Военная служба как фактор эволюции социальных перспектив еврейского народа в Российской империи

Российское еврейство в период между Отечественной войной 1812 г. и Первой мировой войной претерпело значительные изменения в процессе интеграции в российский социум. Процесс таких изменений прошел несколько этапов. Последний период правления императора Александра I явился временем противоречивого сочетания мероприятий по наведению бюрократического порядка на землях Великороссии и насаждения конституционных иллюзий на западных землях, в пределах Царства Польского. Непосредственным примером-порождением такого рода «управленческой химеры» стали относительно демократические порядки в польских землях (см. содержание Конституционного устава: [1, с. 555-558]), как воплощение прогресса и военные поселения в России (см.: [2]), как выражение «порядка». Таким образом, в пределах одного государства сплелись, своего рода демократическая и бюрократическая утопии. Данное сплетение явилось административным шаблоном решения управленческих вопросов в последующем.

Рубежом между Российскими «Западом» и «Востоком» обозначилась Еврейская черта оседлости. В пределах Черты, определенно, должны были столкнуться демократические допущения и бюрократические ограничения. В отношении евреев, как и в иных случаях, политика самодержавия сочетает необходимость бюрократической организации еврейства с возможностью сохранения некоторой автономности еврейской общины. Такого рода автономность могла быть, сама по себе, административно регулируема. Так, в пределах Царства Польского, первоначально был создан представительный орган, именуемый кагалом, но затем кагал был ликвидировал и возникли т. н. «божничьи дозоры» под непосредственным контролем местной администрации [3, с. 235-236]. Такое сочетание породило некоторые проблемы. Основными проблемами, возникшими в ходе процесса превращения еврейства – «уникальной» этнической группы в еврейство – «стандартную» часть российского общества, явились:

• 1.    Сопротивление еврейской общинной традиции процессам государственной модернизации; Модернизационные процессы осуществляются в виде развития системы образования, литературного творчества и т.п. Кагал, на землях Литвы, Белоруссии и Украины, продолжает насаждать «талмудическую диалектику» (бесплодную религиозную догматику), ограничивая культурное развитие народа. Формирование современного типа еврея, в таких условиях, становится процессом «индивидуальной обработки» еврея в ходе его воспитания вне еврейской среды. Подходящим институтом подобного воспитания могла стать армия.

• 2.    Препятствия процессу модернизации со стороны бюрократического аппарата государства; Российское чиновничество также препятствует распространению свободолюбивых идей, но стремясь сохранить основы самодержавия. Способом пресечения инакомыслия оказывается отдача в рекруты.

Следовательно, традиция и модерн столкнулись в пространстве Черты оседлости и времени Российской империи 20-х гг. XIX в. Дополнительную сложность представляет сплетение общественного и индивидуального, заложенное в еврейском национальном характере и этнической психологии еврейства.

Неразрывность государственной политики в отношении евреев, тем более заметна, ввиду преемственности политики власти по еврейскому вопросу двух таких несхожих государ- ственных деятелей, как Александр I и Николай I. Оба государя явно тяготеют к бюрократической организации общества, видя в системе государственной бюрократии способ наведения порядка с наименьшими материальными издержками. Типичным способом экономии стали ухищрения с целью сокращения расходов на армию, породившие военные поселения и распространение рекрутской повинности на евреев (рекрут превратился в эквивалент определенной податной суммы [4, с. 65]). Условиями реализации политики, как Александр, так и Николай, признают опору на сложившуюся, традиционную систему местного самоуправления (хавурот).

Разница в том, что Николай I счел опасным и ненужным раширение юридического самоуправления, но допустил возможность и необходимость традиционного, общинного управления. Еврейская община представляется властью институтом, с помощью которого можно трансформировать сообщество, изменив мировоззрение значительной части людей (простых евреев с небольшим материальным достатком), укрепив общественный порядок, умиротворив общину и усилив бюрократический диктат.

Начало николаевской эпохи «казарменного просвещения» открывает следующий этап вовлечения евреев в российскую социальную жизнь. Стремления к «порядку и дисциплине», в понимании власти государства и верхушки еврейской общины, сошлись в точке противостояния инакомыслию. Инакомыслие (вольномыслие) предполагает противостояние обскурантизму, религиозному (православному и иудейскому) мракобесию и подавлению личности. Сложился общий комплекс способов защиты традиции. Такая защита означает закрепление в сознании большинства народа религиозных догм и устранение из общины меньшинства, путем отдачи недовольных в рекруты. При том, что основной контингент все же составили бедные еврейские общинники.

Однако, царская администрация, как видно, преследует противоположные цели. В армию стремятся забирать наиболее податливых к внешнему воздействию и обучению, т. е. способных к адаптации. Определенное единство взглядов царской администрации и еврейской общины прослеживается, пожалуй, лишь в отношении экономии людских и материальных ресурсов. В общине в рекруты (кантонисты) отдают малолеток, без экономического ущерба для еврейского социума [5, с. 71].

Таким образом, рекрутская повинность стала способом социально-экономической борьбы внутри еврейской общины и методом экономии на обеспечение армии, со стороны государственной администрации. Со стороны хавурота, рекрутство определилось методом сохранения взрослого людского ресурса [4, с. 59-61, 64-66]. Кроме того, рекрутчина обострила внутриобщинный еврейский конфликт между купечеством и мещанством и между кагалом (верхушкой общины) и ремесленниками [4, с. 69-74]. В конечном счете, все более возрастающее взимание рекрутов привело к нехватке рабочих рук и экономическому упадку еврейских общин [4, с. 117-118].

Не оправдавшая себя экономическая подоплека еврейского рекрутства, тем не менее, продемонстрировала собственную значимость в ином аспекте. Рекрутская повинность для евреев, достаточно быстро, превратилась в способ не только отчуждения нелояльных и малообеспеченных, но и в метод воспитания лояльных, патриотически-пророссийски ориентированных евреев. «Рекрутская натуральная повинность, введенная с экономическими целями, была использована для насаждения православия» – справедливо замечает Ю. Гессен [4, с. 20]. Правила о службе евреев, введенные 1827 г.

[6, с. 727-741] открыли путь процессам социальной индоктри-нации еврейства российскими ценностями, отдаленные последствия чего сказались в начале ХХ века.

Майкл Станиславский выделяет некоторые характеристики рекрутского набора евреев. Это миссионерский аспект, интеграционный характер набора, контроль процесса еврейской общиной, репрессивный контекст рекрутчины (община могла сдавать в рекруты любого из ее членов в любое время за бродяжничество, неуплату налогов, или поведение, оскорбляющее общину), дискриминация по месту жительства (в первую очередь призывались евреи, проживающие в сельской местности), запрет контактов призванных на службу с местным еврейским населением, свобода вероисповедания на военной службе и разрешение принимать на государственную службу евреев, полностью завершивших срок военной службы [7, с. 36-40]. Как видно, рекрутство, со временем, становилось формой, одновременно, общественного (со стороны общины) и полицейского контроля [7, с. 37, 55-56]. Полицейский и военный контроль составляют единый комплекс, что отвечает понятиям о социальном воспитании евреев Николая I. Поскольку, по мнению императора, «не существовало лучшего способа обращения с этой анархичной, еретической группой, как через армию…» [7, с.33].

Исаак Левитац прямо говорит, что привлечение евреев к военной службе является карательной мерой, преследующей цели сократить численность еврейского населения, покрыть недоимки за счет натуральной воинской повинности, заставить евреев выбирать между каким-либо полезным занятием, прежде всего земледелием и воинской службой, и побудить их сменить веру [8, с. 59-60].

Еврейская рекрутская повинность определилась социальным изменением, которую следует рассматривать как травму, нанесенную общественному сознанию евреев. Данное изменение-травма имеет все признаки, которые называет П. Штомпка [9, с. 8]. Это:

• 1.    Структурное и культурное прошлое – среда, благоприятствующая возникновению травмы. Данной средой надо считать общину, сформировавщуюся в период пребывание евреев в составе Польши-Речи Посполитой (см.: [10, с. 97-118]);

• 2.    Травматические события или ситуации. В нашем случае таким событием стал призыв евреев на военную службу;

• 3.    Особые способы определения, интерпретации, выражения или толкования травматических событий посредством фонда унаследованных культурных ресурсов. В ситуации второй четверти XIX в. такого рода способами оказались трагические переживания евреев, воспринимающих рекрутчину как трагедию и божественное наказание евреев [7, с. 50-53];

• 4.    Травматические симптомы, т. е. определенные схемы поведения и представлений. Подобными симптомами надо считать массовые моления, религиозные ритуалы и иные действия, призванные отвести беду [11, с. 37-43];

• 5.    Посттравматическая адаптация. Адаптация происходит во время и на месте службы евреев, как стремление выжить в тяжелых армейских условиях [11, с. 73-110];

• 6.    Преодоление травмы. Преодоление, с изменением отношения большой части евреев к военной службе, случилось с заменой рекрутской повинности военной обязанностью во время «Великих реформ» [11, с. 59-66].

Вплоть до начала «Великих реформ» Александра II рекрутчина остается главным образом репрессивной мерой, но уравнивающей путем репрессий евреев с другими непривилегированными сословиями и прививающей евреям чувство принадлежности к российскому социуму. Солдаты-ветераны, даже оставаясь иудеями по вероисповеданию, ощущают себя не гостями / изгнанниками / жертвами в России, а подданными, равноправными хотя бы в бесправии. Рекрутчина травмирует массовое еврейское сознание, но способствует развитию еврейской гражданственности, в противовес общинности. Общинная замкнутость размыкается не только в процессе развития светской гражданской культуры, но и в виде военной культуры, прививающей еврейству российский патриотизм, замещающий еврейский религиозный национализм. Еврейский солдат становится, не в меньшей степени, российским воином. Трагедия разрыва с общиной продолжается драматическим единением с судьбой России. «Таким образом, не гражданские свободы, не образование и не культура изначально объединили евреев и русских – но именно армия» – отмечает Йоханан Петровский-Штерн [11, с. 43].

Начало период «Великих реформ» Александра II знаменует начало третьего этапа вовлечение еврейства в российское общество. Введение военной обязанности, в ходе военной реформы, изменило не только характер службы, но и отношение к ней. «В 1860—1870 -е годы армия оказалась предметом живейшего интереса еврейских обществ. В какой-то мере этот интерес был вызван эпохой великих реформ, воспринятых большинством евреев России как предзнаменование грядущего еврейского равноправия. Мысль об обещанном гражданском равенстве воспламенила воображение русских евреев, и они с нескрываемым энтузиазмом принялись доказывать, что они — настоящие патриоты отечества, бесспорно заслуживающие равных прав со всем населением империи. Уважение евреев к армии, важнейшему из атрибутов русской государственности, — вот что должно было, по мысли еврейской общины, убедить русское общество в глубочайшей еврейской лояльности» [11, с. 59].

Перелом в общественном (общинном) сознании евреев был подготовлен предшествующим периодом противоречивой «ориентации» евреев на «социальное соучастие» в российском общественном развитии. Государство признало евреев российским сословием, но никак не привилегированным. Еврейство должно было найти точки взаимодействия с государством. Помимо вопросов административного устройства и культуры, такой «точкой» стало участие в защите Отечества – общего для евреев и других народов Российской империи. В итоге, к 1914 г. сложилась структура военной службы взаимно полезная для еврейской общины и государства, разъединяющая и соединяющая евреев на общественном и личностном уровнях (таблица 1).

Разъединение личности означает уход из общины на службу, предполагающий также разрыв поколений. Наиболее явно такая ситуация определялась для кантонистов (см.: [12; 11, с. 113-172; 13; историографический обзор в: 8, с. 59-60 (прим. 46)]). Для общества, разъединение стало разрывом с польским прошлым, но реальным выходом еврейского военного контингента за пределы Черты оседлости (обзор мемуарной литературы по теме см.: [5, с. 81-82, 85 (прим. 28)]).

Соединение для личности произошло в виде усиления контактов евреев и неевреев в пространстве и во времени. Более глубокое единение произошло на общественном уровне, когда случилось осознание общности судеб народа и страны, вместе с интенсификацией социальных связей между молодыми и старыми солдатами, офицерами (преимущественно младшим командным составом) и рядовыми и пр. в рамках армейской среды [11, с. 220-224].

События 1917 г. открыли новую эпоху в истории российского еврейства.

Таблица 1 Пространственно-временная структура военной службы евреев