Странный суперхищник

Борзых С.В. Странный суперхищник // Общество. Среда. Развитие. – 2019, № 3. – С. 128–134.

Общество. Среда. Развитие ¹ 3’2019

Не вызывает сомнения факт, что человек стоит в пищевой цепи на самом верху. Разумеется, ему угрожают многие другие виды, особенно крупные хищники и различного рода микроорганизмы, но в биологических терминах всё-таки люди охотятся и поедают других животных (и не только их), а не наоборот, хотя и стоит заметить, что подобное тоже случается. Как бы то ни было, но мы действительно представляем собой сверххищников, однако несколько странных.

Если посмотреть на остальных подобных зверей, выяснится следующее. Они, как правило, достаточно крупные, обладают хорошо развитой мускулатурой, оснащены средствами нападения, вроде клыков или когтей. Если же теперь вы посмотрите в зеркало, то в лучшем случае вы увидите относительно высокую обезьяну, и ничего больше. Т.е. с точки зрения нашей анатомии мы не должны быть хищниками, тем более попадать в разряд тех, кто находится в компании с комодскими варанами, косатками или тиграми. И, тем не менее, мы даже превосходим их по своему воздействию на природу. Почему так получилось?

Нередко на этот вопрос отвечают в том смысле, что главенствовать над животным царством нам позволяют наши мозги. В силу их большой вычислительной мощности мы способны изготовлять оружие, которое и делает нас таким грозным видом. Кроме того, наша социальная природа помогает нам сбиваться в значительные по численности группы, совместная деятельность в которых не оставляет остальным никакого шанса.

Всё это бесспорно, однако вместе с тем не отменяет того, что мы крайне слабы, очень медленны, чрезвычайно уязвимы, а, помимо прочего, ещё и излишне долго совершенно беспомощны [4]. Да и наш интеллект по большому счёту получил своё развитие преимущественно в рамках цивилизации, но был слабо востребован до неё, а орудия есть и у других видов, как, впрочем, и стадный инстинкт. Вопрос, следовательно, заключается в том, компенсируют ли разум и социальность все прочие наши недостатки.

В этой связи небезынтересной будет следующая перспектива. До сих пор отвечая на озвученное затруднение, учёные принимали во внимание преимущественно социальный и культурный аспекты бытия человека и общества, но мало места уделяли сугубо физиологическим кондициям нашего вида. Никто не станет спорить с тем, что первые два важны, но фундаментально и прежде всего мы являемся животными и только затем – всем остальным.

Проблема, следовательно, есть своё же решение. С одной стороны, не понятно, как в отсутствие современных средств – в принципе любых цивилизационных устройств и технологий – столь слабое животное сумело расселиться почти по всем континентам, даже если и встречая сопротивление местной флоры и фауны, то быстро и относительно эффективно его подавляя. С другой стороны, должно что-то быть в людях такое – т.е. данное от природы или предыдущей эволюцией – что бы позволило им без особого труда сделать именно это.

Ни социальная организация, ни культурные достижения не могут объяснить подобного успеха. Всё это возникло значительно позже и не в состоянии было влиять на первичный захват нами столь огромных территорий. Просто глядя на доисторические инструменты и орудия труда совершенно неясно, как с таким багажом мы оказались в состоянии покорить целую планету. Тем не менее, это произошло и нуждается в объяснении.

Как предполагается, ответить на данное несоответствие между физической слабостью и конечным итогом, а именно завоеванием Земли, можно только обратившись к изначальному, т.е. первобытному положению вещей, которое, между прочим, сохранилось и после того, как планета уже была заселена. До возникновения цивилизации несколько странно говорить о масштабном превосходстве человека над всеми прочими видами, потому что всё это время у нас не было особых преимуществ перед ними. Наши предки жили небольшими группами, не демонстрировали почти никакого технологического прогресса – а кое-где наблюдался регресс – а потому не могли на равных с ними состязаться, однако это не помешало им в результате одержать верх.

Что же было – и остаётся – в нас для того, чтобы это случилось? Как будет показано ниже, на самом деле для победы надо было не так много. По сути, мы с самого начала были своеобразной бомбой замедленного действия, которую нужно было только запустить для того, чтобы весь остальной животный мир содрогнулся от заложенного в ней, как оказалось, губительного потенциала. Ничего такого никто не планировал, но само наше появление нередко становилось вредным для местных видов, что бы мы ни совершали намеренно.

Следовательно, нужен биологический редукционизм, который позволит пролить свет на источники нашего превосходства в отсутствие явных его признаков, более того, при наличии противоположных его черт, свидетельствующих о слабости и неподготовленности к встрече с оппонентами. Необходимо понять, что было в нашей анатомии, а также в самых примитивных наших инструментах такого, что дало нам первоначально – но не в последующем – колоссальную фору перед всеми остальными. Собственно, данный подход и будет использован в этой статье.

Начать стоит с известного. Уже не раз говорилось о том, что человек повинен в истреблении многих крупных и не очень животных в разных частях света. Действительно, после того, как люди появились в Австралии и обеих Америках, а до того и на просторах Евразии там исчезали целые виды. И это не может быть простым совпадением или неудачным для вымерших зверей стечением обстоятельств.

Нередко можно услышать о том, что в вымирании повинны какие-то иные факторы. В качестве таковых выступают обычно изменение климата или другие природные явления. И в этом есть своя доля правды. Истории известны примеры, когда какое-то событие резко меняло окружающую среду, доступность пищи, её качество, что и приводило к гибели порой многих видов. Однако в случае с человеком отыскать такой внешний триггер довольно проблематично, а это значит, что наше участие в истреблении не было нулевым, но мы, напротив, приложили, по крайней мере некоторые, усилия для того, чтобы расчистить территорию для себя.

Понятно, что в каждой конкретной ситуации имелись свои причины вымирания. Люди могли и явно охотились на тех, кто представлял собой относительно лёгкую добычу. Однако надо также осознавать, что они не действовали в одиночку, но, как правило, работала целая совокупность условий, которые, в конечном счёте, и сводили те или иные виды в могилу. Рассмотрим один пример.

В Австралии, как известно, до прихода туда людей имелась своя так называемая мегафауна. Как предполагается, первые поселенцы в итоге убили эти виды, т.е. истребили их либо на мясо, либо для устранения конкуренции, либо ещё по каким-то иным причинам. Поверить в это довольно сложно. Проблема заключается даже не в том, что для такого геноцида потребовалось бы просто уйма времени, а в том, что при тех технологиях, которыми человек располагал тогда, а также при той величине их популяции сделать это было бы, мягко сказать, нелегко.

Мы ни в коем случае не должны отождествлять цивилизованных людей, особен-

Среда обитания

Общество. Среда. Развитие ¹ 3’2019

но тех, кто уже подвергся воздействию промышленной и научной революций, с теми, кто, вообще говоря, был ещё охотником-собирателем с сильным акцентом на второе слово, особенно в Австралии. Даже если отдельные особи того или иного вида страдали от насилия и агрессии человека напрямую, в целом вид вряд ли подвергался серьёзной опасности со стороны этих странных двуногих обезьян – стоит, однако, заметить, что на островах ситуация могла быть именно такой. На это у нас банально не было ни сил, ни каких бы то ни было иных средств.

Кроме того, несколько настораживает тот факт, что после якобы истребления некоторых крупных животных все остальные оказались в относительной безопасности и, как следствие, не вымерли. До сих пор по равнинам Австралии прыгают довольно внушительных размеров кенгуру, а также есть коалы. Представляется нелогичным то, что они уцелели несмотря на свои мех, мясо, другие полезные органы и ткани, а их более несчастные соседи – нет, пусть даже они и были больше и привлекательнее по каким-то причинам. Если уж и уничтожать, то до конца, а не бросать дело на полпути. Но значит ли это, что человек невиновен? Разумеется, нет. Ответ просто лежит в иной плоскости, и чтобы найти его проведём небольшой мыслительный эксперимент.

Представьте себе, что у вас есть какая-то территория, населена своей особой фауной и флорой, не контактировавшими с окружающим миром на протяжении многих миллионов лет. В таком случае животные там окажутся уникальными. Теперь мы интродуцируем туда не эндемичный этой местности вид. Самим своим попаданием он нарушит все сложившиеся цепочки хотя бы в силу того, что он в них никак не вписан, но приспособлен к иным условиям обитания. Как следствие окружающим потребуется какое-то время для того, чтобы привыкнуть к чужаку, а и ему к ним, но на протяжении этого отрезка, разумеется, кто-то почти неизбежно пострадает.

Собственно, это и произошло с человеком в Австралии и всюду, где мы селились. Даже не убивая напрямую люди, всё равно уничтожали местных зверей. Это происходило сразу по нескольким направлениям. Во-первых, истреблялась или истощалась кормовая база. Так, например, пещерные медведи и саблезубые тигры в Евразии охотились на те же виды, что и мы. Конечно, в схватке с ними нам приходилось туго, но из-за того, что питались мы тем же самым, что и они, однажды им попросту недостало еды, и они вымерли от голода. На самом маленьком обитаемом континенте был сумчатый лев и с огромной долей вероятности столкновения с ним были эпизодическими, а выиграли мы, потому что нашей добычей были одни и те же особи. И ровно то же касается вообще всех.

Во-вторых, естественно, было и прямое противостояние, в котором человек всё-таки выигрывал. У нас были огонь и копья, а также отработанное, хорошо налаженное социальное взаимодействие, и по понятным причинам местные флора и фауна были не готовы к нашему прибытию, а потому потерпели поражение. С огромной долей вероятности подобного было мало, но всё-таки это был немаловажный фактор.

В-третьих, пожары. Со всей очевидностью они участились с прибытием людей. Не стоит недооценивать силу их воздействия на окружающую среду и её обитателей. Кто-то сгорал живьём, а потом вероятно поедался, другие лишались жилищ, у третьих сужался ареал обитания. Всё это могло происходить как по неведению, так и специально, но самое главное, что это имело место быть в принципе. Ни одно животное больше не способно контактировать с огнём без ущерба для себя, а потому это был один из основных козырей в наших руках.

И ещё одно. Когда европейцы прибыли в Новый для себя Свет они уничтожили больше аборигенов своими микробами, чем своим вооружением. Человек, очевидно, был чужд австралийской земле, и его бактерии и вирусы почти наверняка внесли свою лепту в уничтожение местных видов. Кто-то оказался более уязвимым, другие – более резистентными, но для всех наше там появление было серьёзным испытанием. Приспособиться к подобному быстро нельзя, поэтому частичное вымирание некоторой доли фауны и флоры было неизбежным.

Если теперь мы взвесим вклад каждого из этих факторов, то прямое насилие окажется не самой важной причиной истребления. Да, люди охотились и уничтожали каких-то животных, но вряд ли это могло стать настолько губительным, чтобы исчезли целые виды – впрочем, впоследствии сознательная деятельность человека, не обязательно направленная на сведение с кем-то счетов, всё-таки внесла огромную лепту в нынешнее массовое вымирание. В этом смысле наша вина опосредована и не столь высока, как принято думать.

То же самое, по сути, происходило везде, где бы мы ни оказывались, за исключением разве что Африки, т.е. колыбели человечества, которая, условно выражаясь, была приспособлена к нам с самого нашего оформления как отдельного вида, потому что это действо там и разворачивалось. По- нятно, что те же косатки уничтожили чуть ли не до половины крупной фауны океанов, когда они появились на свет, и то же могло случиться с нами, но сугубо физиологически мы не представляем собой хищников, а потому весьма сомнительно, что именно анатомически мы были бы в состоянии доминировать на какой бы то ни было территории. Однако, что же мы собой представляем?

Как известно, в рацион шимпанзе входят красные колобусы, т.е. мясо. В принципе ничто не мешает приматам изредка его потреблять. У них есть острые зубы, высокая мускульная сила, социальное взаимодействие и довольно развитый интеллект. Всего этого достаточно для того, чтобы быть плотоядным. Тем не менее, подавляющую часть калорий они получают всё-таки из растительной пищи – насекомые и, скажем, мёд там тоже есть, но их доля мала.

Человек слабо отличается от обычной обезьяны в смысле своей диеты. Однако надо понимать, что всё зависит от места обитания. Например, в Африке и той же Австралии, а также вообще в зонах рядом с экватором можно прокормиться и растениями, потому что разные их виды представлены там круглогодично. Есть также насекомые, грибы, рыба. Однако там, где более или менее отчётливо выражены времена года, особенно зима, питаться придётся по преимуществу – чем дальше на Север, тем серьёзнее – мясом, а его уже надо добывать, потому что оно не сидит и не ждёт вашего прихода, но наоборот обычно весьма активно избегает с вами встречи, а то и вовсе способно вас убить.

Конечно, именно хищниками мы не создавались. Как бы то ни было, но с самого нашего появления на свет у нас были в наличии такие технологии, которые делали нас самыми опасными животными на Земле, в том числе и, наверное, в самой высокой степени друг для друга. Это были каменные орудия труда, огонь, речь, а также, естественно, разум и социальная природа. Рассмотрим их по порядку.

Когда говорят об одной из составляющих так называемой гоминидной триады, большом отстоящем пальце, то нередко упускают из виду устройство плечевого сустава. Никто не станет спорить с тем, что для того, чтобы изготавливать оружие первый крайне необходим. Однако сами по себе наконечники или каменные топоры бессмысленны, если вы не можете их эффективно применять. Из-за того, что мы достаточно слабы сугубо физически, мы предпочитаем действовать на расстоянии – нельзя не заметить, что сегодня, в век дронов, это верно как никогда – а потому должны кидать – но, скажем, неандертальцы, напротив, контактировали со своей добычей напрямую. И наша анатомия позволяет нам делать это лучше, чем прочим приматам.

Кроме того, очень важно то, что мы разделываем, а также приготавливаем свою пищу. Это позволяет, с одной стороны, есть то, что не поддаётся пережёвыванию в сыром виде, а с другой – извлекать больше энергии из того же самого объёма. Не стоит особо обольщаться по поводу охотников-собирателей тропических зон, они в этом смысле больше похожи на обезьян, но вот жители более северных или южных широт использовали эту свою особенность на полную катушку. Далее.

Огонь помогает не только готовить, но ещё и обогреваться, освещать и, что немаловажно, убивать. Если, скажем, вы устраиваете пожар, то вы получается не только свободное пространство, но также и устранение конкурентов в виде погибших или лишившихся дома хищников, запечённые орехи, коренья, плоды, поджаренных животных. Понятно, что постоянно палить леса не получится, но зато решить какие-то текущие вопросы вполне реально.

Кроме того, огонь также помогает отгонять хищников, бодрствовать в непредназначенное для того время, обогреваться в неподходящем для этого месте. Разумеется, на Юге это не так важно, однако на Севере это критично. Если мы добавим сюда одежду, то получим такие народы, которых не должно было быть там, где они актуально оказались, вроде тайги или тундры. В силу того, что в подобных локациях ярко выражена зима, в эту часть года люди вынуждены были искать себе пищу именно среди животных или, на худой конец, рыб. И как раз это мы и наблюдаем в действительности.

Речь в значительно меньшей степени претендует на роль хищнической технологии, и совершенно напрасно. Ясно, что сообщить своим сородичам о еде или опасности полезно везде. Другие приматы делятся между собой информацией, и человек тут – не исключение [2]. Тем не менее, объём передаваемого и его качество у людей намного выше, хотя и не стоит думать, будто древние охотники-собиратели обладали таким же широким лексиконом, что и мы – письменность и печатный станок сильно увеличили наш лексикон, но ничего подобного у наших предков, конечно, не было.

Также не очевидно, но всё-таки так оно и есть, что в суровых широтах язык играет более серьёзную роль, чем в мягких. Кооперация в жёстких условиях должна быть более тонкой и выверенной, а, помимо прочего, описывать местоположение чего

Среда обитания

бы то ни было сложнее, потому что расстояния там обычно больше, хотя топография, как правило, не такая разнообразная. Также важно то, что растения никуда не двигаются, и их локация известна более или менее всем, и, значит, сообщать ниче-

Общество. Среда. Развитие ¹ 3’2019

го не нужно, но животные имеют нехорошее свойство перемещаться и скрываться, а потому данные должны быть точнее и, что критично, комплекснее.

О разуме не писал разве что ленивый, поэтому отметить надо следующее. Как бы мы ни относились к тому, что холодные места более требовательны к человеку в ментальном плане, тем не менее, это так. В силу своей физиологии мы не приспособлены обитать там, где случаются зимы, вообще можно и нужно говорить о том, что естественно для нас жить в районе тропиков, максимум субтропиков, а потому мы вынуждены думать более напряжённо, когда мы оказываемся в недружелюбной для нас обстановке – тем более в незнакомой, что было характерно для первых поселенцев. Исследования показывают, что IQ – сразу необходимо отметить, что это очень топорная мера описания интеллекта, но другой у нас попросту нет – северных народов выше, чем у южных [5; 7]. Учитывая то, что первые проживают в неблагоприятных условиях, а вторые наслаждаются летом круглый год, это не должно удивлять.

Дело заключается в том, что природа – и наша в том числе – предпочитает экономить везде и всюду, где и когда это только возможно. К функционированию мозга это относится также, как и ко всему остальному, если даже не в большей степени. Если вокруг нет стимулирующих факторов, побуждающих к тому, чтобы о чём-то задумываться, то этого и не происходит [1]. Из-за того, что Север предъявляет больше требований к своим обитателем по сравнению с Югом, нет ничего странного в том, что там люди размышляли больше и, как следствие, был положительный отбор в пользу более интеллектуальных людей.

Наконец, социальная природа. Опять же нетрудно убедиться в том, что выживать поодиночке в тёплых широтах всё же проще, чем в холодных. В принципе если человек отбивается от своих, резко возрастает риск расстаться с жизнью. Как бы то ни было, но на Юге это не так страшно, хотя и очень опасно. На Севере же это равносильно смертному приговору, особенно для женщин, детей и стариков, но и взрослым мужчинам ничего хорошего это не сулит.

То же самое касается и общей зависимости от коллектива. В местах вроде тайги или тундры человек выполняет гораздо больше работ, чем в тропиках. Ему или ей нужны одежда, убежище, более разнообразный набор инструментов, и для изготовления всего этого необходима сложная и эффективная кооперация между чуть ли не всеми членами группы. Это, разумеется, не может не сказываться на том, как взаимодействуют люди друг с другом, а, значит, делает их более успешными на охоте.

В совокупности это означает, что, по крайней мере, в некоторых местах, человек вынужден был стать хищником, потому что условия были таковы. Другой вопрос, почему он оказывался на подобных территориях, но для нас важно то, что именно природой мы не были приспособлены к тому, чтобы быть охотниками и даже рыбаками. Как уже указывалось, мы больше всё-таки собиратели, а мясо в нашем рационе в тёплых широтах довольно редко. Однако, как быть с приставкой «супер»?

Что-либо, попадающее в подобную категорию, предполагает, что у этого феномена наблюдаются какие-то особые характеристики, которые намного превосходят то, что есть у того, что данное обозначение не получило. В последнее время стало модно давать эту приставку всему подряд, но, вообще говоря, это далеко не всегда оправданно. Как бы то ни было, но в случае с хищнической природой человека, и не только его, она пребывает на вполне заслуженном месте, а потому нуждается в объяснении.

Начать следует с того, что мы всеядны. То есть, имеются те, кто употребляет только растения, те, кто питается мясом, те, кто паразитирует на других, те, наконец, кто живёт солнечным светом и другими неорганическими субстанциями. Мы ни в одну из этих категорий не попадаем, но присутствуем сразу во всех, даже солнечную радиацию мы используем для усвоения витамина D. Разумеется, другие приматы тоже могут переваривать самую разнообразную снедь, однако в их рационе животные редки.

В северных широтах выжить без мяса невозможно. Упоминавшиеся косатки тоже полагаются исключительно на него, но они крайне узко специализированы [10]. Вполне вероятно, что таким же был и сумчатый лев в Австралии, а в силу того, что мы конкурировали с ним за добычу, после её уничтожения он вымер, а мы из-за того, что были и остаёмся всеядными, просто переключились на другие виды.

Эта гибкость очень важна для понимания того, как и почему мы стали суперхищниками. Понятно, что сегодня мы выращиваем себе пищу, но в прошлом была только одна опция – добыть её. Если исчезало какое-то одно животное, всегда оставался вариант с каким-то ещё, и при этом не было необходимости покидать уже знакомую территорию. Конечно, нельзя было истреблять вид за видом, но всё-таки такая, по сути, неразборчивость в данной сфере сильно помогла нам.

Т.е. всякий раз, когда человек оказывался на новом для него месте, он был в состоянии есть всё, что было для него съедобным. Это позволяло своевременно и даже творчески отвечать на соответствующие вызовы, потому что, с одной стороны, не требовало перемещения в какое-то иное место, что неизбежно было сопряжено с высокими рисками, а с другой – расширяло гастрономический репертуар, делая его, по сути, безграничным, по крайней мере, в том смысле, что еда находилась чуть ли не при любых условиях – стоит вспомнить хотя бы жителей Крайнего Севера.

В биологии есть представления о специализации. Те же косатки, например, могут охотиться на совершенно конкретный вид тюленей, но не на всех остальных. В некоторой степени это помогает им уживаться друг с другом, но, вообще говоря, это очень ненадёжная линия поведения. Ведь если данные животные по каким-либо причинам вымирают или их становится очень мало, то популяции грозит голод и, как следствие, угроза сойти со сцены навсегда.

Человек в этом плане непривередлив. Основное требование заключается в том, чтобы что-то съедобное было в принципе. Вероятно, для представителей определённых культур, скажем, сверчки в качестве пищи выглядят и даже звучат непривлекательно, но есть их всё-таки можно, и это действительно делают в некоторых группах. Трудно в принципе найти таких существ, которые бы, при условии, что они не представляют собой опасности, не потреблялись бы в том или ином виде. Даже некоторые ядовитые виды идут-таки на стол, вроде рыбы фугу.

Второе. Далеко не всё можно употреблять в сыром виде. Например, пшеницу, но также другие растения и животные, надо не только очистить от шелухи, перемолоть, смешать с водой, добавить дрожжи, но и термически обработать. Ни одно другое животное не готовит себе пищу так, как это делает человек. Да, имеются случаи использования подручных материалов, даже орудийной деятельности, но именно полного изменения продукта вследствие подвергания его глубокой трансформации до такого состояния, которое нередко ничем не похоже на исходное, больше нет ни у кого.

Мы как-то рутинно воспринимаем то, что мы варим, тушим, жарим, коптим, вялим, солим, проводим какие-то иные процедуры, но это далеко не тривиальный, но крайне важный факт. Если что-то не годится в пищу в сыром виде, то всегда можно попробовать это подвергнуть обработке. Просто откройте ваш шкаф на кухне или холодильник и посмотрите на то, что там находится – хочется надеяться, что они полны – и вы убедитесь, что подавляющее большинство их содержимого напрямую в рот положить нельзя.

Тех же сверчков можно есть и сырыми, но лучше их всё-таки поджарить, так они становятся намного вкуснее и, конечно, не сопротивляются. Но критично даже не это. Смысл состоит в том, что готовка не просто сильно расширяет наш рацион, но создаёт его как таковой. Для южных широт это менее важно, но для северных без обработки пищи выжить попросту невозможно. Почти все потребляемые там калории так или иначе экстрагируются из изначального продукта, который в сыром виде мало-, если в принципе, съедобный. Редкие же исключения, например, ягоды, только доказывают витальность огня и других инструментов для преобразования потенциальной еды.

Кроме того, не стоит забывать о самом вкусе. Сегодня у нас есть книги рецептов, высокая кухня, гастрономические изыски, но и в прошлом человек не питался только и исключительно для того, чтобы набить себе живот. Если бы это было так, не было бы никакого смысла в том, чтобы пробовать что-то новое, а также готовить в принципе, ведь достаточно было бы, скажем, откопать много клубней и насытиться ими. Напротив, осуществлялись широкомасштабные поиски, и рацион постоянно, хотя и циклически, менялся.

Наконец, третье. Человек не только использовал оружие и огонь, а также проявлял невиданную доселе кооперацию с участием большого числа индивидов, но и сотрудничал с другими животными. Многие до сих пор используют собак, соколов, лошадей и т.д. на охоте, и это делает нас, по сути, непобедимыми, т.е. не просто суперхищниками, но альфа-видом [9].

На самом деле кооперация характерна не только для нас. Так, совместно охотятся рыбы, есть случаи симбиоза, вообще довольно трудно представить себе животное, которое было бы полностью независимым от всех прочих. Тем не менее, люди не только приручили волка для разных нужд, но и впоследствии стали выращивать себе пищу намеренно, при этом, разумеется, вторгаясь в мир дикой природы и целиком перекраивая его под свои нужды.

Нет даже особого смысла говорить о заводах, железных дорогах или о чём-то ещё в том же духе. Уже на заре своего появления наш вид не просто добывал себе

Среда обитания

Общество. Среда. Развитие ¹ 3’2019

пищу, но и переделывал мир. По сути, мы обуздывали естественную его мощь и применяли её там, тогда и при таких обстоятельствах, где, когда и в которых нам это было необходимо [3]. Конечно, поначалу этот процесс был заметен слабо, но сегодня в этом не приходится сомневаться.

Даже больше. Мы создавали виды, включая и самих себя. Эволюция, разумеется, вынашивает новых животных, но она действует медленно. Человек же проводил доместикацию тех, кого считал нужным и важным, но также и себя. Далеко на всегда данный процесс носил сознательный характер, но он, тем не менее, шёл в ускоренном по сравнению с обычным режиме. Т.е. своими действиям мы волей-неволей изменяли естественный генетический ландшафт, а с какого-то момента стали намеренно определять направление этого движения [7].

Может показаться, что кооперация тут ни при чём, но в действительности именно она ответственна за то, что мы заняли доминирующее положение на этой планете. Конечно, сотрудничающие с нами не обязательно (впрочем, тут как посмотреть, потому что в биологических терминах они тоже выиграли) хотели достижения наших собственных целей, но это всё равно происходило. По сути, мы использовали естественные процессы ради своей пользы, а виды, нам помогавшие, стали невольными участниками этой драмы с далеко неоднозначными для всех живущих, включая и нас самих, последствиями.

Сегодня вообще можно говорить о том, что человек вторгается в естественные процессы и начинает ими манипулировать – здесь, однако, надо быть осторожными в оценках – но и в прошлом мы так или иначе делали это. Понятно, что даже слепое блуждание, по крайней мере, изредка, давало нужные и полезные для нас результаты, а тогда что говорить о нарочном созидании и сотрудничестве.

В совокупности эти три фактора как раз и позволили нам получить к своему хищни-