Вина в деликтных обязательствах: законодательство, теория, практика

Различные аспекты вины на протяжении столетий составляют предмет изучения психологии, юриспруденции, философии, этики, социологии и других отраслей знания. В системе отраслей юридической науки значимость исследования вины и связанных с ней понятий предопределяет- ся как фундаментальностью этой категории, так и ее значением в процессе реализации юридической ответственности.

В национальном гражданском законодательстве категория «вина» не дефиницируется, законодатель в п. 1 ст. 401 Гражданского кодекса

Российской Федерации раскрывает понятие невиновности и ограничивается указанием на формы вины (умысел и неосторожность) [1].

Аналогично вина находит отражение в гражданском законодательстве большинства стран постсоветского пространства. Например, Гражданский кодекс Республики Казахстан также содержит только понятие невиновности. Согласно ч. 1 ст. 359 ГК РК невиновность должника обуславливается принятием им всех зависящих от него мер для надлежащего исполнения обязательства [2].

Иной подход среди стран бывшего союзного государства усматривается в гражданском законодательстве Республики Молдовы. В ст. 20 Гражданского кодекса Молдовы раскрывается содержание умышленной и неосторожной вины. Осознание лицом вредного характера своих действий (бездействия), предвидение вредных последствий, желание или сознательное допущение наступления этих последствий составляет умысел. Неосторожность (небрежность) имеет место при осознании лицом вредного характера своих действий (бездействия), предвидении вредных последствий своего деяния и легкомысленном расчете на их предотвращение либо при отсутствии осознания вредного характера своих действий (бездействия) и предвидения возможности наступления вредных последствий, при условии, что лицо должно и могло их предвидеть. Отдельно законодатель Республики Молдова выделяет грубую небрежность, при которой имеет место глубокое отсутствие осмотрительности, которая явно должна быть проявлена при данных обстоятельствах дела [3].

В европейском деликтном праве «лицо считается виновно ответственным за причинение вреда в случае нарушения общепринятых норм поведения (требуемого стандарта поведения) по умыслу или неосторожности» (ст. 4:101 Принципов европейского деликтного права (далее – Принципы)). Обстоятельства, которые должны приниматься во внимание при определении стандарта поведения, изложены в п. 1 ст. 4:102 Принципов. Следует отметить, что, несмотря на то, что Принципы в общем исходят из объективной вины, которая сливается с противоправностью, в п. 2 ст. 4:102 содержатся отдельные субъективные элементы, которые могут смягчить оценку поведения лица [24, с. 75, 81].

Подход законодателя к определению невиновности в ст. 401 ГК РФ небезосновательно открыл простор для рассуждений о тенденциях наполнения вины как гражданско-правовой категории от- 84

личным от уголовного права и естественным для частноправового регулирования содержанием. Например, Е.А. Суханов отмечает, что в гражданском праве «вина переводится из области труднодоказуемых субъективных психических ощущений конкретного человека в область объективно возможного поведения участников имущественных отношений» [22].

Дефинированная в п. 1 ст. 401 ГК РФ «невиновность» представляет почву для размышления о возможности определения на ее основе понятия «вины», которое бы соответствовало действующей системе гражданско-правового регулирования, и об использовании данного понятия, в том числе, и для деликтных обязательств. По нашему мнению, законодатель, формулируя невиновность, исходит из отсутствия элементов, которые составляют неосторожную форму вины. Такой подход представляется логичным и не свидетельствует о полной объективизации вины.

Как отмечает В.В. Иваненко, «если бы ГК РФ исходил из концепции недифференцированной вины, <…>, то можно было бы заключить, что абз. 2 п. 1 ст. 401 ГК РФ закрепляет поведенческую концепцию вины» [4].

В отличие от договорных обязательств, где наступление ответственности за их нарушение в ряде случаев обуславливается конкретной формой вины (например, п. 1 ст. 693, п. 2 ст. 901 ГК РФ), для деликтной ответственности форма вины, как правило, индифферентна. Форма вины потерпевшего учитывается при решении вопроса о полном или частичном освобождении причинителя вреда (лица, на которое законом возложена обязанность возместить вред) от ответственности (п. 1 ст. 1079, п.п. 1, 2 ст. 1083 ГК РФ), кроме того, умышленная вина деликвента исключает возможность уменьшения судом размера возмещения вреда (п. 3. ст. 1083, п. 4 ст. 1090 ГК РФ). При этом содержание рассматриваемой категории имеет определяющее значение для доказывания причинителем вреда своей невиновности.

Одной из особенностей механизма правового регулирования отношений, возникающих вследствие причинения вреда, является то, что он, как правило, включает в себя стадию правоприменения.

Анализ правоприменительных актов судов позволил прийти к выводу, что при определении умышленной вины суды руководствуются п. 23 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 26 января 2010 года № 1, благодаря чему наблюдается единообразие в правоприменительной деятельности [8].

Что касается неосторожности и ее разновидностей, то практика судов свидетельствует о различиях в подходах к пониманию данных категорий. В судебных решениях можно встретить следующие определения простой неосторожности: «обычная неосмотрительность, опрометчивость, легкомыслие в предотвращении, избежании какой-либо опасности» [10]; «проявление некоторой осмотрительности и внимательности, однако недостаточной для того, чтобы избежать причинения вреда» [11]; «лицо понимает, что совершаемое им противоправное деяние способно повлечь наступление негативных последствий, однако не желает наступления таких последствий, самонадеянно рассчитывает на их избежание, полагаясь на определенные обстоятельства или собственные силы» [12]; несоблюдение лицом повышенных требований [13]; «лицо не проявляет требуемой характером деятельности и конкретной обстановкой большей внимательности и осмотрительности» [14].

Грубая неосторожность в судебных актах отражается посредством следующих определений: «несоблюдение очевидных требований, характеризующихся безусловным предвидением наступления последствий с легкомысленным расчетом их избежать» [15]; «лицо осознает противоправность и вредоносность своих действий, но легкомысленно рассчитывает предотвратить наступление таких последствий» [16]; осознание лицом противоправности своего поведения, нежелание наступления отрицательных последствий и невозможность их предвидения при том, что виновный должен был понимать противоправность своего поведения и предвидеть возможность наступления указанных последствий (вреда), но не сделал этого, то есть проявил явную неосмотрительность [17].

Таким образом, суды при установлении «неосторожности» демонстрируют концептуально различные подходы.

Конституционный Суд Российской Федерации в своем определении от 21.02.2008 120-О-О отмечал, что «вопрос же о том, является ли неосторожность потерпевшего грубой небрежностью или простой неосмотрительностью, не влияющей на размер возмещения вреда, разрешается в каждом случае судом с учетом конкретных обстоятельств» [6].

Данное положение не вызывало бы возражений при наличии законодательного определения «неосторожности», в рамках которого суды при рассмотрении конкретных дел определяли ее разновидность, однако на сегодняшний день вышеуказанные примеры из судебной практики позволяют говорить об избыточно широком усмотрении в процессе правоприменения, которое может поставить под сомнение соблюдение принципа равенства.

В ряде случаев (п. 2 ст. 1081, п. 2 ст. 1083 ГК РФ, п. 2 ст. 1101 ГК РФ) законодатель обязывает устанавливать степень вины причинителя вреда, определение которой относится к категории судейского усмотрения. Например, при разрешении двух внешне схожих споров о возмещении вреда, причиненного транспортному средству в результате столкновения с крупным рогатым скотом, суды пришли к одинаковым выводам, что дорожно-транспортное происшествие произошло по обоюдной вине как ответчика, которым не осуществлен должный надзор за животным, в результате чего животное оказалось на проезжей части дороги без присмотра, так и истца, нарушившего п. 10.1 Правил дорожного движения. При этом Иглинский межрайонный суд Республики Башкортостан определил степень вины водителя транспортного средства как источника повышенной опасности и владельца животного, не являющегося таковым, как 80 % и 20 % соответственно [18], а Балейский городской суд Забайкальского края распределил степень вины поровну [19].

Поскольку степень вины является не только количественной, но и качественной категорией, как нам представляется, целесообразно определить в рамках одного из постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации, касающихся практики применения норм, связанных с возмещением вреда, общий контур обстоятельств, которые должны учитываться судами при определении степени вины.

Обращаясь к истории законодательных подходов к определению вины, отметим, что Свод Законов Российской Империи (далее – Свод Законов) также относил вину к условиям вознаграждения за вред и убытки, причиненные как преступным, так и непреступным деянием (Решение Гражданского кассационного департамента Правительствующего сената № 22, 1872 г.) [7, с. 32–33]. Вина разделялась на умысел (намерение) и неосторожность. Понятие вины в Своде не раскрывалось, но в ст. 619 т. Х ч. 1 под вредом, происшедшим от небрежности, понимался такой вред, который в естественном порядке вещей было и надлежало предвидеть и предотвратить [21].

В проекте Гражданского Уложения (ст. 1065) обязанность вознаградить за причиненный недозволенным деянием вред также обуславливалась наличием вины (умысла или неосторожности). Разграничение неосторожности в зависимости от степени на грубую и легкую в проекте не нашло отражения.

Такой подход объяснялся тем, что на практике трудно провести резкую черту между разными степенями неосторожности, и потерпевший должен получить полное удовлетворение при всякой, даже малейшей, неосмотрительности виновника деяния. В объяснениях к ст. 1065 проекта Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского Уложения отмечалось, что воля, направленная к нарушению чужого права (хотя бы и не охраняемого под страхом наказания), есть недозволенная и потому составляет вину, которая, смотря по большей или меньшей сознательности ее, имеет два вида: умысел и неосторожность.

Как отмечали авторы проекта, между деянием и вредом должна быть не только внешняя причинная связь (imputalio facti), но и внутренняя связь (imputalio juris), выражающаяся в сознательном или не вполне сознательном направлении воли к причинению вреда [9, с. 447, 449].

Вышеуказанное определение вины, представленное в объяснениях к ст. 1065 проекта Гражданского Уложения, можно отнести к традиционной национальной дореволюционной доктрине [7, с. 46; 23, с. 79; 20, с. 173].

Возвращаясь к дискуссии о понимании вины в ГК РФ, позволим себе высказаться против ее объективизации. Объективизация вины последовательно приведет к отождествлению ее с иными условиями ответственности за причинение вреда и полному исчезновению. Е. Годэмэ, анализируя теории конститутивных элементов гражданской ответственности, их влияние на законодательство и практику судов Франции второй половины XIX – начала XX века, отмечал: «… теперь признано, что принципиально намерение имеет значение только с уголовной точки зрения, а не с гражданской…», и впоследствии «…на место классической формулы: «каждый отвечает за вред, причиненный по его вине» подставили новую формулу: «каждый должен нести риск вреда, причиняемого его действием». И это подтверждает правильность фразы Иеринга: «Историю идеи вины можно резюмировать как непрерывное уничтожение» [5, с. 319, 321].

А совершенное устранение вины, справедливо подчеркивал Э.Э. Пирвиц, как общего основания обязательства вознаграждения за вред, не только противоречило бы началам справедливости, но должно было повлечь за собою изгнание нравственных начал также из других областей гражданского права [7, с. 41–42].

Представляется, что определение причинения вреда по неосторожности как «непроявления требуемой характером фактических обстоятельств заботливости и осмотрительности» не исключает понимания вины как направления осознанной и свободной воли. При таком подходе в процессе решения вопроса о наличии неосторожной вины будет применяться объективный критерий к оценке субъективного элемента. Аналогичное положение высказывал Т.М. Яблочков, анализируя господствующее к началу ХХ в. воззрение немецкой доктрины [23, с. 85]. Что касается умысла, то в его основе лежит намерение причинить вред как вектор этой осознанной и свободной воли.

Таким образом, вопросы, связанные с виной, требуют правовой определенности, которая должна обеспечить предсказуемость правового регулирования, единообразие правоприменения и способствовать достижению баланса между гуманностью и справедливостью при разрешении споров о возмещении вреда.