Становление и развитие понятия двойной формы вины в дореволюционной России

Важнейшие задачи науки уголовного права предопределяют повышенное внимание не только к практическим, но и к теоретическим проблемам, центральной из которых является проблема определения понятия вины. Решение данной проблемы является ключом к решению спорных вопросов теории и практики. Неоспоримая значимость определения вины заключается в том, что она выступает необходимым элементом состава преступления.

Двойная форма вины как особая юридическая конструкция играет важную роль в правоприменительной практике, поскольку вина является основным признаком субъективной стороны преступления, установление которого обязательно для каждого конкретного уголовного дела. В современном российском уголовном праве преступления по субъективной стороне подразделяют на два вида: совершенные умышленно и по неосторожности. Помимо этого, положения ст. 27 Уголовного кодекса Российской Федерации1 устанавливают уголовную ответственность за преступления, совершенные с двойной формой вины, или, как её ещё называют – «смешанной», но это не первый случай законодательного закрепления ответственности за преступления с данной формой вины в России.

В наиболее древних памятниках российского права, таких как русско-византийские договоры Х века, субъективной стороне преступления и форме вины в частности уделялось мало внимания2. В основном наказание за совершение преступления и вина подозреваемого не связывались. Факт причинения вреда сам по себе являлся причиной для возмещения ущерба, кровной мести, уплате штрафа или иного наказания.

Начальной точкой при формировании института вины в отечественном уголовном праве стала Русская правда. Положения данного документа впервые закрепили ответственность убийство, совершённое неумышленно («в сваде» или «в обиду») и убийство, совершенное с заранее обдуманным намерением («в разбое»), а также определяли преступления, обличающие злую волю, и правонарушения, совершенные по неведению3.

В последующем совершенствование и развитие института вины совершилось вместе с принятием Соборного Уложения 1649 года, согласно которому уголовные деяния были разграничены на неумышленные и умышленные, а также на деяния, совершаемые «хитростно», «без хитрости» или «грешным делом»4. Вместе с тем, до сих пор отсутствовали критерии разграничения таких деяний.

Если в Уложении впервые были использованы такие термины, как «вина» и «умысел», то в эпоху Петра I наиболее значимым для изучения развития института вины стал воинский Артикул 1715 года. Положения данного документа конкретизировали умышленные, неосторожные и случайные деяния. При описании характеристик различных форм вины законодатель использует волевой и нарочно-причинный элементы. Помимо этого, многие нормы воинского Артикула не содержат детального указания на умысел или неосторожность, предпочитая вместо них такую терминологию, как «небрежение и неосторожность», «умысел», «намерение», «нарочность». При совершении невиновного деяния, в отличие от умышленных и неосторожных преступлений, такой случай расценивался как деяние «неумышленное и ненарочное»5.

Таким образом, подводя итоги исследования, можно заключить следующее. История развития института вины в отечественном праве берёт своё начало от Русской правды, где впервые упоминаются различные формы вины. В дореволюционный период в целом можно отметить зарождение понятийного аппарата, раскрывающего формы вины, однако сущность преступлений с двойной формой вины нигде не была раскрыта. Институт преступлений, совершаемых с двойной формой вины, прослеживался лишь фрагментарно в отдельных составах преступлений, и не выделялся отечественным законодателем того времени в отдельный институт.