализуют направленность речи автора-повествователя на читательскую аудиторию и тем самым активизируют внимание читателя, например:

Если вы вообразите себе огромнейшего мордастого малого, в парусинной блузке, с паршивенькой бородкой, опухшими глазами и с галсту-хом в сторону, то вы избавите меня от описания Ивана («Скверная история»).

Однако наблюдения над материалом показывают, что в чеховских рассказах раннего периода творчества глагольные формы 2-го лица множественного числа в некоторых случаях могут выступать также в качестве средства, выражающего специфику отношений между автором-повествователем и читателем. В теории диалога (работы Е.М. Галкиной-Федорук, А.К. Соловьевой и др.) линия диалогической коммуникации и, как следствие, тип диалога определяются по характеру реакции участника диалога на то или иное высказывание своего коммуникативного партнера. Таким образом, семантика диалогических отношений, в том числе в рамках монологического контекста, лежит в плоскости актуализации значений противоположности или тождества, что позволяет говорить о двух основных типах взаимодействия смысловых позиций – конфликтном и унисонном [14, с. 261]. В чеховском повествовании это противопоставление связано с идеей совпадения / несовпадения авторской и читательской точек зрения или оценок, например:

Как хотите, а густой запах виолет де парм, новые перчатки и завитая голова плохо вяжутся с унизительной ролью человека, которого не пускают и перед которым лакеи растопыривают руки, да еще при дамах, при прислуге! («Тряпка»).

Как видно из приведенного примера, семантика конструкции, включающей глагол в форме 2-го л. мн. ч., предполагает потенциальное несогласие читателя с позицией автора-повествователя в отношении ситуации, в которой оказался герой рассказа. Другими словами, наблюдается несовпадение авторской и очевидно ожидаемой читательской ре- акций, что сигнализирует о конфликтном типе диалогических взаимоотношений между адресантом и адресатом речи.

Вторым по частотности средством создания внешней диалогичности в ранней чеховской прозе является, по нашим наблюдениям, обращение, например:

Но, господа , все это хорошо в теории, на практике же, когда куплены новые перчатки, заплачено цирюльнику за завивку, когда там наверху ждали Клавдия Васильевна, закуска и выпивка, совсем нехорошо …; Конечно, все это суетно, мелочно, не серьезно, но ведь молодость имеет свои права, господа ! («Тряпка»).

Традиционно общеязыковой функцией обращения принято считать номинативную, то есть называние того, к кому направлена речь [16, с. 164]. Непосредственное обращение к читателю, установление с ним контакта и выделение его в качестве коммуникативного партнера является основным средством адресации как источника внешней диалогичности.

Кроме того, обращение автора-повествователя может быть не только направленным на установление контакта с читателем как неким обобщенным образом, но и маркирующим статус последнего, конкретизируя того, к кому обращена речь, например:

Лучше, девицы и вдовы , жить где-нибудь в табачной лавочке или продавать гусей на базаре, чем жить в самом лучшем номере «Ядовитого лебедя», с самым лучшим протеже графа Ба-рабанта-Алимонда …; Такие-то дела, читательницы ! («Жены артистов»).

Как видно из приведенных примеров, автор определяет круг своих читателей с использованием подчеркивающих их гендерные и социальные характеристики обращений. Это дает основания утверждать, что в прозе Чехова 1980-х гг. обращения к читателю как номинация адресата речи выполняют не только контактоустанавливающую, но и идентифицирующую функции [3; 14].

Внешняя диалогичность авторского повествования ранней чеховской прозы проявляется в высказываниях, оформленных как вопросно-ответные единства, например:

Знаете что, девицы и вдовы? Не выходите вы замуж за этих артистов! («Жены артистов»).

Исследователи сходятся во мнении, что вопросно-ответные единства подразумевают перенесение в монологизированную речевую структуру элементов спонтанного диалога и создают двухагентную ситуацию общения [14], то есть происходит моделирование коммуникативной ситуации сотворчества и со-мышления [18].

Если в текстах научного стиля использование вопросно-ответных единств связано в первую очередь с актуализацией информативной функции [11; 12], то в чеховском повествовании, согласно нашим наблюдениям, они служат прежде всего для привлечения внимания читателя к собственно авторской непрямой оценке персонажа, например:

А он? Он, le mari d’elle, сидит от нее за пять стульев, много пьет, много ест, много молчит, катает из хлеба шарики и перечитывает ярлыки на бутылках («Он и она»).

Приведенные и подобные примеры, содержащие имплицитно выраженную авторскую оценку при описании героя и его действий, соотносятся с имеющимся в литературоведении представлением о субъективном характере повествования, присущем ранним рассказам А.П. Чехова [23].

Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала дает основание констатировать, что внешняя диалогичность авторского повествования в ранней прозе А.П. Чехова формируется разноуровневыми единицами. Релевантными оказываются такие грамматические средства внешней диалогичности, как глагольные формы 2-го лица, обращения и вопросно-ответные единства. Отмечается существенное преобладание глагольных форм 2-го лица.

Несмотря на то, что средства внешней диалогичности чеховского повествования представлены минимальным составом, функции, которые они выполняют, различны. Наши наблюдения над материалом позволяют говорить об универсальных и специфических функциях. К универсальным, то есть присущим всем средствам актуализации «ты»-сферы высказывания в текстах различной стилистической принадлежности, мы относим активизацию внимания читателя и демонстрацию иерархического харак- тера отношений между автором и читателем. Специфические функции связаны с особенностями чеховской поэтики. Под ними мы подразумеваем, во-первых, установление определенного – унисонного или конфликтного – типа взаимоотношений между автором и читателем в процессе диалога, который обусловлен предположительным совпадением или несовпадением читательской реакции с позицией автора, а во-вторых, выражение собственно авторской непрямой оценки героя, его поступков и ситуаций, в которых он оказывается.

Таким образом, внешняя диалогичность авторского повествования в ранней прозе А.П. Чехова выражается определенными грамматическими средствами, которые позволяют активизировать внимание читателя, продемонстрировать характер и тип взаимоотношений между автором и читателем, а также выразить непрямую авторскую оценку.