Тематический повтор как способ создания семантической целостности сложного синтаксического целого (на материале произведений К. Г. Абрамова)

В прозаических произведениях народного писателя Мордовии К. Г. Абрамова в качестве основной структурной единицы текста выступает сложное синтаксическое целое (ССЦ), компоненты которого объединены с помощью различных лексических и грамматических (морфологических и синтаксических) средств связи (фразовых скреп). Лексические средства связи занимают центральное место. Именно они предназначены для повторения, эксплицитного или имплицитного, без обобщения или с элементами обобщения, обеспечивая связность текста, которая есть не что иное, как «способность текста удерживать предмет обсуждения,

14 ISSN 2076-2577 (print)

поворачивая его разными сторонами, и “плавно” переходить от одного предмета к другому»1. В семантическом и функциональном аспектах эти скрепы имеют особое значение, так как именно на лексическом уровне текста лежит основная смысловая нагрузка в реализации идейного замысла произведения. С их помощью автором достигаются идентичность сообщаемого, движение события, сосредоточение внимания на определенном моменте, информация о некоторых новых элементах в акте речетворчества.

Обзор литературы

В лексических средствах связи главное место занимает повтор. По мнению Т. В. Харламовой, это прием наименования ранее указанного в определенном контексте денотата - лица, предмета, качества, действия. Именно повторение слов, как отмечает исследователь, выполняет в языке функцию основного строительного материала, составляет ядро текста [12]. Ее поддерживает М. И. Откупщикова: повторение смысла - «необходимое условие появления и существования текста»2. О текстообразующей функции повтора говорят и В. П. Лунева3, Г. Я. Солганик4, Ф. К. За-вгарова, А. Д. Баталова, А. Ф. Мухаммат-галиева [21], K. Károly [15] и др. Любой текст обусловлен прагматическими задачами, которые ставит перед собой автор. С точки зрения прагматики повтор выступает в качестве одного из главных средств обрамления структуры высказывания в речи. С его помощью усиливается взаимосвязь говорящего с тем, что он произносит. Прагматический аспект исследования повтора превалирует в работах зарубежных лингвистов (S. Ehrlich [13], B. Johnstone [14], M. Merritt [16], C. Rieger [17], D. Tannen [19], G. Urban [20] и др.). Например, D. Tannen уверена, что именно повтор, а также диалог и детали создают прозаическое произведение [19].

Мы должны констатировать, что в финно-угорском языкознании текстообразующая роль повтора редко становилась предметом исследования. В какой-то мере этой проблемы касались Н. Н. Глухова при характеристике нюансно-вариативного повтора в текстах марийских заговоров [6], М. В. Кумаева при анализе повторов в текстах мансийского детского фольклора [8] и М. Ю. Семенова при рассмотрении эмотивности повторов на сегментном уровне в текстах карело-финских рун и марийских языческих молитв [10]. Ак- цент в указанных публикациях делается на стилистических функциях повтора, а его текстообразующая роль нашла отражение только в наших работах [3–4 и др.].

И. В. Арнольд указывает, что основная функция повтора состоит в повторении звуков, слов, морфем, синонимов или синтаксических конструкций в условиях достаточной тесноты ряда, т. е. достаточно близко друг от друга, чтобы их можно было заметить [1]. Повторяющийся элемент скрепляет компоненты текста, подчеркивая их семантическую цельность. В этом случае мы имеем дело с языковым знаком как двусторонней сущностью, состоящей по определению Ф. де Соссюра из «означаемого» и «означающего»5. Эта структурная двойственность слова позволяет ему вступать в разнообразные связи и отношения с другими тождественными, подобными, соотнесенными по оценке значения или противопоставленными единицами.

Материалы и методы

Целью нашей работы является рассмотрение текстообразующей роли одного из видов повтора в семантической организации ССЦ. Материалом для исследования послужили прозаические произведения народного писателя Мордовии Абрамова – романы «Ломантне теевсть малацекс» («Люди стали близкими»; 1961), «Кача-монь пачк» («Сквозь дым»; 1964), «Пур-газ» (1988), «Олячинть кисэ» («За волю»; 1989). В качестве основного метода мы применяли описательный: с его помощью анализировались содержательная сторона повтора и его функционирование в определенных контекстах.

Результаты исследования и их обсуждение

В прозаических текстах Абрамов использует различные виды повторов - лексический, синонимический, перифрастический, антонимический и др., а также тематический, суть которого заключает- ся в том, что сочетающиеся в тексте слова должны соответствовать друг другу – иметь (реально или потенциально) общие семы, образуя единую тематическую группу. Эти слова сближаются в тексте. Они образуют общую функциональнотекстовую парадигму слов. Так формируются новые, эстетические, знаки - ключевые слова и словосочетания (или так называемые лейтмотивы).

В. А. Лукин прав, когда утверждает, что в тексте не может быть меньше двух ключевых слов или словосочетаний7. По мнению большинства ученых, к их основным признакам относятся: 1) высокая степень повторяемости, частотность употребления; 2) способность знака конденсировать, свертывать информацию, выраженную целым текстом, объединять «его основное содержание» [11, 96 ] (мы согласны с Л. В. Сахарным, что ключевые слова в этом случае уподобляются «тексту-примитиву» [9, 221 ] - минимальной модели содержания того текста, ключом к которому они выступают); 3) соотнесение двух содержательных (собственно фактологического и концептуального) уровней текста и в результате получе- ние нетривиального эстетического смысла. Последний признак ключевых слов и словосочетаний особенно значим, так как высокая степень повторяемости тех или иных лексических единиц, безусловно, важна, но не делает их ключевыми. Например, в любом художественном тексте чаще всего встречаются личные местоимения 3-го лица, названия мест действия, глаголы перемещения и конкретного физического действия, однако они далеко не всегда являются теми знаками, которые направляют читательское восприятие и раскрывают авторские интенции. Только слова и словосочетания, сопрягающие фактологический и концептуальный уровни (два слоя текстовой информации) и раскрывающие неодномерные, эстетически организованные смыслы, могут выступать ключевыми единицами текста. Вокруг каждого из них складывается ореол различных добавочных сведений. Отсюда их важные признаки - обязательная многозначность, семантическая осложненность, реализация в тексте парадигматических, синтагматических, словообразовательных связей.

Абрамову-писателю ключевые слова и словосочетания помогают создавать семантическую цельность текста, осуществлять активную связь с другими словами, способными всесторонне раскрыть обозначенную тему.

Рассмотрим их роль на примерах из произведений писателя: Ошсонть шал-нось ды пулясь ансяк се ульцясь, кона-ванть ютась шоссейной кись Новоград-Волынскоев. Тува капшасть ломант-не чилисемав. / Ровносто весе, кинень эрявсь туемс, тусть валске марто, сеть жо, конат кадновсть теске, кекшнесть ды аштить теке чеерть, конатнень ва-ряст лангс лоткась катка. / Ульцятне-ва яксить ламо военнойть, танкистэнь формасо. Сынь ков-бути капшить. / Пе-реулкава сэрей кудотнень юткова, ту-сто чувтотнень алга, аштить пиже ав-томашинат ды мезе-бути учить. Сынь вельтязь чопода пульсэ, мерят, састь ва-солдо ды ней сэтьместэ оймсить. / Кор-тыть, келя, Ровно ошонть алов пурнасть ламо танкат ды артиллерия. Снартыть вачкодемс ормаза немеценть, бути сон карми эцеме седе васов. Мейс жо сестэ оргодить ломантне чилисемав? Мейс истя капшить туеме войнанть эйстэ, кадныть паксяст, кудост, тевест? Кие чарькодьсынзе войнань законтнэнь?8 «В городе шумела и пылила только та улица, по которой проходила шоссейная дорога в Новоград-Волынский. По ней спешили люди на восток. Из Ровно все, кому надо было уйти, ушли на рассвете, те же, кто остался здесь, попрятались и сидят словно мыши, около нор (букв. дыр) которых притаилась (букв. остановилась) кошка. По улицам ходит много военных в танкистских формах. Они куда-то торопятся. Между высокими домами в переулках под густыми деревьями стоят зеленые автомашины и чего-то ждут. Они покрыты темной пылью, словно приехали издалека и теперь тихо отдыхают. Говорят, будто под городом Ровно собрали много танков и артиллерии. Хотят ударить бешеного немца, если тот начнет лезть дальше. Почему же тогда убегают люди на восток? Почему так торопятся уйти от войны, оставляют [свои] поля, дома, дела? Кто поймет законы войны?»

Перед читателем раскрывается тема войны и передается ощущение страха, который она вызывает. Ключевое слово война воедино связывает фрагмент текста, состоящий из пяти сложных синтаксических целых: ютась кись Новоград-Волынскоев ‘проходила дорога в Новоград-Волынский’, капшасть чи-лисемав ‘торопились на восток’, тусть валске марто ‘ушли на рассвете’, кек-шнесть ‘попрятались’, ламо военнойть ‘много военных’, пиже автомашинат ‘зеленые автомашины’, вельтязь чопо-да пульсэ ‘покрыты темной пылью’, пур-насть ламо танкат ды артиллерия ‘собрали много танков и артиллерии’, вач-кодемс ормаза немеценть ‘ударить бешеного немца’, оргодить ломантне ‘убегают люди’, капшить туеме войнанть эй-стэ ‘торопятся уйти от войны’, войнань законтнэнь ‘законы войны’ (генитив). По существу, это развертывание одной темы

(темы войны), которая помогает передать другой, глубинный, смысл отрывка - физическое, а, скорее, душевное состояние людей, вынужденных жить в этом месте и в это время.

Отметим, что данные ССЦ представляют собой фрагмент текста из романа «Качамонь пачк», являющегося заключительной книгой трилогии «Найман». Роман рассказывает о событиях Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг. и первых послевоенных годах. Предваряет эту тему расположенный в начале романа фрагмент, в котором Абрамов символически передает предчувствие тяжелых лет и убежденность, что все тяготы будут преодолены и обновление жизни неизбежно. Писатель описывает град - природное явление, вызывающее страх и тревогу. Ключевым словом и соответственно темой фрагмента, состоящего из нескольких ССЦ, становится лексема цярахман ‘град’. Автор показывает это природное явление в развитии. Его начало: Виресь кармась шалномо кода-бути лиякс, аволь истя, кода шалнось пиземеденть… ⁹ «Лес стал шуметь как-то по-другому, не так, как шумел от дождя…»

Затем сам процесс градобития: Нешке пирень луганть ланга кирнявтнесть ашо эрьгеть. Цярахман!.. Пахом Васильевич сезевсь таркастонзо, чиезь лиссь зем-лянкастонть. Чопода-сэнь пеленть тар-кас виренть велькска ней уйсь ашо. Лиссь Дракингак. Сынь кавонест стясть поля-нанть куншкас ды кургонь автезь вансть те ашо пеленть лангс, кона канды эсь потсонзо зыян. Сынь, мерят, эзть нее, эзть маря, кода цярахманось чави эйсэст штадо пря ланга, лавтовга, чамава... ¹⁰ «На лугу пасеки прыгали белые бусы. Град! Пахом Васильевич сорвался с места, бегом выбежал из землянки. Вместо темно-синей тучи над лесом теперь плыла белая. Вышел и Дракин. Они вдвоем встали посредине поляны и, открыв рот, смотрели на это белое облако, которое несет внутри себя беду. Они словно не видели, не слышали, как град бьет их по непокрытым головам, плечам, лицу…».

Окончание града автор соотносит с обновлением природы: Лиссть вирь-стэнть, лоткась цярахманоськак. Ашо пелесь тусь ков-бути чилисемав. Мельган-зо менельганть капшасть сезнезь вецана пельть, конатнестэ певерсь чова пиземе. Зярс Пахом Васильевич ды Дракин ютызь луганть, Вишкалеенть, лиссть паксянть чирес, ематотсть неть пельтнеяк. Ме-нелесь ванськадсь. Таго теевсь маней. Лембе ¹¹. «Вышли из леса, прекратился и град . Белое облако ушло куда-то на восток. За ним по небу спешили разорванные водянистые облака, из которых капал редкий (букв. тонкий) дождь. Как только Пахом Васильевич и Дракин прошли луг, Вишкалей, вышли к краю поля, исчезли и эти облака. Небо очистилось. Снова стало ясно. Тепло».

Абрамов проводит некую грань между природой и людьми, сравнивая град (одно из самых неприятных явлений природы) с чем-то еще более тяжелым и опасным, что может быть и в жизни людей: вансть те ашо пеленть лангс, кона канды… зыян ‘смотрели на это белое облако, которое несет… беду’, цярахманось чави эйсэст штадо пря ланга, лавтовга, чамава ‘град бьет их по непокрытым головам, плечам, лицу’. Выразительность и яркость фрагменту придают метафоры ( кирнявтнесть ашо эрьгеть ‘прыгали белые бусы’, ця-рахманось чави ‘град бьет’, пелесь тусь ‘облако ушло’, капшасть сезнезь веца-на пельть ‘спешили разорванные водянистые облака’ и др.). Как видим, лексема цярахман становится темой данного фрагмента, а уже на следующей странице произведения: Война... Война... ¹² Таким образом, слова одной тематической группы создали не просто сюжетный фон рассматриваемых ССЦ, но и помогли раскрыть их глубинный смысл.

В этом же произведении интересным является ССЦ с зачином Покш кись лыки, мерят, ине гуй 13. «Большая дорога колышется, словно большая (букв. великая) змея». Ключевым в этом ССЦ становится словосочетание покш кись ‘боль- шая дорога’. Тема раскрывается с помощью глаголов, обозначающих поступательное движение людей и транспортных средств: …Ардыть автомашинасо, лишмесэ, молить вейте-вейте, кавтонь-кавтонь, гурьбасо, полксо. Молить во-еннойть ливезькадозь ды сэксэв гимна-стеркасо, молить велень ды ошонь ло-манть канст март ды кансттомо. Молить сыреть, одт, эйкакшт. Весе сынь молить чилисема енов.14 «Едут на автомашинах, лошадях, идут по одному, по двое, гурьбой, полками. Идут военные в потных и грязных гимнастерках, идут деревенские и городские люди с узлами и без узлов. Идут пожилые, молодые, дети. Все они идут на восток.»

Мастерство писателя сказывается в точном подборе и выстраивании ССЦ из нужных слов. В самой их последовательности заключается дополнительная семантическая нагрузка. Идентификатором всей тематической группы выступает глагол молемс ‘идти’. Канва основных событий четко прослеживается при простом его повторении. И если обычно глагол молемс (как и глагол ардомс ‘ехать’) привносит в высказывание динамизм, так как говорит о перемещении в пространстве, то в этом ССЦ повышенная частота его использования, напротив, создает монотонность, привносящую в повествование щемящую атмосферу. Глагол несет психологическую нагрузку, заставляющую читателя думать и переживать. Ожидаемо в этом ССЦ наличие военной лексики, тесно связанной с людьми: полксо ‘полками’, военнойть ‘военные’, гимна-стеркасо ‘в гимнастерках’. Кроме того, в этом ССЦ мы снова встречаемся с символом бед и страданий: покш кись… мерят, ине гуй ‘большая дорога... словно большая (букв. великая) змея’. В мордовской мифологии змея ( Инегуй ) всегда была отрицательным персонажем, врагом людей. Именно с ней отождествлялись силы зла.

О доминантной роли ключевых слов и словосочетаний (применительно к поэтическим произведениям) когда-то хорошо сказал А. А. Блок: «Всякое сти- хотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение»15.

В следующем фрагменте, состоящем из восьми единиц текста (семи ССЦ и одного диалогического единства), концептуально значимую группу составляют ключевые слова и словосочетания, которые содержат семы, указывающие на отношение действия, процесса, лица и так далее к такому ужасному бедствию, как пожар: …вайгелензэ сеске жо сезизе серь-гедема: « Пожар ! Пожар !». / Кудо пот-сотне, вейке-вейкень тулкаезь, ертовсть ушов . Кандра лиссь сех остаткакс. Сон аламос лоткась ды вансь палыця ку-донть лангс. / Стенатне, тесонь покш вельтявксось копачазельть раужо ка-чамосо . Кардазонть пеле лыйнесь покш якстере толкель . / Ульцяванть чийсть ломанть, сеересть . Кие-бути вачкодизе баяганть . Кельме коштканть сонзэ вай-гелесь кайсевсь теке стака укстнема . /

Зярс Кандра ютась церькова огра-данть перька ды лиссь ульцянтень, ку-дось уш весе копачавсь толсо . Сон вансь, кода келес панжозь ортатнева панить талакадозь реветнень, узере обушкасо Дракин порксы цепь меньксэнть, снарты идемс кисканть . /

– Кирьга кшнанть менстик! – сеерить тензэ ломантне.

– Цепесь вадря, жаль маряви кадомс. /

Кардазстонть ливтсть, мезе саеви ды мезе кандови . Ветешка-котошка церат капшазь сявордить керш ено забо-ронть . / Пахом Васильевич ды Стропил-кин снартокшность таргамо кардазсо кудонь вальматнень , но псись панин-зе 16 . «...голос [его] прервал крик: “Пожар! Пожар!ˮ. Те, кто был дома, толкая друг друга, бросились на улицу. Кандра (Кондратий) вышел последним. Он ненадолго остановился и посмотрел на горящий дом. Стены, большая тесовая крыша были окутаны черным дымом. В стороне

PHILOLOGY двора развевалось большое красное пламя. По улице бежали люди, кричали. Кто-то ударил в колокол. По холодному воздуху его голос раздавался, словно тяжелый стон.

Пока Кандра (Кондратий) прошел мимо церковной ограды и вышел к улице, дом уже полностью был окутан огнем. Он смотрел, как через полностью открытые ворота гонят растерянных овец, обухом топора Дракин ломает звено цепи, пытается спасти собаку.

– Шейный ремень отпусти! – кричат ему люди.

– Цепь хорошая, жалко оставить.

Со двора выносили все, что можно было взять и что можно было унести. Пять-шесть мужчин торопливо ломают забор с левой стороны. Пахом Васильевич и Стропилкин сделали попытку вытащить со двора окна дома, но жара прогнала [их]».

Фрагмент содержит лексику, прямо связанную с темой пожар ( пожар ‘пожар’, толкель ‘пламя’ , тол ‘огонь’, па-лыця кудо ‘горящий дом’, копачазельть раужо качамосо ‘были окутаны черным дымом’), или косвенно соотносимую с ней, конкретизирующую объект художественно-живописного описания ( ертовсть ушов ‘бросились на улицу’, чийсть ломанть, сеересть ‘бежали люди, кричали’, кие-бути вачкодизе ба-яганть ‘кто-то ударил в колокол’, стака укстнема ‘тяжелый стон’, панить та-лакадозь реветнень ‘гонят растерянных овец’, снарты идемс ‘пытается спасти’ и др.).

Для ключевых слов и словосочетаний художественного текста характерна культурная значимость. Эти единицы часто связаны с традиционными народными символами, отсылают читателя к библейским, мифологическим образам, вызывают у него историко-культурные ассоциации, могут рассказать о специфике обрядов, привычек [7], всего принятого и непринятого в поведении, разрешенного и запрещенного в социальном этикете той или иной эпохи, создают в произведении широкое межтекстовое (интертекстуальное) [18] «пространство».

Так, во фрагменте из романа «Пургаз», в котором Абрамов рассказывает о подготовке к проведению языческих молебнов у мордвы, ключевыми становятся слова и словосочетания, относящиеся к сакральной лексике: Эрьва иестэ… ютавтови раськень покшозкс . Лиясто натой пур-навить ве кужос кавто-колмо раське. / Раськень озатятне ладить чи. Тенень мерить Ине чи . Теде икеле ютавтовить вишка озкст – вейке кудонь, колмо-ниле кудонь, велень. Неть озкстнэсэ энялдыть Ине Шкаентень , максозо сюронь чачо-ма, ракшань раштамо, максозо сэть-ме эрямо. Ине чистэнть , теде башка, озныть Ине Шкаентень паро иень мак-сомадо, эрявикс шкасто улест пиземеть, иляст са масторонть лангс ят ломанть, душмант. / Раськетне пурнавить вирень кужос , сыре чувтонь перька . Озномась ютавтови вейке чис, анокстыть тен-зэ вельть кувать. Озатятне варчить печкемс букат, барант, конатнень ике-лев андсызь седе парсте – улест куят ды валанят. Берянь ракшась ознома чин-тень а маштови 17 . «Каждый год... проводится большой родовой молебен. Иногда даже собираются на одной поляне два-три рода. Жрецы родов устанавливают день. Его называют Великий день. До этого проводят малые молебны – одного дома, трех-четырех домов, села. На этих молебнах просят Всевышнего, чтобы родился урожай, скотина размножалась, чтобы дал тихую жизнь. В Великий день, кроме этого, молятся Всевышнему, чтобы дал хороший год, в нужное время чтобы были дожди, не приходили на землю вражьи люди, разбойники. Роды собираются на лесную поляну, вокруг старого дерева. Моление проводится один день, готовятся к нему очень долго. Жрецы выбирают зарезать быков, баранов, которых до этого кормят как можно лучше – чтобы были жирными и гладкими. Плохая скотина к молебному дню не годится».

Тему данного фрагмента, состоящего из трех ССЦ, определяет слово озкс ‘молебен’. Оно связывает воедино другие лексемы, конкретизирующие объект описания: раськень покш озкс ‘большой родовой молебен’, озатятне ‘жрецы’, Ине чи ‘Великий день’, вишка озкст ‘малые молебны’, Ине Шкай ‘Всевышний’, озныть ‘молятся’, пурнавить вирень ку-жос, сыре чувтонь перька ‘собираются на лесную поляну, вокруг старого дерева’, озномась ‘моление’. Лексика этой тематической группы возвращает социальный и житейский опыт прошлого, давние забытые традиции.

М. М. Бахтин справедливо утверждает, что разные тексты неизбежно вступают в диалогические отношения, становясь звеньями речевой цепи, так как они неизбежно соприкасаются друг с другом «на территории общей темы, общей мысли» [2, 299 ], поэтому и у Абрамова встречаются различные обращения, отсылки, сравнения с какими-либо событиями, персонажами и др. Например, в романе «Олячинть кисэ» страдания Олены после пыток, примененных князем Долгоруковым, писатель сравнивает со страданиями самого Иисуса Христа. Для этого он обращается к соответствующему месту в Библии, а также вводит в свой текст лексемы-библеизмы: ...мелезэнзэ ледсь Евангелиясто се тар-кась, конасонть кортавсь, кода Голгофа пандов крестонть кандомсто Иисуснэнь ливезев чаманзо нардамс вейке иудеесь макссь кедь паця. Иисусось нардызе ча-мастонзо ливезенть ды максызе пацянть мекев Пацянть лангс кадовсь Спасите-ленть ликезэ 18 . «.вспомнила [она] то место из Евагелия, в котором говорилось, как Иисусу, когда тот нес крест на гору Голгофу, один иудей дал носовой (букв. ручной) платок для того, чтобы вытереть потное лицо. Иисус вытер с лица пот и отдал платок обратно. На платке остался лик Спасителя».

Олена, по мнению автора, также несет свой крест, она тоже поднимается на свою Голгофу, дарующую ей в сердцах и памяти людей бессмертие: Те ловонтень истя жо кадовсь Оленань ликезэ ¹⁹. «На этом снегу также остался лик Олены».

Тему ССЦ определяет ключевое слово тундо ‘весна’, объединяющее вокруг себя слова и выражения, с помощью которых писатель показывает картину весеннего пробуждения природы: сась ма-зый шказо ‘наступило время красоты’, кармась пижелгадомо ‘начал зеленеть’, ацавсть парцеень пиже кумбосо ‘покрылись зелеными шелковыми коврами’, чоледить нармунть ‘чирикают птицы’, панжовкстнэнь велькска ‘над цветами’, ливтнить промот, мекшть, эрьва кодамо тюсонь нимилявт ‘летают шмели, пчелы, разноцветные бабочки’, кача-ды лем чувтонь панжовксонь чине21 ‘отдает запахом черемуховых цветов’. Природа у автора живая, натуральная. Соз- дается впечатление, что ты находишься в лесу и наслаждаешься красотой родного края. В ССЦ много изобразительновыразительных языковых средств, оно переполнено яркими красками, помогающими создать живую и эмоциональную картину. Тематически значимая группа слов помогает понять душевное состояние людей, их приподнятое настроение в предвкушении скорых и в лучшую сторону изменений в жизни. Однако у Абрамова есть и другая весна, весна тяжелых военных лет: 1942-це иень тундось сась Найманс войнань потмура пельтнень пачк. Ламонень эзь неяво сонзэ манейчи-зэ, эзь маряво лембезэ, тантей коштозо. Валскень ды чокшнень зорятне палсть якстерестэ. Сынь неявсть ломантне-нень пожаронь валдокс. Садтнэ эзть пи-желгадо. Сынь эзть ливте лопат, эзть нолда панжовкст. Ютазь телеть якша-мотне пултызь умаринатнень, атямарь чувтотнень, ды аштить ней сынь рау-жот, штапот. Сынь кулость стядо.22 «Весна 1942 года пришла в Найманы сквозь мрачные тучи. Многим не видна была [ее] ясность, не чувствовалось [ее] тепло, вкусный воздух. Утренние и вечерние зори горели красным. Они казались людям отсветами пожаров. Сады не зазеленели. Они не выпустили листьев, не пустили бутонов. Прошедшие зимние холода сожгли яблони, вишни, и стоят они теперь черными, голыми. Они умерли стоя…».

В семантическом отношении это ССЦ антонимично предыдущему. На наш взгляд, ключевым здесь становится не слово тундо ‘весна’, но целое словосочетание 1942-це иень тундось ‘весна 1942 года’. Тематическая группа слов, относящихся к теме природы, в этом ССЦ не является средством изображения красоты весенней природы. Напротив, с ее помощью автор показывает страдания людей, которые не замечают обновления жизни, не испытывают никакой радости: тундось сась… войнань потмура пельтнень пачк ‘весна… пришла сквозь мрачные тучи’, эзь неяво сонзэ манейчи- зэ, эзь маряво лембезэ, тантей коштозо ‘не видна была [ее] ясность, не чувствовалось [ее] тепло, вкусный воздух’, вал-скень ды чокшнень зорятне… неявсть… пожаронь валдокс ‘утренние и вечерние зори… казались… отсветами пожаров’. Эти слова и выражения создают минорное настроение, говорят об усталости и душевной опустошенности. Война – большое горе, причем не только человеческое, но и горе всей земли. Она приносит бедствия всему живому: садтнэ эзть пижелгадо ‘сады не зазеленели’, эзть ливте лопат, эзть нолда панжовкст ‘не выпустили листьев, не пустили бутонов’, телеть якшамотне пултызь умаринат-нень, атямарь чувтотнень ‘прошедшие зимние холода сожгли яблони, вишни’, аштить… сынь раужот, штапот ‘стоят… они черными, голыми’. С людьми страдает и природа, но она, как и весь народ, несгибаема: кулость стядо ‘умерли стоя’.

Заключение