Воздействующий потенциал метафоры в современном политическом медиадискурсе

Актуальность статьи обусловлена нестихающим интересом к проблеме исследования роли метафоры как когнитивного механизма реализации эффективного речевого воздействия на массового адресата в политическом медиадискурсе.

Если говорить о границах политического дискурса, мы придерживаемся широкого подхода, представленного Е.И. Шейгал, согласно которому любые речевые жанры, связанные с политикой через субъект, адресат или содер-

жание, «вносят вклад в формирование политического сознания, в создание общественного мнения, что в итоге может повлиять на ход политического процесса» [14, с. 54]. А к политической коммуникации вслед за Е.И. Шейгал мы предлагаем относить «любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики» [12, с. 23]. Политический медиадискурс представляет собой функционально обусловленный тип дискурса, который понимается нами как «совокупность речевых практик и продуктов речевой деятельности в сфере политических коммуникаций, актуализированных в средствах массовой информации, во всем богатстве и сложности их взаимодействия» [4, с. 110]. Политические медиатексты в рамках данного исследования понимаются как «любые типы текстов массовой информации, освещающие политические темы и относящиеся и к области политических коммуникаций» [Там же].

Понятия «политическая коммуникация» и «политический дискурс» неотделимы от понятия «речевое воздействие». По мнению Г.Г. Матвеевой, речевое воздействие – это «влияние на сознание и поведение получателя автором текста и преодоление автором защитного барьера получателя» [9, с. 54].

Речевое воздействие – это «воздействие на человека при помощи речи с целью убедить его сознательно принять нашу точку зрения, сознательно принять решение о каком-либо действии, передаче информации и т. д. А манипулирование – это воздействие на человека с целью побудить его сообщить информацию, совершить поступок, изменить свое поведение и т. д. неосознанно или вопреки его собственному мнению, намерению» [11, с. 67]. Речевое воздействие рассматривается нами как основной компонент политического медиадискурса, в котором учитывается роль фактора адресата.

Языковое манипулирование является видом речевого воздействия, которое используется для скрытого внедрения в психику адресата желаний, намерений, установок и отношений, не совпадающих с теми, которые есть у адресата. Следует отметить, что специфика манипуляции состоит в том, что «этот прием воздействия относится к средствам принципиально косвенного общения: если говорящий скажет, что его сообщение имеет манипулятивную цель, то произойдет “иллокутивное самоубийство”, коммуникация примет несерьезный характер» [5, с. 95]. Основная сущность манипулятивного воздействия заключается в том, чтобы «переложить ответствен- ность за совершаемые действия на адресата, причем так, чтобы у последнего создалась иллюзия свободы в принятии решения» [6, с. 21].

Бесспорным фактом в наше время является то, что современный политический дискурс глубоко метафоризирован. Сегодня политическая метафора является одним из наиболее сильных средств, с помощью которых политики пытаются воздействовать на массовое сознание аудитории. Поэтому предметом пристального внимания и изучения становятся методы и границы этого воздействия, реализуемые в рамках политического дискурса.

Э. Мак-Кормак подчеркивает, что метафоры отражают «когнитивные процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о мире и создаем новые гипотезы» [8, с. 360]. Когнитивная теория предполагает, что метафора возникает на уровне глубинных структур человеческого разума, для понимания метафоры адресат должен актуализировать систему ассоциаций.

Метафоризация основана на взаимодействии двух структур – когнитивной структуры «источника» (source domain) и когнитивной структуры «цели» (target domain). В результате однонаправленной метафорической проекции (mapping) хорошо известные человеку элементы сферы-источника структурируют менее понятную для него концептуальную сферу-мишень, что составляет сущность когнитивного потенциала метафоры [2]. Именно в исследовании политических метафор данная теория нашла свое отражение. По меткому определению М. Эдельмана, метафора в речи политика пробуждает скрытые тенденции и импульсы в общественных массах [20].

Вслед за А.П. Чудиновым метафорическую модель мы понимаем как существующую или складывающуюся в сознании носителей языка схему связи между двумя понятийными сферами, которую можно представить определенной формулой: ‘X – это Y’. Например: «Политическая деятельность – это Война». Отношение между компонентами формулы понимается не как прямое отождествление, а как подобие: ‘X подобен Y’, политическая деятельность подобна войне [11, с. 53–55].

Мы придерживаемся классификации метафорических моделей, предложенной А.П. Чудиновым. Здесь выделяются следующие базовые макромодели:

• 1)    антропоморфная (делится на физиологическую, морбиальную, метафору родства и сексуальную) – человек концептуализирует

объекты реальности исключительно по своему подобию;

• 2)    метафора природы (подразделяется на зооморфную и фитоморфную) – явления концептуализируются в терминах живой и неживой природы;

• 3)    социоморфная (сюда входят криминальная, милитарная, театральная, спортивная и игровая метафора) – в метафоре человек отражает социум, в котором он живет;

• 4)    артефактная (делится на метафору дома и метафору механизма) – человек концептуализирует объекты через их соотношения с созданными им вещами – артефактами [12, с. 53].

Объектом нашего исследования является когнитивная метафора в медиадискурсе. Предмет исследования – манипулятивный механизм воздействия метафоры в политическом медиадискурсе.

В ходе исследования выявлены и анализируются антропоморфные, артефактные и социальные метафоры в политическом медиадискурсе. Материалом исследования послужили тексты речей и интервью немецких политиков, извлеченные из печатных и электронных версий немецких газет за период 2015–2018 гг.

Сферой метафорического притяжения (сферой-мишенью) в нашем исследовании является мир политики, фигуры политиков, а сферой-источником выступают такие антропоморфные понятия, как «болезнь», артефакт-ные – «дом», социальные – «игра». Таким образом, в статье рассматриваются метафорические модели со сферами-источниками «болезнь», «дом» и «игра».

Рассмотрим пример использования антропоморфной метафоры со сферой источником «болезнь» в речи министра культуры Германии Моники Грюттерс, посвященной 65-й годовщине народного восстания в ГДР 17 июня 1953 г.: Viele von uns sind krank, zerbrochen , voller Ve-rachtung gegen unsere damaligen Peiniger in den Haftanstalten der Ex-DDR und doch voller Stolz für das Gelingen der deutschen Wiedervereinigung [27] («Многие из нас – больные и сломленные, полные презрения к нашим тогдашним палачам в местах лишения свободы бывшей ГДР и все же гордые воссоединением Германии») (здесь и далее перевод наш. – Н.П. ) .

Нынешняя болезненность и сломленность немецкого народа, о которой Грюттерс говорит, используя местоимение нас (в тексте многие из нас), – это, конечно, метафорический образ «больных и сломленных людей», которые не сломлены и у которых все еще есть силы гордиться воссоединением Германии. Скры- тое воздействие на чувства и мысли людей реализуется в использовании местоимения нас (многие из нас) для усиления ощущения единства слушателей и правительства (в данном случае в лице министра культуры Моники Грюттерс).

Часто используется в речи немецких политиков, особенно канцлера ФРГ Ангелы Меркель, антропомофная метафорическая модель «ГЕРМАНИЯ – ЭТО БОЛЬНОЙ ЕВРОПЫ» ( Deutschland ist der kranke Mann Europas ). Например, в речи Ангелы Меркель перед немецким бундестагом 5 сентября 2017 г. звучит: Deutschland hatte Anfang der 90er-Jahre die Kraft, die deutsche Einheit gut zu bewältigen. Ein Jahrzehnt später waren wir der kranke Mann Europas . Es ist uns dann gelungen – ganz wesent-lich mit der Agenda 2010, die wir von CDU/CSU immer unterstützt haben –, wieder die Kraft zu finden, aufzuholen. Wir sind heute Wachstumsmo-tor [24] («В начале 1990-х гг. у Германии были силы для объединения. Десять лет спустя мы были Больным Европы. Затем нам удалось c программой на 2010 г., которую мы в ХДС / ХСС всегда поддерживали, найти силы, чтобы наверстать упущенное. Сегодня мы двигатель роста»). Яркая метафорическая модель «ГЕРМАНИЯ – ЭТО БОЛЬНОЙ ЕВРОПЫ» мощно воздействует на чувства слушателей, т. к. болезнь вызывает сочувствие. А противопоставление образа прошлого (Германии – Больного Европы) с современным образом (Германии – двигателя роста) служит формированию у слушателей именно того образа Германии, который нужен правительству, а именно образа Германии, преодолевшей трудности прошлого, Германии, находящейся в более выгодном положении в Европе и на более высокой ступени своего прогрессивного развития.

Та же самая метафорическая модель «ГЕРМАНИЯ – ЭТО БОЛЬНОЙ ЕВРОПЫ» используется Ангелой Меркель в ее выступлении-прощании с президентом Германской ассоциации Райффайзен, г-ном Манфредом Нюсселем 30 июня 2017 г. в Берлине: Heute gilt Deutschland nicht mehr als kranker Mann , sondern als Stabilitätsanker in Europa [25] («Сегодня Германия больше не считается больным , а является якорем стабильности в Европе»).

Здесь фигурирует сокращенный вариант метафорической модели «ГЕРМАНИЯ – ЭТО БОЛЬНОЙ» , который снова звучит вместе с противопоставлением «больного» образа страны в прошлом и прогрессивного образа в настоящем: был «больной», а стал якорем стабильности в Европе.

И наиболее прозрачное противопоставление с использованием метафорической модели «ГЕРМАНИЯ – ЭТО БОЛЬНОЙ ЕВРОПЫ» прозвучало в выступлении федерального канцлера Меркель на ежегодном приеме фракции ХДС в Государственном парламенте Тюрингии 13 июня 2017 г. в Эрфурте: Denn unser Land, das vor 15 Jahren noch als der sogenannte kranke Mann Europas galt, ist heute stark [26] («Так как наша страна, которая еще 15 лет назад считалась Больным Европы , сегодня – сильная»). Воздействие на чувства и мысли слушателя осуществляется через противопоставления понятия болезни (в данном контексте БОЛЬНОЙ ЕВРОПЫ значит, прежде всего, слабый) и понятия силы.

Социальные концепты, такие как «экономика», могут персонифицироваться, обретая качества и способности человека, например, в интервью министра иностранных дел Германии Зигмара Габриэля экономика боится ( Die Wirtschaft fürchtet , dass sich ihre Investitionen durch die unsichere politische Lage in Luft auf-lösen [19] (« Экономика боится , что в результате неопределенной политической ситуации ее инвестиции растворятся в воздухе»)), а Европа вынуждена повысить голос (Deshalb muss Europa jetzt seine Stimme erheben . Wir müssen die Stimme für Rüstungskontrolle, Vertrauensbil-dung und Abrüstung werden. Und so schwer es uns auch fallen mag: wir brauchen eine neue Ent-spannungspolitik zu Russland. Sonst wird das alles hier sehr, sehr gefährlich [Ibid.] («Вот почему Европа должна теперь повысить голос . Мы должны голосовать за контроль над вооружениями, укрепление доверия и разоружение. И как бы это ни было сложно, нам нужна новая политика разрядки с Россией. В противном случае все здесь становится очень, очень опасно»)). В данных примерах используются антропоморфные метафорические модели (экономика боится, Европа вынуждена повысить голос) с перенесением свойств человека, его характера и природы на абстрактные понятия: «экономика», «Европа». Данные олицетворения воздействуют на чувства слушателя, подчеркивая общность проблем, занимающих Европу и самого слушателя.

Говоря об открытости диалога с Россией, бундесканцлер Германии Ангела Меркель олицетворяет этот диалог и идущее с ним рука об руку устрашение – с живыми существами: Wir haben auch immer gesagt, dass wir alle gleichzei-tig alle Gesprächskanäle mit Russland offenhal-ten. Abschreckung und Dialog gehen aus unse- rer Sicht miteinander einher: Das klare Bekennt-nis zur Solidarität mit unseren Bündnispartnern gemäß Artikel 5 des Nato-Vertrags und die aus-gestreckte Hand zum Dialog sind keine Gegensät-ze [16] («Мы всегда говорили, что все мы одновременно держим открытыми все каналы связи с Россией. На наш взгляд, сдерживание и диалог идут рука об руку: четкая приверженность солидарности с нашими союзниками в соответствии со статьей 5 Договора НАТО и протянутая рука к диалогу не противоречат друг другу»). Снова человеческие свойства и способности переносятся на абстрактные понятия, что позволяет данную метафору сдерживание и диалог идут рука об руку (как и два предыдущих примера (экономика боится, Европа вынуждена повысить голос) отнести к антропоморфной метафорической модели «ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ – ЭТО ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОРГАНИЗМ».

Выраженный Ангелой Меркель подход и выбранная формулировка являются примером скрытого воздействия, где завуалированным образом Меркель снимает с себя ответственность за текущую политическую ситуацию. Ее слова о том, что каналы общения с Россией открыты, а вслед за этим звучащее как оправдание подтверждение солидарности с 5-й статьей Договора НАТО и «протянутая для диалога рука», которые, по ее словам, не противоречат друг другу, – это продуманный ход. Произнесением одной фразы бундесканцлер хочет достичь сразу нескольких прагматических целей: формирования нужной ей картины мира с оправданием в том числе и ее неоднозначных действий на политической арене.

Примером использования артефактной метафоры с понятийной сферой «дом» может послужить высказывание Зигмар Габриэль: Es ist jetzt von zentraler Bedeutung, dass wir die Spaltung des Uno-Sicherheitsrats überwinden und die Friedensbemühungen unter dem Dach der Vereinten Nationen voranbringen [17] («Сейчас крайне важно преодолеть раскол в Совете Безопасности ООН и перенести усилия по установлению мира дословно “под крышу”, т. е. под эгиду Объединенных Наций»). Он повторяет о важности этого шага неоднократно, усиливая пожеланием сохранять холодную голову: Alle Seiten müssen jetzt einen kühlen Kopf bewahren.Was wir nicht brauchen, ist eine weite-re Eskalation. Deshalb ist es ja so wichtig, endlich zu gemeinsamen Friedensbemühungen unter dem Dach der Vereinten Nationen zu kommen [Ibid.] («Теперь все стороны должны сохранить хо- лодную голову. Нам не нужна еще одна эскалация. Вот почему так важно наконец прийти к совместным мирным усилиям под эгидой (дословно “под крышей”) Организации Объединенных Наций»). В данных примерах активно используется артефактная метафорическая модель «ОРГАНИЗАЦИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ – ЭТО ДОМ». В этой модели заложено и понимание важности сохранения мира в ООН – «общем доме» для стран-участников ООН, в том числе Германии, и руководящая роль ООН.

О той же самой лидирующей роли ООН говорит и бундесканцлер Германии Ангела Меркель: Deutschland unterstützt die Arbeit des Sonderbeauftragten der Vereinten Nationen, um unter dem Dach der Vereinten Nationen ein En-deder Tragödie in Syrien zu erzielen [23] («Германия поддерживает работу чрезвычайного уполномоченного Организации Объединенных Наций, чтобы под эгидой (дословно “под крышей” ) Организации Объединенных Наций положить конец трагедии в Сирии»). Она тоже использует метафору дома и «крыши» и метафорическую модель «ОРГАНИЗАЦИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ – ЭТО ДОМ» . Используя образ «ОРГАНИЗАЦИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ – ЭТО ДОМ» неоднократно, немецкие политики таким образом воздействуют на сознание людей, формируя у них нужную ораторам картину мира, где ООН – это дом, дом не может быть врагом, дом нельзя не защищать.

В следующем примере Ангела Меркель говорит о «ненадежном соседстве» европейцев с Россией, Белоруссией, Украиной, Грузией, Турцией, Сирией и Ближним Востоком вплоть до Северной Африки: Wir Europäer leben in unsicherer Nachbarschaft. Die Nachbarschaft der EU beginnt mit Russland im Norden, geht wei-ter über Weißrussland, die Ukraine, Georgien, die Türkei, Syrien und den Nahen Osten bis Nordafri-ka [Ibid.] («Мы, европейцы, живем в ненадежном соседстве. Соседи ЕС – это, начиная с России на севере, далее через Белоруссию, Украину, Грузию, Турцию, Сирию и Ближний Восток вплоть до Северной Африки»). Это тоже артефактная метафора со сферой-источником «дом», где дом для немцев – это вся территория Европы, а Россия, наряду с Белоруссией, Украиной, Грузией, Турцией, Сирией и Ближним Востоком вплоть до Северной Африки, выступают как ненадежные (с их точки зрения) соседи, причем первой в этом «списке ненадежности» значится Россия. Россия, которая не может рассматриваться как ближайший сосед, а только как опаснейший. Таким образом формируется немецкая картина мира, где Россия для Германии не друг, а враг.

В политических обзорах и интервью с политиками довольно часто используются социальные метафоры, объединенные сферой-источником «игра». Например: Putin steht unter Zugzwang * [21] («Путина вынуждают к ходу») – такой подзаголовок у статьи, посвященной российскому президенту Владимиру Путину. В статье читаем: Das Kalkül Moskaus, es könne sich im Sanktionsstreit mit dem Westen selber helfen, ist bisher kaum aufgegangen. China hat sich nicht als jener verheißungsvolle Alternativ-Partner herausgestellt, als den Rus-sland ihn präsentiert hat. Es ist doch eher so, dass Moskau nicht umhin kann, nun an einem besseren Verhältnis zur Europäischen Union zu basteln. Ohne deren Hilfe dürfte es schwer werden mit mehr Wohlstand in Russland. Putin steht also durch-aus unter Zugzwang [Ibid.] («Расчет Москвы на то, что она может помочь себе в споре о санкциях с Западом, пока едва ли оправдан. Китай оказался не таким многообещающим альтернативным партнером, каким его представляла Россия. Скорее, Москва не может сейчас не работать над улучшением отношений с Европейским союзом. Без его помощи было бы трудно увеличивать благосостояние в России. Поэтому Путин находится под давлением (дословно – “его вынуждают к ходу”)»). Здесь имеет место использование метафорической модели «ПОЛИТИКА–ЭТО ИГРА» . Таким образом, в ироничной форме представляется зависимое от Евросоюза и его поддержки положение России в вопросе с западными санкциями. Выбор красок для данной картины расстановки сил в Европе, роли ЕС и России осуществлен явно не в пользу российского правительства. А метафора, проводящая аналогию с шахматной игрой, как нельзя лучше характеризует зависимость положения России, в которой так эмоционально всех пытается убедить автор.

Рассмотрим пример социальной спортивной метафоры, реализуемой в рамках той же метафорической модели «ПОЛИТИКА – ЭТО ИГРА»: Wenn im Wettrennen nur ein Läufer antritt, dann ist es unerheblich, wann genau er über die Ziellinie läuft. Auf der Siegertribü-ne wird er auf dem ersten Platz stehen. Das wird dann als Popularität interpretiert [18] («Если в гонке участвует только один бегун, то не имеет значения, когда он пересечет финишную черту. Он будет на первом месте на поди уме победителя. Потом это назовут популярностью»). Это сообщение появилось на официальном сайте Süddeutsche Zeitung 19 марта 2018 г. наутро после выборов президента России. Предвыборная гонка сравнивается с гонкой с единственным участником, обреченным на победу и популярность. Такое сравнение является примером скрытой манипуляции противников политики В.В. Путина, выражающих подобным образом свое бессилие и злость по поводу результатов выборов в России. А сама статья называется Russen sehen in Putin einen Hoffnungsträger [18] («Русские видят в Путине того, на кого возлагаются большие надежды»). Варианты продолжения этого намеренно незавершенного высказывания могут быть «а мы – нет» или «и зря». Автор статьи обвиняет российское правительство в нечестной игре, где Die Russen sehen in Putin ei-nen Hoffnungsträger, der wie der Polarstern am sonst dunklen Himmel leuchtet [Ibid.] («Русские видят в Путине того, на кого возлагаются большие надежды, кто сияет как Полярная звезда на ночном небе»). Путин сравнивается с Полярной звездой на темном небе. В данном примере столь поэтичное сравнение звучит как неприкрытый сарказм. Ту же мысль продолжает высказывание: Alle Kandidaten neben Putin hatten nur dekorativen Charakter. Ihre Auf-gabe war es, der Wahl zu einer gewissen Dra-matik zu verhelfen [15] («Все кандидаты рядом с Путиным имеют лишь декоративный характер. Их задача была придать выборам некий определенный градус драматичности»). Здесь прослеживается аналогия с театром, а значит, это еще одна социальная метафора в рамках метафорической модели «ПОЛИТИКА – ЭТО ИГРА». Еще пример: Sein Zwischenspiel als Ministerpräsident eingerechnet, ist Wladimir Putin schon länger an der Macht als der sowje-tische Langzeitherrscher Leonid Breschnew [22] («С учетом промежуточной игры в роли премьер-министра Владимир Путин находится у власти уже дольше, чем советский рекордсмен по сроку правления – Леонид Брежнев»). Снова социальная «игровая метафора» в рамках метафорической модели «ПОЛИТИКА – ЭТО ИГРА» для понятного всем и так часто используемого сравнения политики и игры.

Нами были рассмотрены и проанализированы немецкие политические медиатексты и то, каким образом реализуется в них манипулятивное воздействие на адресата через использование метафорических моделей. Воздействующий потенциал политического медиадискур- са реализуется через специфическое функционирование языковых средств, а именно антропоморфных, социоморфных и артефактных метафорических моделей. Использование таких знакомых всем образов и понятий, как «дом», «игра», «болезнь», помогают «рисовать» в сознании людей вместе со знакомыми картинами и те, что нужны ораторам.

Проведенное исследование позволяет нам сделать выводы о том, что метафора в политической коммуникации не только формирует представления об объектах и явлениях, не только порождает новые смыслы, но и является эффективным механизмом воздействия на массового адресата. Таким образом, метафора в политическом медиадискурсе обладает воздействующим потенциалом, служащим единой цели манипулятивного воздействия на слушателей и читателей в зависимости от интенций автора.