Текстообразующие логико- семантические связи русского современного художественного текста

С конца XX в. текст является объектом пристального внимания лингвистов [5; 2; 4; 3; 6; 10]. Лингвистика текста заняла прочные позиции в кругу лингвистических дисциплин. Как всякий относительно новый объект исследования, текст до сих пор по-разному понимается и определяется современной лингвистикой. Многосторонность понятия «текст» обязывает исследователя выделить в нем то, что является ведущим, вскрывающим его онтологические и функциональные признаки.

Мы придерживаемся мнения И. Р. Гальперина, который дает следующее определение текста: «Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единиц), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [2, с. 18 – 19]. Важной для художественного текста является категория связности , или когезия . Под когезией И.Р. Гальперин понимает особые виды связи, обеспечивающие континуум, т. е. логическую последовательность (темпоральную и/ или временную), взаимосвязь отдельных сообщений, фактов, действий и пр., т. е. смысловые и формальные средства связи (Там же, с. 74). Исследователь различает когерентность как семантическую связность и когезию как выражение семантической связности формальными средствами (Там же, с. 71 – 74).

Связность – категория лингвистики текста. Она определяется по любым двум или нескольким последовательным предложениям (обычно это 3 – 5, но не больше 7 предложений). В количественной характеристике связности отражается тот факт, что реципиент текста использует признаки связности как сигналы объединения соответствующих предложений в семантическое целое (в графике текста часто соответствующее абзацу). Иными словами, предложения, характеризуемые признаками связности, воспринимаются реципиентом как единство. Связность – это формальносемантическая организация элементов в структуре текста. Эта текстовая категория относится к явлениям синтагматической природы. Изучение связности обычно ориентировано на материалы больших, развернутых текстов, где имеются в изобилии специальные средства связности разного рода (от флексий, предлогов, союзов до анафорических средств соединения крупных блоков в развернутых текстах).

Л.Г. Бабенко предлагает выделять текстообразующие логико-семантические связи, разновидности которых построены на повторе информации, осуществляемом на разных участках текстового пространства, в различном объеме и различными лексическими средствами. Вследствие этого они могут быть контактными и дистантными, полными и частичными [1, с. 182 – 185]. Полный тождественный повтор – наиболее простой и наиболее давний механизм связи, который осуществляется повторением одинаковых словоформ, имеющих один корень. Тематический повтор – проявление закона семантического согласования слов в тексте, основного закона синтагматики текста. Суть его заключается в том, что сочетаемые слова должны соответствовать друг другу, иметь (реально или потенциально) общие семы. Слова, относящиеся к одной тематической группе, сближаются в тексте, образуя единую функционально-текстовую парадигму слов, выполняющих общую текстовую функцию. Обычно подобные текстовые тематические группировки слов связаны с семантическим развертыванием концептуального содержания текста в целом или микротемы в составе сложного синтаксического целого. Синонимический повтор активно используется в тексте как средство создания и межфразовых связей, и разнообразия номинаций однотипных ситуаций, явлений, предметов, и экспрессивности текста.

Так, один из абзацев рассказа «Цю-юрихь» Л. Улицкой содержит цепочку предикатов, изображающих процесс говорения, речи Лидии и швейцарца: разговор потек – сообщил – рассказала [8, с. 315]. Для выявления текстообразующих логико-семантических связей нами проанализированы два современных русских художественных текста – роман Л. Улицкой «Медея и ее дети» и роман В. Пелевина «Жизнь насекомых».

Роман Л. Улицкой «Медея и ее дети» – это роман «не только о семейных, но и о глубинных человеческих связях, о людских “совпадениях”, которые приходят свыше и навеки скрепляют отношения» [9, с. 168]. То же можно сказать и о синтагматических отношениях в данном произведении: здесь имеются предложения-«скрепы», которые соединяют главы романа в единое целое. Из 5-й главы произведения мы узнаем, что Медея и приехавшие к ней родственники идут на море. На привале Медея нашла что-то «между корнями можжевелового куста и позвала Нику. На ла- дони у нее лежало потемневшее кольцо с небольшим розовым кораллом.

– Находка? – восхитилась Ника.

Все знали о необыкновенном Медеином даровании. Медея покачала головой:

– Как сказать?.. Скорее, потеря. Твоя мать потеряла это кольцо. Думала, смыло море. Оказалось, здесь…

Она вложила в руку Ники простенькое колечко и подумала: “Неужели болит? Кажется, все еще болит…”

– Когда? – коротко спросила Ника. Она догадалась, что касается края запретной темы, давней ссоры сестер.

– Летом сорок шестого, – быстро ответила Медея» [8, с. 59 – 60].

Далее читаем: «Кольцо, найденное Медеей в бухтах, действительно принадлежало когда-то Александре. В памяти Медеи лето сорок шестого года осталось временем их самой полной сестринской близости… Потеря кольца была незначительной во всех смыслах. Сандра легко теряла, вещи к ней не приставали, и она к ним не привязывалась. Но у Медеи находка этого потерянного тридцать лет назад кольца не выходила из головы. Может быть, потому, что она знала: кроме обычных причинно-следственных связей, между событиями существуют иные, которые связывают их иногда явно, иногда тайно, иногда и вовсе непостижимо.

“Ладно, надо будет мне знать, так объяснят”, – с полным доверием к тому, кому ведомо все, подумала Медея и успокоилась » [8, с. 69 – 70].

И не зря из Медеиной головы не выходила находка потерянного кольца. Она узнает семейную тайну. В годовщину смерти мужа Медея разбирает вещи мужа и решает переложить справки, бумаги из его полевой сумки в сундучок. Неожиданно для себя она находит письмо, адресованное Самоне, Медеиному мужу. Это письмо написала Сандрочка, Александра, ее сестра. Из него Медея узнает о связи мужа с Александрой, о том, что дочь сестры Ника на самом деле его дочь: « Медея читала письмо стоя, очень медленно, прочла дважды. Да, да. Они часто ходили в бухты в то лето, Александра и Самуил. И колечко свое девичье она потеряла в то лето » (Там же, с. 153).

Чуть выше, в этой же главе мы читаем: « …Сандра с детства вела себя так, как хотела ее левая нога, и Медея никогда не могла понять этого непостижимого для нее закона левой ноги, закона прихоти, сиюминутного желания, каприза или страсти.

Вторая семейная тайна была связана именно с этой Сандрочкиной особенностью и до поры была скрыта от самой Медеи на нижней полке однодверного платяного шкафа, в офицерской полевой сумке Самуила Яковлевича » [8, с. 14].

Л. Улицкая, наверное, намеренно не рассказывает читателю об отношениях мужа Медеи и ее сестры в одной главе. Это было бы не так захватывающе интересно. Начав повествование в 5-й главе и закончив в 11-й, писательница держит читателей в интеллектуальном напряжении. Медея не зря размышляет о причинно-следственных связях, которые порой непостижимы. В проанализированном нами эпизоде именно лексема кольцо соединяет в одно целое жизни Медеи, Самуила и Александры. Проанализированные нами отрывки объединены механизмом полного тождественного повтора.

Л. Улицкая уделяет в романе особое внимание и неким знакам породы , которая проявляется во внешнем облике потомков семьи Синопли: рыжие волосы и укороченный мизинец. Не зря Медея, приехав в гости к брату Федору, замечает: « тихий белобрысый приемыш Шурик был, как ни странно, по всем приметам свой, синоплинский: хотя его пушистые, легкие волосы не имели ни малейшего оттенка семейной ржавчины, густо-рыжие веснушки усыпали его узкое, белокожее лицо, а главное – это Медея не сразу заметила, а заметив, изумилась, – мизинец был короткий, едва доставал до конца первой фаланги безымянного » [8, с. 168]. Ее наблюдения подтверждает брат Федор: « …Как тебе мой младший? Узнала нашу кровь?

Спросил по-гречески, и эта самая их общая кровь, разведенная в мальчике с чьей-то чужой, ударила Медее в лицо, и она еще ниже склонила голову:

– Узнала. И палец… » (Там же, с. 172).

Так семы ‘знакомство’, ‘помощь’, ‘родной’, ‘порода’, ‘память’, ‘связь’ не только обеспечивают семантическую связность – когерентность , но и играют одновременно и роль подтекста – пунктирного, дистантного повтора, несущего идею текста [10, с. 93]. Кроме того, данные отрывки текста объединены тематическим повтором.

Другой современный текст – это роман В. Пелевина «Жизнь насекомых». Необычность этого произведения заключается в том, что главными героями его являются насекомые, но их поступки, отношения между собой, их мысли, разговоры показаны как человеческие. Они так же, как и люди, добывают себе пищу, рассуждают о различных проблемах, строят планы. Своеобразие композиции этого произведения проявляется в том, как именно описывает В. Пелевин жизнь животных: автор не рассказывает сначала об одном насекомом, затем о другом и т. д. Он переплетает главы таким образом, что сразу и не понятно, о ком идет речь. Для того чтобы соединить истории в целое произведение, писатель использует предложения-«скрепы». Проанализируем текстообразующие логико-семантические связи данного художественного текста.

В первой главе «Русский лес» автор знакомит читателя с Артуром, Арнольдом и Сэмом. Вначале складывается впечатление, что это обычные люди. Но вот фраза Артура « Считайте, тут то же самое, только несколько больше гемоглобина и глюкозы. Ну и витаминов, конечно, – корм тут хороший, фрукты, виноград » и далее: Сэм « уверенным спортивным движением… вскочил на перила балкона и сел, свесив в пустоту ноги » – тут же понимаешь, что речь идет, скорее всего, не о людях. Затем В. Пелевин пишет следующее: если бы читатель « обладал нечеловечески острым зрением, то смог бы разглядеть вдалеке трех комаров, улетающих в сторону скрытого за деревьями поселка » . Москит Сэм прилетел в Россию, чтобы брать пробу [7, с. 9 – 12].

Историю о комарах автор продолжает уже в пятой главе «Третий Рим». Здесь герои знакомятся с мухой Наташей: « Муха была совсем юной – ее упругая кожа весело сверкала под солнцем… Глаза у нее тоже были зелеными и глядели немного исподлобья, а со лба на них падала длинная темная челка, из-за которой муха казалась даже моложе, чем была, и производила впечатление школьницы, нарядившейся в платье старшей сестры » (Там же, с. 73). В тринадцатой главе «Три чувства молодой матери» В. Пелевин рассказывает о том, как Наташа стала мухой, ведь ее мать Марина (о которой автор повествует в третьей и шестой главах) – муравьиха. Марина научила дочь играть на баяне, мечтала о ее карьере артистки. Но шли дни, и Наташа завела с матерью разговор о том, кто лучше живет – муравьи или мухи:

« – Мухи-то лучше, – ответила Марина, – но до поры до времени.

– А после поры да времени?

– Ну как тебе сказать, – задумалась Марина. – Жизнь у них, конечно, неплохая, но очень неосновательная и, главное, без всякой уверенности в будущем.

– А у тебя она есть?

– У меня? Конечно. Куда я отсюда денусь? » [7, с. 214].

Но Наташа не хочет, как мать, оставаться под землей. Проснувшись на следующий день, Марина « …рассмотрела висящий под потолком небольшой серебристый кокон, состоящий, как ей показалось, из множества рядов тонких шелковых нитей » – Наташа «окуклилась». На следующее утро Наташа « разорвала стенку кокона, и вместо скромного муравьиного тельца с четырьмя длинными крыльями Марина увидела типичную молодую муху… » (Там же, с. 216 – 217). Итак, о Наташе-мухе мы впервые узнаем из пятой главы, но только в тринадцатой главе В. Пелевин рассказывает, как она стала мухой.

Таким образом, у В. Пелевина мы наблюдаем более сложное описание событий, нежели у Л. Улицкой. Несмотря на то, что порой в процессе чтения «Жизни насекомых» мысль читателя просто теряется, все части, из которых состоит это произведение, объединены общими героями, общими событиями и сохраняют связность художественного текста. В данном произведении основной текстообразующей связью является тематический повтор, при помощи которого слова, относящиеся к одной тематической группе, образуют единую функционально-текстовую парадигму слов, выполняющих общую текстовую функцию.