Теории правовой природы института вещных выдач в немецкой цивилистике

В Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации предложено масштабное реформирование положений вещного права. В связи с этим особый интерес вызывают преобразования, направленные на формирование нового, соответствующего требованиям современного гражданского оборота, подхода к системе ограниченных вещных прав, который подразумевает введение вместо однотипной системы пользования трехзвенную дифференциацию. Такое решение законодателя базируется на положительном опыте западноевропейских стран, следует традициям отечественного дореволюционного права и нацелено на эффективное развитие усовершенствованного гражданского законодательства.

Основанием для формирования комплекса новых ограниченных вещных прав является расширенное восприятие гражданско-правовой категории «непосредственного господства» над вещью. Именно оно позволяет выделить по критерию содержания помимо давно признанных российским правопорядком прав пользования еще две группы прав: реализации (синонимично праву на получение известной ценности из чужой вещи) и преимущественного приобретения.

К одной из этих классификационных групп принадлежит исследуемый нами, хорошо известный в странах континентального права институт вещной выдачи.

В отечественной цивилистической доктрине его введение вызвало обширную юридическую полемику. Причем дискуссионными оказались вопросы как о правовой природе, так и в целом о необходимости функционирования подобной конструкции в рамках ГК РФ. Считаем, что вопрос исследования сущности этого феномена в таких условиях стоит достаточно остро. Однако с учетом исключительности его германского происхождения и восприятия все-таки как продукта именно немецкой цивилистической мысли мы убеждены в необходимости первостепенного анализа его природы в пределах первоисточника – германского учения.

Последнему свойственно теоретическое разнообразие в области понимания внутреннего естества вещного обременения (Reallast). Так, в немецкой науке институт видится как ограниченное вещное право, как обязательство и как смешанная паллиативная конструкция, включающая в себя элементы двух указанных выше типов.

Вещная концепция представляется основной и объединяет под своим началом совокупность гипотез определенного характера. Самой первой по времени своего возникновения является теория сервитута – servitutes juris Germanici . Далее происходит закономерная градация подходов, обусловленная отнесением Reallast либо к группе прав потребления и пользования (Gebrauchs und Nutzungsrechte) – классическая вещно-правовая теория, либо к группе прав ответственности (Haftungsrechte) – теория залоговой ответственности. Кроме того, существует смешанная вещноправовая теория, опровергающая незыблемость дифференциации и, как следствие, подтверждающая равноценное сочетание в институте свойств двух групп без признаков преобладания.

Кстати, выделение в германской доктрине таких гипотез, очевидно, построено на систематизации ограниченных вещных прав, которую предложил О. Гирке исходя из основания содержа- ния (Inhalt). Единственное, относительно вещного обременения мы не рассматриваем обозначенную им группу преимущественных прав (Erwebsrechte) и условно выделяемую как допустимый вариант группу прав распоряжения [1].

Обязательственная теория такого разнообразия подходов не раскрывает, делая акцент лишь на тех компонентах, которые, с точки зрения идеологов, явно противоречат вещной природе. Последняя эклектичная концепция тоже имеет свои уникальные доводы и аргументы. В свое время она была превалирующей и признавала вещное обременение в целом частью вещного права, а обязательства по погашению отдельных задолженностей – персональным долгом собственника [2].

Начнем анализ с теории сервитута servitutes juris Germanici , являющейся древнейшей из предложенных. Л. Манн, негативно отзываясь об этой идее, заключал, что «романизированная юриспруденция не поняла институт и заменила вещное обременение на прокрустово ложе, следуя шаблонам римского права» [3].

Рассматривая вещную выдачу как один из видов сервитутов, ученые подчеркивают следующее. Суть анализируемой модели заключалась в том, что собственник обремененного земельного участка обязывался к активным действиям (facere), подразумевающим совершение выплат в пользу уполномоченного лица. Положения конструкции шли вразрез с устоявшимся правилом, согласно которому servitus in faciento cousistere non potest, т. е. сервитут не мог состоять в facere собственника служащей вещи.

Однако римское право знало исключение из максимы – им выступала нестандартная конструкция servitus oneris ferendi, дающая лицу право опереть свою постройку на постройку другого (речь идет, например, о стене или колонне). В таких обстоятельствах собственник сооружения, служившего опорою, должен был сам, своими активными действиями поддерживать его в достойном состоянии. Это исключение активно функционировало в римском праве, очевидно исходя из соображений соблюдения интересов собственника, не желающего допускать посторонних лиц на свою территорию [4]. Сторонники гипотезы servitutes juris Germanici стали воспринимать вещное обременение как разновидность такого нестандартного римского сервитута, состоящего в предоставлении права действия.

По прошествии времени была доказана неубедительность этой теории и, как результат, отвергнуты известные постулаты. С появлением Германского гражданского уложения возникло уже самостоятельное ограниченное вещное право (jurа in re aliena) – вещное обременение (Reallast). Оно попало в кодификацию под влиянием вещно-правовой теории пользования, центральной идеей которой является возможность пользования потребительскими качествами чужой вещи. Ее сторонник Вольф писал так: «Рассматривать вещное обременение в правовом аспекте допустимо исключительно как ориентированное на отдельные выплаты, гарантирующие право использования».

О. Гирке мыслил аналогичным образом, заключая, что сущность вещного обременения сосредоточена в «праве пользования» потребительской стоимостью участка, направленном на регулярные выплаты, которые обеспечивались бы средствами и силами собственника. Эти выплаты обязательны для него и представляют собой «вещно-правовую задолженность». Последнюю, кстати, не следует путать с личным обязательством (ученый был сторонником теории «о вещном долге»). В конце концов О. Гирке подводит итог: «Вещное обременение, таким образом, представляет собой право пользования, гарантированное ответственностью за предмет» [5].

Впрочем, несогласных с такой интерпретацией оказалось много. Не отрицая вещной природы этого института, немецкие ученые начали настаивать на превалировании в конструкции иного компонента.

Г. Вестерман, К.-Х. Гурски, Д. Эйкман утверждают, что признать институт Reallast правом пользования можно лишь косвенно или условно. Пользовательский характер здесь проявляется, когда речь идет о необходимости производства платежей. Однако если допустить факт, что собственник получает средства, необходимые для оплаты, при помощи управления хозяйством земельного участка, то есть имеет место натурализация, то, по мнению ученых, в случае если оплата перестанет производиться, наступит определенный диссонанс. Ведь обладатель вещного обременения тем не менее не будет иметь права собственноручно собрать эту продукцию, а значит, пользование для него будет не актуально. Reallast даст ему исключительно вещное право требования или же предоставленное самим собственником полномочие на распоряжение вещью при наличии определенных обстоятельств [6].

Выходит, что центральной идеей института в рамках рассматриваемой гипотезы является право подчинить вещь власти управомоченного таким образом, что последний получит удовлетворение требований за ее счет. Соответственно, вещное обременение в описанном понимании принадлежит к группе прав ответственности, представляющей для обладателя ограниченного вещного права возможность требовать изъятия и конфискации вещи и ее последующей продажи в процессе конкурсного производства. (Сторонники данного подхода – Крюкманнут, Бабеус, фон Тур.)

Считается, что первым о таком характере Reallast заговорил Кохлер. Он описывал вещное обременение как obligationcs in rem scriptae. В этом смысле институт как раз являлся сходной с залогом формой материальной ответственности за участок.

В настоящее время Дж.T. Фуллер классифицирует регулярные выплаты как материальную ответственность за недвижимую вещь, а сам земельный участок видит объектом материальной ответственности [7].

В научной литературе представлена точка зрения, согласно которой Reallast не может быть причислен однозначно ни к одному, ни к другому типу ограниченных вещных прав, так как обладает признаками двух групп. Обнаружить такой подход к теоретическому пониманию можно в ранних сочинениях Г. Вестермана [8].

Как было указано ранее, некоторые специалисты усматривают в немецкой модели Reallast противоположную предыдущим вещным «обязательственно-правовую» природу. В этом случае вещное обременение представляет собой обязательство. Однако, по убеждениям Ф.К. Савиньи, оно не типично, носит в некотором роде искусственный характер и основано на каком-либо общем свойстве, совместном с самыми разнообразными индивидуумами [9].

П. Ортман, в свою очередь, считал, что главный антивещный аргумент состоит в активном (направленном на facere) характере вещно-правовой обязанности, которая достаточно остро противоречит абсолютной природе вещного права, в одинаковой степени направленного против всех третьих лиц без различия между ними [10].

Последняя – паллиативная теория (идеологи: Лехман, Хек) базируется на синтезе выработанных еще пандектной системой признаков «вещности» и идущих с ними вразрез элементов обязательственной природы. Согласно этим воззрениям теория именуется как «вещно-обязательственная» и, соответственно, рассматривает Reallast как обязательственно-вещное право, или как вещно-защищенное обязательство [11].

Однако ключевой проблемой гипотезы является тот факт, что подобный смешанный тип не способствует стабилизации отношений и является критически оппозиционным по отношению к исторически сформированной и положительно зарекомендовавшей себя в германской доктрине и законодательстве дифференциации имущественных прав.

Анализ подходов к пониманию сущности конструкции Reallast в немецкой догматике наглядно продемонстрировал, насколько многополярен и уникален этот институт. Результатом научных дискуссий по поводу его правовой природы стало пять самостоятельных теорий, каждая из которых видит центральную идею, заключенную в вещном обременении, по-своему.

С нашей точки зрения, вещная выдача является ограниченным вещным правом, которое принадлежит к группе прав ответственности. Все-таки определение Reallast в прошлом столетии как прав использования (Nutzungsrechte) соответствовало именно тому периоду, поскольку повинности выплачивались из обремененного земельного участка в основном натуральными продуктами, производимыми на нем [12]. Однако сейчас подобная натурализация встречается достаточно редко. Современному праву известны другие формы выплат, состоящие, например, в денежном эквиваленте или в виде разного рода услуг. Думается, что в настоящее время институт должен функционировать в качестве средства обеспечения платежей, услуг, натуральных выплат и других обязанностей и давать возможность реализовать соответствующую вещь в том случае, если выплаты со стороны собственника не будут совершены.

Соответственно, восприятие конструкции отечественным правом должно исходить из этих же соображений. Тем более что заложенный в Концепции развития гражданского законодательства РФ модернизированный базис демонстрирует желание разработчиков возродить классическую дифференциацию ограниченных вещных прав. Относительно этой классификации институт вещной выдачи наряду с залогом войдет в группу прав, называемых Е.А. Сухановым «правами на получение известной ценности из чужой вещи» [13], или же, как синонимично обозначает их И.А. Емелькина, в «группу прав на реализацию».

Ссылки:

• 1.   Цит. по: Емелькина И.А. Система ограниченных вещных прав на земельный участок : монография. М., 2011.

• 2.   Nipperdey Н.С. Das deutsche Privatrecht in der Mitte des 20. Jahrhunderts: Festschrift für Heinrich Lehmann zum 80.

• 3.   Mann L. Untersuchungen über den Begriff der Reallasten im gemeinen Recht. Dessau, 1872. S. 43.

• 4.   Дернбург Г. Пандекты : в 3 т. Т. 1, ч. 2: Вещное право / под ред. А.Ф. Мейндорфа. СПб., 1905. C. 187–189.

• 5.    Nipperdey Н.C. Op. cit. S. 384.

• 6.   Westermann H., Gursky K.-H., Eickmann D. Sachenrecht: ein Lehrbuch. Heidelberg, 1998. S. 872.

• 7.   Füller J.T. Eigenständiges Sachenrecht? Tübingen, 2006. S. 74–75.

• 8.    Westermann H., Gursky K.-H., Eickmann D. Op. cit. S. 872.

• 9.    Савиньи Ф.К. Обязательственное право. М., 1887. С. 129.

• 10.    Oertmann P. Zur Struktur der subjektiven Privatrechte // Archiv fur die civilistische Praxis. N. F. B. II. H. 2. 1925. S. 145.

• 11.    Nipperdey Н.C. Op. cit. S. 386.

• 12.    Емелькина И.А. Указ. соч.

• 13.    Гражданское право : в 2 т. Т. 2 / отв. ред. Е.А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2006. С. 146.

Geburtstag. 1956. S. 354.