Воздействие «московского текста» на образ героя в современной отечественной прозе

Образ Москвы – это важный пространственный образ русской литературы, он отражает перемены, происходящие в обществе. Благодаря появлению в первой половине ХХ в. «московской» прозы А. Белого, М. А. Осоргина, А. Платонова, М. А. Булгакова, Б. Л. Пастернака и др., «московский текст» начинает восприниматься в единстве социальнокультурологических, топонимических, ландшафтных, цветовых и символьных составляющих [Селеменева 2009: 21].

Опознаваемость города по соотношению его ключевых характеристик К. Линч называет вообразимостью: «Поскольку нас интересует предметное окружение в роли независимой переменной, мы будем искать предметные качества, которые соответствовали бы атрибутам

∗ Глуховский Дмитрий Алексеевич включен в реестр физических лиц, выполняющих функции иностранного агента. 07.10.2020. URL uploaded/files/ дата обращения: 10.12.2023)

опознаваемости и структуре мысленного образа. Это приводит к необходимости определить то, что лучше всего назвать вообразимостью, -такое качество материального объекта, которое может вызвать сильный образ в сознании произвольно избранного наблюдателя» [Линч 1982: 9]. Вообразимость города создает почву для появления «городского текста» как такового, что в свою очередь позволяет говорить и о типологической характеристике героя, репрезентирующего образ местности.

Пробуждение сильного образа в каждом конкретном наблюдателе создает почву для исследования особенностей героя: мировоззрения, круга общения, интересов, статуса в обществе. Понятие образа героя, как и понятие «городского текста», чрезвычайно многопланово, оно может включать в себя: облик, вид, подобие, изображение; живое, наглядное представление о ком-нибудь; художественное отражение идей и чувств; созданный художником или актером характер. В то время как «город говорит сам о себе - неофициально, негромко, не ради каких-то амбиций, а просто в силу того, что город и люди города считали естественным выразить в слове свои мысли и чувства, свою память и желания, свои нужды и свои оценки» [Топоров 1995: 368].

Если говорить об образе протагониста произведения С. Минаева «Духless. Повесть о ненастоящем человеке» (2006), стоит отметить, что он является укоренившимся обитателем центральной Москвы. Кутузовский проспект, Патриаршие пруды, «Спиридоновка», «Бронная», «Лубянка», Трехпрудный переулок, Ермолаевский переулок - именно такие исторически и культурно насыщенные места являются фоном его жизни.

Интересно то, что для героя центр столицы - лишь ареал обитания, декорации, обыденность. Он редко останавливает свой взгляд на окружающем величии места. «Я, как и многие москвичи, по-особому отношусь к этому месту в Москве. <...> На “Патриках” ощущается центр тяжести города. Хотя центром Москвы считается Красная площадь, я никогда ее не воспринимал подобным образом», - такая характеристика Патриарших прудов - буквально подвиг в словесном выражении чувств для героя [Минаев 2007: 43]. Протагонист анализирует действительность, в первую очередь, с точки зрения финансового обеспечения, связей, статуса, успешности, но иногда осознает, что его мир - бездуховная иллюзия: «Половины этого города просто не существует. По моему мнению, пространство внутри Садового кольца вечерами превращается в некое подобие компьютерной игрушки, населенной людьми-пустышками. Когда-то они были нормальными людьми, у них были мечты, души прекрасные порывы, проблемы и жизненные заботы. Но затем, в какой-то момент, они поняли, что легче превратиться в персонажей гламурных журналов, героев и героинь танцпола, фей подиума и ресторанных рыцарей ножа и тарелки» [Минаев 2007: 65]. Несмотря высокий статус в обществе, герой несчастен в рамках Садового кольца. Пространство центра великого города не обогащает духовную сферу протагониста, наоборот, становится отягощающим фактором для развития души.

Иное пространство для реализации представлено в романе Р. Сенчина «Московские тени» (2009). «Новый реализм» автора обнаруживает проблемы другого слоя общества – людей более низких классов, которые отнюдь не наслаждаются праздностью жизни: «Вообще жизнь однообразная, с одинаковыми проблемами, делами, событиями, которые из-за их частой повторяемости уже не кажутся событиями. А разнообразить жизнь силенок не хватает. Дни следуют за днями частой цепью, не успеваешь и моргнуть, раскачаться, настроиться – уже вечер, хочется спать, а там новый день, такой же, как и вчерашний» [Сенчин 2009: 79]. Их «заедающий быт» реализуется за МКАДом, в районах, которые лишены значимых историко-культурных локусов, максимально унифицированы, перенаселены людьми [Селеменева 2015: 132]. Москва в прозе Р. Сенчина отступает от привычных для «московского текста» топонимов, расширяет свои границы, но кажется духовно опустошенной из-за отсутствия значимых для истории и литературы пространственных единиц: «Они обитают на Малой Грузинской, на Мясницкой и Ленинском. В Сокольниках, в Черемушках, Медведкове» [Сенчин 2009: 5].

Отнюдь не безуспешные люди, герои «Московских теней» могут классифицироваться в современном обществе как «средний класс»: те, у кого есть работа, достойная заработная плата, благополучная семья. Несмотря на внешнее благосостояние, пугает массовость однообразных жизней, персонажи Сенчина не только одинаково успешны, но и одинаково несчастны, равнодушны и опустошены. Их духовная составляющая воплощается в автоматизме существования, так называемом «дне сурка». Антитеза столица-провинция в романе практически не работает, поскольку Москва представлена как единственный настоящий город в стране: герои слепы в своем восприятии мира, для них важнее номинальная составляющая города, а не его возможности для реализации различных интересов.

Для молодого героя реалистического романа Д. Глуховского «Текст» (2017) столица является, наоборот, пространством для самосовершенствования: «Он приезжал в Москву из своей Лобни электричкой – в университет, в клубы, на концерты – и каждый раз воображал себе себя москвичом. Надо было только доучиться, найти работу в центре и снять с друзьями квартиру. В Москве земля была волшебная, удобренная гормонами роста: ткни в нее свои желания – вырастут и работа денежная, и модные друзья, и девушки самые красивые» [Глуховский 2017: 8]. В прозе Сенчина такие районы, как Лобня, причисляются к столице, несмотря на их отдаленность. У Глуховского же герой проводит четкую границу между центральной Москвой, внутри Садового кольца, и местом его жительства – Лобней. Сознание юноши-филолога романтизирует центр столицы, но после семилетнего тюремного заключения образ города меняется пропорционально восприятию мира в целом: «Москва стояла сейчас как голое ноябрьское дерево – влажная, темная; раньше она была обросшая яркими вывесками киосками <…> - а теперь посуровела, стряхнула с себя разноцветицу, разделась до гранита» [Глу-ховский 2017: 8]. Город перестает быть мечтой для героя, становится отражением суровой реальности, в которой дом, пусть даже в Лобне, -то место, где его ждут: «Москва для Ильи была мачехой. … А Лобня – как мать: ждала» [Глуховский 2017: 313].

Примечательно, что произведение автора нового времени, И. Шип-нигова, «Стрим» (2021) вбирает в себя характеристику представителей разных слоев населения: и охранника обувного магазина, и продавщицы того же бутика, и его владелицы, и одинокого пенсионера-москвича, и девушки-филолога, которая оперирует именами великих авторов. Коллега по жанровому своеобразию Р. Сенчин назвал «Стрим» энциклопедией современной московской жизни, ее обитателей. В зависимости от того, какой герой репрезентирует реальность, меняется стиль, шрифт, грамотность повествования и, конечно, восприятие одних и тех же топонимов. Так, один из протагонистов говорит про Охотный ряд, часто упоминающийся в тексте: «…и это всё почему-то каждый раз было возле коня. ну, памятник на охотном ряду, мужик на коне с тонкими ногами» [Шипнигов 2021: 57]. Такое описание памятника Г. Жуковскому позволяет нам судить об отсутствии эрудированности у повествователя, о том, что историко-культурный контекст местности не важен для героя. Он увлечен своими проблемами бытового характера.

Другая героиня не менее пренебрежительно использует упомянутый локатив, преследуя примитивную цель, заключающуюся в покупке вещей: «пойдем завтра шопиться к нам в охотку, как раз и в наш бутик зайдем…» [Шипнигов 2021: 94]. В этом контексте она также мечтает о белоснежном песке «бали мальдив ГОА», что образует коллизию между образом столицы и так называемой «заграницей». Эти места в ее представлении – мечта, которая вряд ли сбудется.

Наряду со снижением значимости историко-культурных локативов происходит поэтизация продуктовых магазинов, мест удовлетворения первичных потребностей. В тексте нередко упоминается «Пятерочка» и «Азбука вкуса» как полярные по статусности торговые предприятия, но, несмотря на примитивность первого магазина, для жителей столицы – это место, дарящее счастье от покупок, удовлетворяющих физиологические нужды, место проведения досуга: «Для меня “Пятерочка” тоже стала своего рода клубом, куда я теперь хожу провести время наедине с собой…» [Шипнигов 2021: 165].

Н. Е. Меднис пишет о том, что «в начале ХХ века вполне определились три литературных лика Москвы: Москва сакральная, которая чаще всего выступает семиотическим заместителем Святой Руси; Москва бесовская; Москва праздничная» [Меднис 2003: 26]. Так, в современном «московском тексте» преемственность традиций сохраняется, но угол зрения смещается на сакрально-бесовскую столицу. Две этих ипостаси неразрывно существуют в призме восприятия героя независимо от его классовой принадлежности: и у жителя центральной Москвы, и у обитателей «приращенных» районов столицы сакральность города выражается номинально и в исторической памяти, а реальность заставляет героя чувствовать себя одиноким, ненужным, пустым в своем существовании. В образ современного московского героя можно включить бездуховность, безграмотность, стагнацию, потребительское отношение к жизни. Вообразимость города позволяет нам рассмотреть типологические черты системы персонажей через локусы их пребывания.