Становление института суда присяжных в России

В последние годы актуализируется вопрос развития института суда присяжных в России. Не следует забывать, что в нашей стране накоплен солидный опыт в этой сфере и прежде всего необходимо рассмотреть период существования суда присяжных в Российской Империи.

Распространение по территории Российской Империи уголовного суда с участием присяжных заседателей началось, согласно Положению, одобренному 19 октября 1865 г., с открытия нового суда в Санкт-Петербурге 17 апреля 1866 года. В том же году было открыто еще 11 судов в Москве и других крупных городах европейской России; в последующие годы география присутствия новых судов расширялась, и к 1883 году действовало 59 окружных судов по всей Империи. Однако до некоторых областей нововведения так и не дошли до самого 1917 года: на Кавказе, в Сибири, в Архангельской губернии присяжные не привлекались к процессам, а окружные суды действовали в составе трех членов.1 О причинах такого положения вещей, как и о том, что не следует воспринимать его как «недоработку», емко высказался С. А. Пашин: «Дело не только в том, что это казне дорого, а еще и в том, что головы правоприменителей «не так повернуты». И хотя существовали тогда Московское и Петербургское юридические общества, то есть были кадры, но на окраинах империи из суда присяжных ничего, по-моему, кроме безобразия, не вышло бы».2

Объем компетенции суда присяжных не оставался неизменным. Компетенция судов устанавливалась отнесением уголовных статей к подсудности тех или иных судебных установлений. В начальный период после Судебной реформы 1864 года компетенция была разделена между различными видами судов следующим образом: около 775 статей (из 1536 статей Уложения о наказаниях уголовных и исправительных) было подсудно коронным судам, т. е. окружным судам и судебным палатам без участия присяжных; 128 статей были отнесены к ведению административных управлений; около 203 статей Уложения было подсудно мировым судьям (вместе с еще 181 статьей по Уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями); таким образом, на долю судов присяжных приходилось около 410 статей, что составляет примерно 20% от общего числа статей Уложения и Устава.3

Уже 20 ноября 1864 года из ведения присяжных были изъяты около 20 статей о государственных преступлениях (ст. 1032 УУС). И в дальнейшем компетенция суда присяжных лишь сокращалась, что в литературе получило название контрреформы. Так, Законом от 9 мая 1878 года из подсудности присяжных был изъят ряд статей из четвертого раздела Уложения, а также дела о насилии в отношении должностных лиц. Данные дела были переданы судебным палатам с участием сословных представителей. Принятие этого закона было связано с реакцией на оправдание судом присяжных Веры Засулич. Законом от 7 июля 1889 года компетенция присяжных была вновь урезана на 60 статей Уложения. Из подсудности суда присяжных были изъяты дела о малозначительных преступлениях, составлявшие 10–15 % от всего объема дел, рассматриваемых судом присяжных (эти дела были переданы мировым судьям). Кроме этого, были изъяты дела обо всех должностных преступлениях, а некоторые преступления о делах печати были переданы от присяжных в судебную палату с сословными представителями. Урезание компетенции суда присяжных происходило не только напрямую, путем изъятия из их подсудности статей Уложения. Ряд принятых в 1880-е годы законов изменял уголовные нормы, например, о кражах со взломом и паспортных преступлениях, таким образом, что такие дела выходили из подсудности присяжных. К 1889 году присяжные заседатели были удалены из Судебных палат и остались лишь в окружных судах, где компетенция их была существенно сокращена. Так, суду присяжных были неподсудны дела о государственных преступлениях, преступлениях против порядка управления, по паспортным делам, кражах со взломом, по делам печати, по банковским делам и некоторые другие. Оставались в ведении присяжных около 300 статей по общеуголовным преступлениям, что было почти в три раза меньше числа статей, применяемых коронным судом.

Выведение из подсудности присяжных преступлений против порядка управления, вероятно, было вызвано стремлением государства ограничить общественный доступ к деликатным для него вопросам, представляющим прямой интерес, но мотивировано неспособностью присяжных к рассмотрению слишком сложных для них дел. А. М. Бобрищев-Пушкин, которому довелось участвовать в процессах с присяжными по нескольким таким делам до прекращения компетенции, критикует это решение, как оскорбительное проявление недоверия присяжным. Опровергая опасения государственников о недостаточной силе репрессии присяжных, он указывает на строгое отношение присяжных к преступлениям «против системы», выражающееся в большом числе обвинительных приговоров по таким преступлениям, как побеги из-под стражи и фальшивомонетчество. А. М. Бобрищев-Пушкин также подмечает особенность правосознания присяжных по сравнению с коронным судом: при формальном составе преступления присяжные обращают внимание на то, имел ли место вред общественным отношениям, либо возможность такого вреда; одного формального состава при отсутствии ущерба «в живой жизни» недостаточно для обвинения. Эта особенность не может послужить поводом для упрека в излишней мягкости, автор подчеркивает прогрессивный характер такого правосознания, и указывает на него как на ориентир для законодателя. «Таким образом изречение: dura lex sed lex вполне признается присяжными, но закон понимается ими человечно, т. е. в него влагается содержание, соответствующее живому народному правосознанию с религиозным оттенком, чуждым ханжества».4 Для присяжных характерно не пренебрежение, а сочувствие к государственному интересу, стремление действовать согласно с его пониманием. Однако, А. М. Бобрищев-Пушкин отмечает, что «… присяжные готовы иногда «поддерживать систему», но ни за что не поступятся своим правом взвешивать тяжесть вины».5

Таким образом, представляется важным использовать накопленный исторический опыт при развитии института суда присяжных в России. Дореволюционная система суда присяжных обладала неоспоримыми достоинствами, которые могли бы найти место в современной практике судов присяжных и позволили бы оптимизировать судебную систему.