Стратегические проблемы развития высшего образования в современной России

В образовательном пространстве современной России продолжается активное и настойчивое утверждение такой стратегии развития высшего образования, которая определяется ориентацией на опыт стран, представляющих западно-европейскую цивилизацию. Интересы национальной безопасности страны, перспектива ее успешного развития в условиях усиления мировой конкуренции настоятельно требуют глубокого, не ангажированного узко кастовыми интересами властвующей «элиты» осмысления этой стратегии и критической рефлексии в отношении ее целей.

Такая рефлексия должна способствовать решению как минимум трех задач:

• 1)    отделению в заимствуемом опыте «зерен» от «плевел»: того, что для отечественного образования является несомненно полезным, от того, что окажется балластом или разрушительным фактором;

• 2)    поиску оптимальных форм и технологий перенесения конструктивного опыта на российскую почву;

• 3)    повышению профессионализма управленческой элиты.

Образовательную «стратегию» современного Российского государства можно резюмировать в следующей схеме:

• 1.    Внедрение в российскую систему высшего образования бесперспективных западных общих моделей и частных характеристик.

• 2.    Игнорирование тех сторон западно-европейских систем высшего образования, достоинства которых очевидны, или же заимствование некоторых из них, но без предварительного обеспечения соответствующих условий (как справедливо утверждал У. Шекспир, «и добродетель стать пороком может, когда ее неправильно приложат…»).

• 3.    Сведение образовательного процесса к «технологиям» при фактической «деконструкции» его ценностно-воспитательной составляющей. В контексте ускоренно распространяющихся в современных западных странах откровенно

агрессивных нравственных девиаций и патологий, стремительной трансформации «клинического» в прогрессивно-креативную норму (движение ЛГБТ, педофилия и т.п.) это создает принципиальную угрозу духовного вырождения личности.

Обращаясь к первой из выделенных особенностей данной стратегии, нельзя не заметить, что в качестве светоча и «Вифлеемской звезды» власть выбрала Болонскую декларацию, придав этому тексту статус жестко нормативного, юридического документа, тотально регулирующего всю систему отечественного высшего образования, хотя в действительности он ни к чему не обязывает подписавшие его стороны. В научной литературе высказывалось и продолжает высказываться множество критических замечаний в связи с однозначно культовым отношением власти к Болонскому процессу [1]. И есть все основания прислушаться к этим оценкам, поскольку они базируются на убедительных выводах об отрицательных и даже разрушительных последствиях этого нового государственного культа не только для отечественного образования, но и для всей российской экономики, точнее – того, что от нее осталось.

Суть этих выводов заключается в следующем: уже в ближайшее время даст о себе знать ряд разрушительных последствий директивного и форсированного погружения системы высшего образования страны в неизвестную субстанцию Болонского процесса. Основные из них:

• 1.    Резкое и принципиальное сокращение числа выпускников, подготовленных по программам специалитета, и пропорциональное сокращение количества специальностей. В условиях, когда в экономике и науке наряду с углублением интеграционных процессов происходит усиление специализации, такая трансформация высшего образования может стать одним из определяющих факторов экономической «деконструкции» страны. По утверждению российского аналитика в области философии образования профессора В.А. Сухомлина, переход на двухуровневую под-

• готовку будет означать для России сокращение числа специальностей с 535 до 107, а для более чем 300 инженерных специальностей «их редуцирование к бакалаврским направлениям приведет к катастрофическому падению качества образования» [2].

• 2.    Дегуманитаризация образования, принципиальное уменьшение гуманитарной составляющей образовательного процесса. Так, по свидетельству В.А. Сухомлина, если ГОСы второго поколения включали цикл гуманитарных и социально-экономических дисциплин объемом около 2000 ч, т.е. не менее четверти от объема всей учебной программы, то «в ФГОС нового поколения цикл Б1 (гуманитарный, социальный и экономический цикл) почти уполовинен» [3].

• 3.    Коммерциализация учебного процесса в государственных вузах и соответствующее снижение уровня доступности высшего образования: подготовка специалистов на уровне магистратуры предполагает строго рыночную основу.

По поводу второй из обозначенных выше особенностей современной государственной образовательной «стратегии» (отношение к тому зарубежному опыту, который достоин внимательного изучения и в формах, адаптированных к российским условиям) необходимо прежде всего констатировать один поразительный диссонанс. В современных условиях, когда масштабы распространения высшего образования и его доступность становятся одним из определяющих факторов социально-экономического развития и важнейшим условием успешной международной конкуренции, многие страны считают стратегической задачей переход к всеобщему высшему образованию. В этой связи В. Сухомлин пишет: «Все больше и больше стран (США, Китай, некоторые европейские и азиатские страны) ставят в качестве национальной стратегической задачи всеобщее высшее образование и создание системы образования для взрослых на протяжении жизни. Экономистами определен и нижний порог людей с высшим образованием для обеспечения функционирования инновационной экономики – не менее 60% экономически активного населения. Очевидно, что такая задача должна стать одной из важнейших и для России, если она претендует на достойное место в мировой экономике» [4]. Однако то, что является очевидным для российского профессора, связанного с теорией и практикой российского высшего образования, не является таковым для тех, кто определяет государственную стратегию его развития.

Нельзя не обратить внимания на логику «аргументации» государственных адептов возвращения во времена Юрского периода. В этой логике абсурда необходимость сокращения бюджетного набора в вузы мотивируется тем, что современная экономика России не требует такого числа специалистов с высшим образованием. И действительно, как справедливо утверждал К. Маркс, там, где ничего нет, и император утрачивает свое право. Ведь экономика современной России, абсолютно не интересующая обладателей крупных капиталов и состоящая из катастрофически устаревших и изношенных производств, более всего напоминает вывернутое наизнанку, безжизненное, инфернальное пространство, которое существует в ином измерении и не нуждается ни в чем и ни в ком, тем более в специалистах высшей квалификации. Набор «кладбищенских» профессий предельно узок и не требует глубоких научных знаний и высоких технологий. Потому символом современной российской экономики вполне может служить легендарный виртуальный «ё-мобиль», а наиболее адекватным «ё-экономике» является «ё-образование».

Характеризуя экономическое состояние страны, Московский экономический форум 20–21 марта 2013 г. констатировал, что современная Россия по производственным показателям еще не достигла уровня РСФСР 1991 г., а «ее экономика превращается в экономику периферийного типа, которая все в больших масштабах воспроизводит такие негативные социальные явления, как бедность и нищета» [5]. По словам О. Рубан, «потери промышленного капитала в стране приблизились к угрожающим 75%», а «системно отстраивать Россию сегодня по большому счету просто некому» [6]. По подсчетам депутата Госдумы, заместителя директора Института прикладной математики РАН Г.Г. Малинецкого, выступавшего на заседании «круглого стола» по промышленной политике, в 1980 г. российская экономика – это вторая экономика мира, это 5 Китаев и 60% от США, то сейчас это 1/5 Китая и 6% от США. Не менее удручающи цифры, приведенные другим участником этого «круглого стола» в Госдуме, депутатом Н.В. Коломейцевым, который, сравнив две России – советскую и постсоветскую, пришел к выводу, что в современной России промышленности нет, так как существующий лишь номинально промышленный сектор фактически ничего не производит.

Ориентируясь именно на этот «экономический Чернобыль», властвующая «элита» России выбрала курс, прямо противоположный тому, которым идут страны, политики которых имеют склонность задумываться о материальном благополучии своего народа, – курс на свертывание и тотальную коммерциализацию всей системы образования, включая образование высшее. Так, согласно официальному микроблогу Минобрнауки, ведомство планирует к 2015 г. сократить количество государственных вузов на 20%. А глава ведомства Д. Ливанов усматривает перспективу развития высшего образования в России в сокращении числа бюджетных мест в вузах в два раза [9].

К числу несомненных достоинств европейских и американской систем высшего образования относится мощная научная база и инфраструктура, которыми располагают относящиеся к этим системам университеты. Именно благодаря этому здесь становится возможной утверждение в качестве основной технологии построения учебного процесса «образование через научные исследования» [10]. Российские госчиновники от образования активно имитируют ориентацию на внедрение такой технологии в отечественную высшую школу, говоря о необходимости органической связи науки и образования. Но для трансформации риторики в соответствующие практические действия необходимо качественное увеличение финансирования научной деятельности вузов. Это принципиально невозможно обеспечить путем сокращения числа бюджетных мест, даже если это сокращение будет не двукратным, как предполагается, а десятикратным. Для этого требуется качественное изменение всей государственной экономической политики и, в первую очередь, политики налоговой, что предполагает незамедлительный переход к прогрессивной шкале налогообложения. А пока этого не произошло, все перспективы качественного повышения статуса вузовской науки будут жестко ограничены форматом пустой риторики.

В этой связи нельзя не заметить ту угрожающую перспективу, которая открывается для отечественной науки (следовательно, и для высшего образования) в связи с инициированной властью «реформой» основного носителя научного потенциала страны, главной и независимой от произвола госчиновников общественной структуры – РАН, а фактически – ее «деконструкцией». Обращает на себя внимание и способ внесения в Госдуму соответствующих документов – без каких-либо предварительных консультаций с научным сообществом страны. Типичную для российского ученого реакцию на это выразил лауреат Нобелевской премии Ж. Алферов: «Возмущает и сама форма внесения этого закона. Не говоря ни слова ни ведущим ученым, ни руководству академии, просто вбросить его в период летних отпусков на первое заседание – это же оскорбление научной общественности! Когда был внесен этот закон, я в первый раз в жизни почувствовал, что я не нужен своей стране» [11].

Осуществляемая под флагом «оптимизации» и ориентирующаяся на североамериканскую модель организации науки, базирующейся в университетах, такая «стратегия» научного развития в современных экономических реалиях страны неизбежно ведет к дальнейшей качественной деградации российской науки. Демонтировать академическую науку, имитируя ее реформирование, можно быстро, однако для качественного усиления вузовской науки требуются время и большие средства. В этой связи вполне обоснована обеспокоенность академика Р. Илькае-ва, который утверждает: «Университеты можно превратить в мощные исследовательские центры, но для этого нужно лет 30 и еще раз в 10 увеличить их финансирование. То, что сейчас предлагают, это бессмысленно. Деньги потратят, а число публикаций и научных работ только уменьшится. Пойти по американскому пути, когда именно университеты находятся во главе всей системы организации науки, будет и дорого, и долго, и не факт, что в конечном счете получится» [12]. С таким мнением солидарен академик Е. Примаков, назвавший ставку на приоритетное развитие вузовской науки «слепым копированием фундаментальной и прикладной науки в США» [13].

Необходимо назвать еще одно обстоятельство, делающее резкую переориентацию на североамериканскую онтологическую модель науки несостоятельной. Таким обстоятельством является не сопоставимый с западным уровень учебной нагрузки профессорско-преподавательского состава абсолютного большинства вузов России. При такой нагрузке активная научная работа возможна лишь в ущерб качеству учебного процесса.

Третьей особенностью государственной стратегии развития высшего образования России является качественное ослабление ценностно-воспитательной составляющей образовательного процесса. После непродолжительной, но обильной риторики на тему гуманизации и гуманитаризации образования по существу произошел демонтаж вузовской системы воспитания, и подготовка специалистов с высшим образованием стала жестко ограничиваться технологиями обучения. О катастрофических последствиях такой государственной «образовательной хирургии» для личностного развития можно уверенно говорить, имея в виду два активно действующих социокультурных фактора:

• 1.    Продолжающиеся в России (в результате утверждения либерально-рыночного экстремизма) разрушение базовых духовных и нравственных ценностей (длительное время являвшихся основой поступательного исторического развития страны) и образование нравственного и ценностного вакуума. Так, например, говоря о нравственно-духовном развитии современной российской молодежи, И.Г. Комиссарова приходит к обоснованному выводу об асоциальной направленности трансформаций ценностных ориентаций студенчества [14].

• 2.    Длительное господство в европейских странах либертарной концепции права привело к тому, что превращение индивида-атома, отделившегося и изолированного от живого космоса и социума, в самоцель и высшую ценность достигло апогея. В контексте подобной правовой философии человек свернулся в телесную одномерность, а его онтологический статус инволюционировал, выражаясь языком Ж. Делеза и Ф. Гваттари, в статус элемента «машины желания», агрегата для удовольствия, функционирующих вне какой-либо связи с тем, что выходит за рамки чувственности и имеет отношение к духовно-нравственному измерению. Это породило лавинообразный рост духовных патологий и нравственных девиаций, сводящих на нет многотысячелетнюю историю духовного восхождения человека, его выделения из состояния животности.

2013 г. явился своеобразным «моментом истины» антропологического типа, порожденного техногенной цивилизацией: в этом году в наиболее технологически продвинутых странах Запада произошла массовая легитимация откровенных патологий, связанных со стремительно набирающим темпы «движением ЛГБТ»: узаконивание однополых браков; утверждение «полиаморной семьи», которая, по мнению ее адептов, «развивает личность» (Великобритания); принятие законов об «интерсексе» (Германия) и о «сексе на улице» (Голландия); удаление из документации, заполняемой при рождении младенцев, указания на пол (Австралия) и т.д. [15]. К этому уместно добавить реализацию властями Швейцарии проекта создания «фастфуд-борделей», разрешение американским геям на участие в движении бойскаутов, квалификацию психиатрами США педофилии как сексуальной ориентации, либерализацию отношения к педофилии в Норвегии т.д. [16]. Логическим завершением либертарной философии права, очевидно, может быть лишь принятие закона, санкционирующего право «по-европейски свободной личности» на безотлагательное удовлетворение спонтанно возникающих «естественных потребностей» где угодно, когда угодно и как угодно.

Являющаяся закономерным следствием либерализма и либертаризма толерантность, которая приобрела в «цивилизованном мире» статус «священной коровы» и в которой окончательно утрачены границы между добром и злом, энергично и форсированно продвигает этот мир к полному освобождению от морали, в направлении «редукции человека к зверству» [17]. Говоря о проблемах высшего образования современной России, нельзя абстрагироваться от столь стремительного движения «прогрессивного» Запада к первобытному состоянию промискуитета. Проблема состоит в том, что усилиями ультратоле-рантного руководства Совета Европы указанные выше синдромы духовного и физического вырождения человека, по словам председателя комитета Госдумы по международным делам А. Пушкова, могут приобрести статус европейских демократических ценностей [18].

Россия как субъект и активная участница международно-правовых отношений поставила свою подпись во многих международных документах, признающих демократические и гуманистические ценности и обязывающих к обеспечению соответствующих этим ценностям прав личности. Это касается и внутрироссийского законодательства, в том числе и нового Федерального закона об образовании, в ст. 2 которого признаются демократические права и свободы человека, свободное развитие личности как ценностные ориентиры развития российского образования. Следовательно, уже в ближайшее время наша страна столкнется с мощным политико-правовым и идеологическим прессингом со стороны Запада, инициированным «новыми ценностями» опьяненного либертаризмом и раскрепощенного европейского человекозверя. Основным объектом этого прессинга будет российская молодежь. Поэтому именно сфера образования становится основным полем противодействия галопирующей по «цивилизованной» Европе, подобно Зверю апокалипсиса, легитимированной содомии. А потому сегодня, как никогда ранее, становится принципиально важной ценностновоспитательная сторона системы образования, в том числе высшего.

Если система высшего образования России, наряду с высококвалифицированными спе- циалистами, не будет, используя традиционные российские ценности семьи и брака, формировать также и будущих мам и пап, то высока вероятность формирования из отечественной молодежи «родителей №1» и «родителей №2». Такой вектор развития тем более вероятен, что в самой России немало активных сторонников либертарной концепции правопонимания [19] и пассионарных подвижников «новых ценностей», квалифицирующих нравственно здоровую, естественно-брезгливую реакцию абсолютного большинства на утверждение патологии в качестве нормы как «самую темную и отчаянную гомофобию» и проявление заскорузлости и призывающих [20].

Если переводить разговор о должном и сущем российского высшего образования из сферы ни к чему не обязывающих, досужих разговоров в область практически-прикладную, то главное, что необходимо для этого, – определить фундаментальные причины чудовищных искривлений и деформаций образовательного пространства страны. Отправной точкой этого определения является объективная оценка общественного строя современной России и его социально-экономических основ, не искаженное идеологемами толкование которых возможно только с учетом характера их генезиса.

Сущность современного российского капитализма всецело была предопределена ставкой политической «элиты» страны начала 1990-х гг. на форсированное создание класса крупных собственников. Эта большевистская по духу стратегия не могла осуществляться ни в какой иной форме, кроме «черного передела» собственности, «черной приватизации», что неизбежно предполагало дальнейшую целенаправленную организацию паралича правового пространства и криминализацию экономической «элиты» и системы политической власти страны. Произошли мощные передвижения криминальных слоев в разряд «деловых кругов». Именно о таких эпохах И.А. Ильин говорил как о времени, когда «политическое и уголовное перемешиваются до неразличимости».

В результате этой стратегии «кавалерист-ской атаки» на общественную и государственную собственность вместо предполагаемой экономической основы и надежды на устойчивое развитие страны в лице скороспело рожденного крупного капитала российское общество получило олигархический маргиналитет, представляющий торгово-спекулятивную (по классификации М. Вебера) или паразитарную (М. Мусин) форму капитализма и абсолютно лишенный мотивации к реальной экономике и производству. Вся «пассионарность» этого господствующего, привилегированного, существующего вне общего для России правового измерения «сословия» уходит: в сфере «бизнеса» – в производство псевдоэко-номических химер, связанных с манипуляцией акциями, ценными бумагами, биржевой игрой и «распилом» остающейся в руках государства собственности; а в быту – в неограниченное рамками морали варварское дионисийство.

Именно на интересы этого «сословия» ориентируется современная государственная власть страны с последовательностью и откровенностью, граничащими с цинизмом. Именно эта ориентация делает невостребованными интеллект и высокую культуру. Именно это является фундаментом государственной стратегии во всех сферах российского общества, включая высшее образование. И именно к этим корням сводятся все направления либерально-экстремистского «реформирования» высшего образования страны: и ускоренная коммерциализация, и более чем пятикратное сокращение специалитета, и принципиальное уменьшение гуманитарной составляющей, и демонтаж ценностно-воспитательной стороны подготовки специалистов высшей квалификации. В этой связи нельзя не согласиться с мыслью А.С. Запесоцкого о том, что именно «ультралиберальная модель капитализма» является основным источником деградации системы российского образования [21].

Государственная политика, выбравшая в качестве маяка интересы олигархического капитала, да еще и в его паразитарном, торговоспекулятивном варианте, не имеет разумной перспективы. Поэтому ее настойчивое осуществление является очевидным синдромом и убедительным свидетельством не только дефицита государственной мудрости, но и отсутствия элементарного здравого смысла. Именно эта печальная мысль содержится в названии книги Ж. Алферова «Власть без мозгов. Отделение науки от государства» [22]. Используя эту формулу, можно определить основное внутреннее противоречие современной России – противоречие между «властью без мозгов» и «мозгами без власти». Конструктивное разрешение этого противоречия предполагает качественное изменение стратегических ориентиров власти – с интересов олигархического паразитарного маргиналитета на общенациональные интересы [23]. И лишь такая трансформация государственной стратегии может быть единственной прочной основой не только конструктивного развития системы высшего об- деградации страны, ее необратимого превраще-разования [24], но и предотвращения тотальной ния в «скотопригоньевск».