Вклад русских историков-эмигрантов в Китае в развитие исторической науки в 20-40-е годы ХХ века

DOI:

Октябрьская революция 1917 г. и Гражданская война в России выплеснули за пределы страны миллионы ее граждан. В числе русских беженцев в Китае и в первую очередь в Маньчжурии оказались тысячи деятелей науки и образования. Среди них находились и представители научной исторической общественности, имена которых были известны еще в царское время.

Разные по идейным воззрениям (кадеты и либералы, монархисты, меньшевики и представители других политических партий), все они в разной степени отрицали советскую власть, которая изгнала их за пределы России. Большинство эмигрантов, будучи высокообразованными интеллигентами, воспитанными на классических образцах вековой русской культуры, литературы и богатой истории, тосковали по Родине. Пронизанные сентиментальностью и ностальгией, они вкладывали в понятие культуры прежде всего великие произведения русской литературы. Именно в дореволюционной литературе, считали эмигранты, был заложен моральный и духовный потенциал. Литература явилась практически единственной основой культурного и национального исторического единства эмиграции и приобрела особое значение еще и в связи с тем, что многие историки, такие как Г.В. Мелихов, Н.В. Устрялов, Вс.В. Иванов и другие, выступали наравне с литературоведами, критиками и лекторами. Они уделяли литературным проблемам не меньше внимания, чем историческим.

Чтение и научная просветительская и преподавательская работа стали главными занятиями для творческой интеллигенции в непростых условиях изгнания.

Духовное творчество для русской интеллигенции явилось не только способом выжи- вания, но и выполнением огромной исторической миссии – сохранить для грядущей России дореволюционную русскую культуру и ее традиции. Один из известных представителей старшего поколения культуры русского зарубежья К.Р. Кочаровский, говоря о задачах эмигрантов, отмечал: «Сотни тысяч русских людей, рассеянных по странам, это – великий посев семян русской культуры, и от них самих зависит теперь взрасти и дать плод. Историческая судьба как бы отрядила их в пространство, дав им широкие своеобразные возможности, сделав их физически как бы некоторым народно-культурным посланством России за границей».

В адаптации русских эмигрантов, в том числе представителей исторической общественности на чужбине, важная роль принадлежит высшим учебным заведениям. Среди них Харбинский политехнический институт, Юридический факультет, Педагогический университет, Северо-Маньчжурский университет и другие, где русские профессора и доценты преподавали историю и занимались научной деятельностью.

Среди них ученые-историки Н.И. Никифоров, Н.В. Устрялов, В.А. Рязановский, М.Н. Ершов и др., имена которых были широко известны еще до революции 1917 года. Рассмотрим научную и педагогическую деятельность некоторых из них.

Николай Иванович Никифоров, уроженец Киевской губернии, родился 29 апреля 1886 г., в 1910 г. окончил Университет Св. Владимира в Киеве, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию, в 1914 г., сдав выпускные экзамены в магистратуре, получил звание профессора. С 1914 по 1917 г. состоял приват-доцентом. Известны- ми работами этого периода стали: «Освобождение крестьян от крепостной зависимости (1861–1911)», изданная в Киеве в 1911 г., а также «Сеньориальные повинности по наказам Этампского бальяжа 1789 года», часть которой была удостоена золотой медали – награды Университета Св. Владимира. В эти годы сформировался интерес Н.И. Никифорова к историко-экономической проблематике. А дальше начался путь в эмиграцию. В 1917–1919 гг. экстраординарного профессора кафедры всеобщей истории Омского политехнического института Н.И. Никифорова назначили директором Департамента министерства иностранных дел этого университета [1, л. 1]. В 1920–1921 гг. он являлся профессором Иркутского государственного университета [4; 5], затем, отступая с белой армией на Восток в 1921 г., Никифоров оказался во Владивостоке. Там он был избран профессором кафедры всеобщей истории Дальневосточного государственного университета. С утверждением в октябре 1922 г. советской власти в Приморье эмигрировал в Маньчжурию. С 1 января 1922 г. он работал в должности профессора на кафедре истории русского права Юридического факультета в Харбине. Здесь он читал историю русского права, всеобщую историю, историю экономических учений, новейшую всеобщую историю, историю торговли, одновременно вел практические занятия по общей истории и истории русского права, истории хозяйственного быта и семинары по истории русского права. Замеченное у студентов стремление к углублению изучения читаемых им предметов нашло отражение в работах в рамках организованного им при факультете научного кружка, а также в самостоятельном составлении студентами докладов. Исторический кружок под руководством профессора Н.И. Никифорова действовал до 1930 года [3, с. 315–326].

В 1928 г. Н.И. Никифоров защитил диссертацию по теме «Сеньориальный режим во Франции в исходе Старого порядка».

В годы харбинской эмиграции наблюдается постоянное обращение Н.И. Никифорова в своих научных публикациях к темам, раскрывающим историю через взаимосвязь с другими общественными науками, что способствовало развитию целого направления историко- экономических сюжетов. Он был членом и секретарем испытательной комиссии, редактором журнала «Вестник Маньчжурского педагогического общества». Вот перечень его наиболее известных исторических трудов: История китайского права (библиография) // Вестник Маньчжурии. 1928. № 3. С. 88–93 ; История китайского права (библиография) // Библиогр. сб. б-ки КВЖД. 1928–1929. Т. 1 (II). С. 4–14 ; Обзор памятников монгольского права. Исторический очерк // Библиогр. сб. б-ки КВЖД. 1928. Т. 1 (VI). С. 281–311 ; Русская историческая наука за рубежом // День Русской культуры. 1930. 15 июня. Полный список его трудов опубликован в девятом томе «Известий Юридического факультета» [1, л. 2].

Перед Второй мировой войной Н.И. Никифоров уехал в США, где работал в должности профессора русской и европейской истории.

Еще задолго до эмиграции профессор Георгий Константинович Гинс был хорошо известен не только в России, Маньчжурии, но и в Европе и Америке. Родившийся в 1887 г., он окончил Петербургский университет в 1910 г., был учеником и последователем великого русского ученого, профессора Санкт-Петербургского университета А.П. Петражицкого. В 1911– 1913 гг. он стажировался в университетах Берлина, Гейдельберга и Парижа. В 1916 г. в Петербургском университете сдал магистерские испытания по гражданскому праву и получил звание приват-доцента. В 191 8–1919 гг. Г.К. Гинс занимал должность начальника канцелярии Совета министров адмирала Колчака, где сотрудничал с Н.В. Устряловым, Л.А. Ус-труговым, генералом Суриным [2].

Европейский образованный юрист, он имел глубокие познания в истории, этнографии, часто печатался в «Историческом вестнике», выходившем в Харбине. Им были опубликованы такие этнографические очерки, как «Таранчи и дунгане» (1911 г.), «В киргизских аулах» (1913 г.) и ряд статей по вопросам колонизации и кооперативного дела (Трудовой Сибири). Вот перечень его известных исторических трудов: Таранчи и Дунгане. (Очерки из поездки по Семиречью) // Исторический вестник. Серия «Восточная литература». 1911. № 8 ; Способы обеспечения обязательств (с точки зрения истории и системы гражданского права). Пг. : Сенат. тип., 1917.

29 с. ; Право и сила: очерки по истории теории права и политики. Харбин, 1929 ; Монгольская государственность и право в их историческом развитии. Харбин, 1932.

На Юридическом факультете Г.К. Гинс руководил кафедрой вплоть до его закрытия, читал лекции в Харбинском педагогическом университете, Северо-Маньчжурском университете, Коммерческом училище. В Харбине было издано более двух десятков книг и брошюр Г.К. Гинса, посвященных истории государства и права России и других стран.

В 1937 г. он издал сборник «Россия и Пушкин», в котором были опубликованы его известные статьи, такие как «А.С. Пушкин и русское самосознание», «Русское прошлое в произведениях Пушкина». Помимо научной и преподавательской деятельности Г.К. Гинс был одним из основателей предприятия «Русско-маньчжурская книготорговля», председателем совета директоров в Пригородном банке в Харбине.

Эмигрировав перед Второй мировой войной в США, Г.К. Гинс продолжал активно сотрудничать с эмигрантскими газетами Харбина, Шанхая. В 1942–1944 гг. редактировал сан-францисскую газету «Русская жизнь». В США продолжал работу, начатую еще в Китае: «История России как многонациональная империя», однако она осталась незавершенной.

В 1925 г. в Китай эмигрировал известный историк из России Георгий Густавович Тельберг. Уроженец г. Царицыно (1881 г.), ученик профессора Н.П. Загоскина, в 1903 г. окончил юридический факультет Казанского университета и был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1917 г. Г.Г. Тельберг был избран деканом юридического факультета Саратовского университета и директором Экономического института как специалист в области истории права и государственных учреждений в России. 14 декабря 1919 г. он выехал за границу, где работал в должности профессора истории русского права Юридического факультета в Харбине, а также читал лекции по русской истории, государственному праву. Известен как автор большого числа исторических и юридических работ.

Среди историков-эмигрантов русского Китая заметно выделяется профессор В.А. Ряза- новский. Одна из его крупных новаторских работ «История монгольского права» (Харбин, 1931) сегодня является библиографической редкостью. Работа состоит из трех частей, носит исторический характер и представляет первую попытку дать систематический очерк истории монгольского обычного права. Автор скрупулезно и последовательно проследил развитие основных институтов монгольского права, дал его развернутую характеристику и установил тенденции его развития [8, с. 277–281].

Одним из известных историков-эмигрантов был Матвей Николаевич Ершов. Он родился 1 августа 1886 года. С осени 1912 г. состоял исполняющим должность приват-доцента в Российской академии наук, в 1914 г. он защитил магистерскую диссертацию «Проблема богопознания в философии Мальбран-ша» и в том же году был утвержден в должности доцента на кафедре истории философии. Учителем Ершова был профессор В.И. Не-смелов. С 1918 г. М.Н. Ершов стал профессором кафедры философии и деканом историкофилологического факультета во Владивостоке, где читал курсы лекций «История древней философии», «Введение в философию», «Университет. Наука и культура» и др.

В лекциях и монографических трудах М.Н. Ершов особое внимание уделял освещению истории развития философской мысли в России. В историческом движении философской мысли ученый видел определенный смысл: там «есть своеобразная внутренняя закономерность, наличествует известное нарастание богатства человеческой мысли».

В 1922 г. М.Н. Ершов получил приглашение Пекинского государственного университета, где читал курсы «Русская культура и философия XVIII–XIX вв.» и другие. В середине 20-х гг. он переехал в Харбин, где работал на Юридическом факультете.

В своем главном труде «Восток и Запад – прежде и теперь» историк философии исследовал основные линии и направления взаимоотношений «Востока и Запада» в историческом прошлом и в настоящем.

Профессор М.Н. Ершов известен не только своими исследованиями по истории философии, но и разработкой образовательных вопросов, связанных с культурно-историческим воспитанием русской эмигрантской молодежи.

Среди историков-востоковедов русского Китая выделяется имя Б.Я. Владимирцова. В 1909 г. он окончил факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета по китайско-маньчжурскому разряду. Неоднократно он выезжал в составе полевой экспедиции на север и запад Монголии, ездил в Пекин для сбора материалов о языке, культуре и истории Китая и других народов Азии. В области исторической науки он наследовал традицию русского классического востоковедения и внес важный вклад в изучение восточных языков, литературы и истории. Как историк-востоковед он во многом формировался под влиянием работ своего знаменитого предшественника академика В.В. Бартольда. В эмиграции в Китае Б.Я. Владимирцов написал и опубликовал более 70 научных работ по всеобщей истории, которые до сих пор сохранили большую научную ценность. Среди них: «Буддизм в Тибете и Монголии» (1919), «Чингисхан» (1922), особенно известна его большая монографическая работа «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм» (1934). В этой последней работе профессор Владимирцов переходит на позиции исторического материализма.

Объем статьи не позволяет авторам подробно проанализировать научную и преподавательскую деятельность всех историков русского Китая. Однако несомненно одно – все они внесли вклад в русскую историческую науку: формирование исторического самосознания у представителей эмиграции. Десятки историков эмигрировали или временно посещали Китай с целью научной или преподавательской работы. Часть из них оказалась на чужбине по различным другим причинам. Однако все они в разной степени были представителями русской культуры и русского образования.

В трудных условиях эмиграции, в чужой языковой среде они поддерживали творческий потенциал русской интеллигенции, опираясь на крепкую учебно-образовательную, издательскую базу, созданную в Харбине, Шанхае и других городах, доносили до массового читателя-соотечественника в изгнании слова исторической правды, поддержки и надежды на будущее.

Анализируя работы русских историков-эмигрантов, нетрудно заметить, что большин- ство из них были исследователями, профессионалами, хорошо владевшими иностранными языками, в том числе восточными, и глубокими знаниями по истории, философии, праву, уделявшими большое внимание окружающим людям и событиям, внимательно осмысливавшими исторические события. В своих трудах, написанных в эмиграции, они откликались на острые проблемы, на необходимость дать наполненное новым смыслом прочтение русской истории.

Высокой и глубокой была их восприимчивость к историческому знанию и изучению прошлого, прежде всего прошлого своей родины – России. Именно в нем многие из них искали ответы на вопросы: что же произошло с Россией? почему у нее такая трагическая судьба? Интерес к истории русских ученых-эмигрантов был не случаен: «Они только что пережили самые тяжелые и мучительные исторические события. Их мир рушился у них на глазах, после нескольких лет кровавого братоубийства, когда утвердился совершенно новый политический и общественный строй, когда утвердилась другая культура», – пишет известный историк русской эмиграции Марк Раев [7, с. 203].

Историки-эмигранты русского Китая проявляли живой интерес как к событиям далекого прошлого России, так и к недавнему времени, испытывали любопытство к тому, что довелось пережить их товарищам в годы Первой мировой войны, революции и Гражданской войны. Неудивительно, что интеллигенция Харбина, Шанхая и других центров эмиграции задавала себе вопросы: как могло случиться, что Россия оказалась охваченной революцией и кровавой Гражданской войной? как Россия отклонилась от «нормального» пути развития? Эти вопросы в своих публикациях ставили и профессор Н.В. Устрялов, и Г.К. Гинс, и писатель-историк Вс. Иванов. Статьи с подобным названием постоянно появлялись на страницах эмигрантской печати – в газетах «Заря», «Наше Время», журнале «Рубеж». За некоторым исключением уровень этих публикаций был весьма далек от научного анализа причин и следствий недавних трагических событий в России. Большинство публикаций носило обзорный, полемический характер в ущерб научному анализу. На этом фоне вы- годно отмечались глубокие работы профессиональных историков В.А. Рязановского, Н.В. Никифорова и Н.В. Устрялова, М.Н. Ершова и других.

В русско-эмигрантской среде Китая в 20–40-е гг. ХХ в. были популярны исторические романы, мемуары, в которых делались попытки анализа событий и явлений с описанием психологических драм людей, переживших эти события. Зачастую такие романы воспринимались эмигрантской общественностью с большим интересом, чем научные труды. Этим в значительной степени объясняется популярность романов и исторических книг Вс. Иванова («Мы», «В тумане», «Мать» и др.). Вс. Иванов и подобные ему писатели-историки живо и доходчиво описывали и объясняли те или иные события как результат обстоятельств и непредсказуемых последствий действий отдельных людей.

К концу 30-х гг. ХХ в. в связи с расколом русской эмиграции постепенно падает интерес к историческим произведениям русских эмигрантов. Роль историков, исторической науки, исторического образования в русском зарубежье, в том числе и в Китае, снижается. Учитывая все возрастающие просоветские настроения эмигрантской интеллигенции в предвоенные и особенно военные годы, можно понять, что исследователи истории России, особенно эмигранты, уже не могли рассчитывать на обширную зарубежную аудиторию, а в СССР их труды вообще были запрещены.

Интерес к истории падает не только у старого поколения эмигрантов, но и у молодежи. Если в 20-е гг. родители-эмигранты с большим желанием прививали исторические знания молодому поколению, которое с интересом вчитывалось в исторические романы. Многие его представители учились в исторических и востоковедческих специальных вузах Харбина, Шанхая. Это нашло отражение в программах учебных курсов, которые читались в вузах и колледжах русского Китая. В 30-е гг., на фоне светлых перспектив своего существования в эмиграции многие русские изгнанники теряют интерес к учебе, в том числе к истории, образованию.

Такое положение тревожило научную и педагогическую общественность. Эти выводы выносились на обсуждение учительских советов, съездов, педагогических обществ Маньчжурии, Шанхая и других русских колоний Китая. Передовая историческая общественность в эмиграции пыталась возродить интерес у молодежи к историческому знанию и образованию.

«История больше, чем какая-либо другая наука, способствует развитию национального самосознания и политическому образованию, поэтому преподаванию истории должно придаваться особенно важное значение» [6, с. 252], – говорилось в решениях Съезда представительного национального Союза русской молодежи, состоявшегося 4 июля 1930 г. в Белграде. В его работе участвовали и представители Общества русских педагогов и Учительского Союза Харбина и Шанхая.

Актуально и остро сегодня звучат призывы делегатов этого съезда к эмигрантской молодежи. «В области преподавания национальной истории, – говорилось на этом съезде, – нужно подчеркнуть исконное единство всех ветвей русского народа, дать научное объяснение не только возникновению “Украины” первоначально как географического термина, но также в последнее время как сепаратистского движения, питаемого враждебными России иностранными державами. Ввиду возникновения в последнее время самостийных течений среди отдельных белорусских и казачьих групп необходимо разоблачить как абсурдность их притязаний с исторической точки зрения, так и вредность их с точки зрения национальных интересов, а также указать на иностранные источники, их питающие. В область исторического обозрения включались и судьбы русского народа, находившегося за пределами русского государства (Прикарпатская Русь, Галиция). Внутренняя и внешняя политика России должна быть всегда трактуема под углом зрения национальной целесообразности. Особое внимание должно быть посвящено славянской политике России. Нужно проследить проникновение в Россию с Запада и развитие в ней революционных течений, равно как и объективные условия и недостатки государственного устройства, им благоприятствовавшие. Дать объяснение русской сравнительной экономической отсталости и запоздалому развитию широкого просвещения, равно как и позднему развитию гражданских свобод, имея в виду войны в целях достижения национального объединения и естественных границ, огромность и редкую населенность русской территории, земледельческий характер страны и т. д.» [6, с. 252].

Надо посвятить время выяснению слабого развития национального и государственного самосознания как среди русской интеллигенции, так и среди народа. Ввести в курс истории краткое изучение достижений русской культуры во всех ее областях (науки, живописи и скульптуры, музыки и т. д.) [6, с. 253].

Однако, несмотря на призывы эмигрантской исторической общественности возродить у молодежи интерес к историческому образованию и науке, в предвоенные годы этот интерес ослабевает, как и исчезают перспективы вернуться на Родину. Помимо профессиональных историков немногие продолжали углублять свои знания о прошлом России, о недавних революционных событиях. Большинство эмигрантской молодежи уже негативно относилось к трагическому прошлому их родителей, из-за которого они находились на положении неудачников, изгоев, аутсайдеров в школе или вузе и вообще в чужой стране, где они уже не могли достичь приемлемого социально-экономического политического положения (поскольку их возвращение на Родину в сущности невозможно). Разумеется, некоторые дети эмигрантов продолжали проявлять интерес к истории и поступали в университеты, но в большинстве случаев там они изучали историю зарубежных стран, поскольку могли работать с архивным материалом и обучаться под руководством известных иностранных специалистов. Такая ситуация особенно наблюдалась в вузах Шанхая, где русская молодежь ориентировалась на западную культуру и историю. В русском Харбине у эмигрантской молодежи такой перспективы почти не было.

И все же, несмотря на все трудности, историческая общественность русского Китая продолжала свою подвижническую деятельность. Историки видели свою задачу не только в том, чтобы найти кафедру для продолжения педагогической деятельности, совершенствования знаний, но и в том, чтобы улучшить и совершенствовать систему высшего образования российских вузов, тем самым обеспечив квалифицированное образование и передачу научных традиций молодому поколению.

Богатая история русской эмиграции в Китае, многозначные и глубокие исторические труды ее представителей являются неотъемлемой частью русской истории и культуры, и на сегодня она привлекает пристальное внимание ученых деятелей культуры всего мира. Вклад историков-эмигрантов, в том числе и дореволюционной ветви, в историческую науку и в мировую культуру трудно переоценить. И сегодня их труды очень популярны, многие из них являются неоцененными учебными материалами для вузовского преподавания.