В мирах Искандера (рецензия на монографию А.П. Романенко «Идиостиль Фазиля Искандера»)

Л итературно-художественное творчество в лучших своих проявлениях всегда представляет собой построение неких воображаемых писателем миров, в той или иной степени сопряженных с миром реальным. У каждого хорошего автора созданная им действительность оказывается в должной мере убедительной. Конечно, здесь речь не идет о документальной точности, тем более - об абсолютной объективности художника: это качество должно быть присуще совсем иным текстам - скажем, железнодорожному расписанию или статистическому справочнику (?). Понятно, что автор пропускает факты сквозь призму творческого воображения, а потому одни и те же лица и события могут быть описаны по-разному. В любом случае используются языковые единицы, но здесь доминирующую роль выполняют два фактора: отбор лексем из тезауруса и характер их использования. В результате у читателя и возникает ощущение оригинальности, неповторимости авторского стиля (идио-стиля). Однако природа литературного творчества такова, что нередко затруднителен ответ на вопрос: все-таки за счет каких именно приемов писателю удается добиваться такого эффекта? Совершенно очевидно, что для познания этого феномена необходим глубокий филологический анализ конкретных текстов, притом с непременным учетом культурных реалий описываемых в них ситуаций и характера их участников.

К числу удачных примеров воплощения подобных подходов принадлежит рецензируемая монография (Романенко А.П. Идиостиль Фазиля

Искандера. Лингвокультурологический аспект. Саратов, 2016. 144 с.; далее указываются номера страниц данного издания).

А.П. Романенко избирает объектом своего внимания индивидуальный стиль Ф. Искандера.

Исследование структурировано вполне логично: первая его глава посвящена внешней стороне искандеровского стиля, вторая - его внутренней стороне, а в третьей объясняется метапоэтика названного писателя.

В первой главе культура обоснованно рассматривается с учетом слитности изображения в текстах Искандера культур народной и массовой, которые по ряду параметров не конгруэнтны (с. 13–14); при этом обнаруживается прямое противопоставление персонажей как речекомму-никантов, руководствующихся аксиологическими установками соответственно одной из указанных культур (с. 22 и др.). Следует заметить, что такая поляризация актуальна для послесоветского периода (см. об этом, например [Васильев, 2014а; 2014б; 2015]). Верно замечено: «^Противостояние народной культуры официальной не антагонистическое, а этическое. Народная культура не агрессивна, она ищет формы согласия. А массовая (и официальная, и неофициальная) - агрессивна, она провоцирует конфликт, она опасна, потому что утверждается с помощью насилия» (с. 29). Здесь же справедливо указываются качественно различные объекты любви каждой из названных культур: для первой из них - это полуя-зыческое божество, воплощенное в маленьком орехе, а для второй – вождь.

ВЕСТНИК

Следующая глава монографии открывается ключевым тезисом: «Индивидуальный стиль (в узком смысле) Искандера образуется взаимодействием, сочетанием двух начал: эпическим и смеховым» (с. 50). Правильность этого тезиса А.П. Романенко убедительно аргументирует далее (предварительно оговорившись, что он относится к сатирической прозе, а не стихотворным текстам писателя). Устанавливается, что в рассматриваемых произведениях разговорный рассказ противопоставлен формам и жанрам официальной советской речи, причем последние «изображены без симпатии и с иронией, даже с сарказмом» (с. 52 и след.). Далее с привлечением многочисленных ярких иллюстраций подробно характеризуется разнообразный репертуар созидания комического Искандером, где присутствуют в качестве излюбленных принципиально избыточное толкование; повтор; ки-несика (жесты); интерференция языков, связанная с соотношением народной и официальной массовых культур (с. 65 и далее). В статусе модального вектора текстов Искандера названа их тонкая ироничность (с. 117), что подтверждается рядом примеров.

Третья глава посвящена вопросам метапоэтики, затрагиваемым в книгах Искандера. Согласимся с А.П. Романенко и в том, что исследуемый им автор - действительно «писатель рефлектирующий, поэтому изучение его метапоэтики, систематизация разрозненных высказываний - непременное условие понимания специфики его идиостиля» (с. 120). Любопытны тщательно отобранные исследователем высказывания Ф. Искандера. Например: «Вдохновение, можно сказать, есть признак благосклонности Музы к человеку, испытывающему вдохновение» (с. 126). В результате четкой классифика- ции и внимательного рассмотрения компонентов метапоэтики писателя делаются логичные выводы о том, что “соотношение замысла, мысли и эмоции в соответствии с традиционной риторикой неразрывны <…>: смыслообразующая эмоция инициирует процесс текстопорождения, что и именуется словом “замысел”. <…> Процесс же “оживания вещи” (т.е. литературного произведения. – А.В.) – это, разумеется, вдохновение, которое появляется при “правильной” организации творчества» (с. 136–137).

В заключение А.П. Романенко констатирует: «Проза Искандера уникальна, а его индивидуальный стиль настолько своеобразен, что не нуждается в резюмирующей оценке» (с. 138). Впрочем, такой развернутой оценкой, по существу, и стала данная монография, вполне достойная искандеровского творческого наследия. Следует сказать также, что эта книга станет несомненно полезной в практике преподавания и изучения дисциплины «Филологический анализ художественного текста».