Взаимодействие эпиграфов с литературными реминисценциями основного текста в произведении К. Функе «Чернильное сердце»

Краеугольным камнем в изучении эпиграфа для исследователя языка и литературы становится неразрывная связь эпиграфа с основным текстом произведения. Наряду с заглавием, предисловием, послесловием, примечанием он входит в число компонентов околотек- стового окружения. Несмотря на свою пери-ферийность, эпиграфы занимают сильную позицию в архитектонике произведения, с помощью которой, по мнению И.В. Арнольд, автор достигает выполнения важных прагматических задач, связанных с «установлением иерархии смыслов, фокусированием внимания на самом важном, усилением эмоциональности и эстетического эффекта, установлением значащих связей между элементами смежными и дистантными, принадлежащими одному и разным уровням, обеспечением связанности текста и его запоминаемости» [1, с. 205].

В определении эпиграфа указывается, что он может взаимодействовать как с текстом в целом, так и с отдельными главами: «короткий текст, помещаемый автором перед текстом сочинения или его частью» [7, с. 511]. Важным объединяющим свойством в обоих случаях становится препозиция эпиграфа по отношению к связанному с ним тексту всего произведения или отдельно взятой главы. Данная локализация эпиграфа не случайна: содержащаяся в ней информация «задает тон, намекает на то, что будет увидено потом в произведении» [8, с. 42]. И.Р. Гальперин дифференцирует любую информацию в тексте на: содержательно-фактуальную, содержательно-концептуальную, содержательно-подтекстовую [2, с. 27–28]. При «анонсировании» каждого из перечисленных видов информации в эпиграфе последней осуществляется информативная функция, с помощью которой автор подает читателю сигнал, настраивает его на то, о чем пойдет речь в данном тексте или главе [6].

Несколько иной взгляд на эпиграф предлагается в теории интертектстуальности, автором которой является французский семиолог Ю. Кристева. Она рассматривает текст как динамическую систему межтекстового взаимодействия: «... любой текст – это впитывание и трансформация какого-нибудь другого текста» [5, с. 429]. Последователь теории интертекстуальности Ж. Женетт дополняет ее классификацией межтекстовых отношений. По предложенной классификации эпиграф включен в определенный класс отношений с основным текстом, обозначаемых как паратекстуальность [3, с. 338]. Н.А. Фатеева относит эпиграф в составе паратекстуальности к типологии интертекстуальных элементов [10, с. 25– 26], тем самым присваивает эпиграфу, наряду с другими видами интертекста, определенные функции для осуществления межтекстового и межкультурного взаимодействия.

Интертекстуальные элементы также могут быть обозначены с помощью понятия «реминисценции», которые определяются как «осознанные vs. неосознанные, точные vs. преобразованные цитаты или иного рода отсылки к более или менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста» [9, с. 17].

Ввиду рассмотрения эпиграфа как одного из компонентов интертекстуального взаимодействия нам представляется адекватным применить типологию маркирования интертекстуальности, предложенную Й. Гельбихом, в оценке паратекстуальных отношений [13, с. 83–87].

Основное внимание Й. Гельбих уделяет видам маркирования интертекстуальности, выстраивая систему категорий маркирования интертекстуальных элементов, в которой главным критерием типологизации служит мера эксплицитности (выделено мной. – Е.К. ). Так, различают имплицитные и эксплицитные виды маркирования. Мера эксплицитности представляет собой градуированную шкалу, состоящую из различных типов маркирования: пониженная степень – имплицитно маркированная интертекстуальность; полная – эксплицитно маркированная интертекстуальность, активизирующая степень – тематизи-рованная интертекстуальность. Исходной точкой данной шкалы с нулевым значением является немаркированная интертекстуальность.

В качестве объекта анализа мы рассматриваем эпиграфы к главам произведения К. Функе «Чернильное сердце» в их взаимодействии с литературными реминисценциями основного текста разной степени эксплицитности, имеющими общий с эпиграфом претекст.

Произведение «Чернильное сердце» немецкой писательницы Корнелии Функе насчитывает 59 эпиграфов – по числу его глав. В нем рассказывается о 12-летней девочке Мегги, которая очень любит читать. Мегги живет со своим отцом Мортимером. Он никогда не читает своей дочери вслух, т.к. скрывает от нее свой дар – каждый раз, когда он начинает читать какую-нибудь книгу, ее герои появляются в реальном мире. О своем даре отец узнал, когда читал вслух еще совсем маленькой дочери книгу «Чернильное сердце».

Эпиграф и тематизированная интертекстуальность основного текста

В основном тексте произведении «Чернильное сердце» представлены различные виды интертекстуальности – от нулевой степени до абсолютной. Для обозначения наивыс- шей степени эксплицитности немецкие исследователи (Й. Гельбих, П. Штокер) используют специальный термин «тематизированная интертекстуальность». Литературная реминисценция в данном случае есть не что иное, как упоминание заглавия произведения, которое проходит процесс материализации, овеществления в тексте с помощью:

• 1)    одного из метакоммуникативных глаголов: «Du konntest mir Tom Sawyer vorlesen (здесь и далее выделено мной. – Е.К .)» [12, с. 67];

• 2)    существительного «das Buch» или одного из его субститутов, употребляемого вместо метакоммуникативного глагола либо вместе с ним: «Wie ware es mit einer Lügen geschichte ?, […] „Pinocchio“, dachte Meggie» [Там же, с. 25].

Приведенные выше примеры упоминаний заглавий произведений показывают один и тот же способ их графического маркирования курсивом.

В произведении «Чернильное сердце» можно выделить ряд литературных реминисценций, которые одновременно фигурируют в эпиграфах и тематизируются в основном тексте: 1) «Der seltsame Fall von Dr. Jekyll und Mr. Hyde», 2) «Das Dschungelbuch», 3) «Die Schat-zinsel», 4) «Die Abenteuer des Tom Sawyer», 5) «Wo die wilde Kerle wohnen», 6) «Peter Pan», 7) «Der Herr der Ringe».

Следует отметить, что перечисленные ссылки относятся к общеизвестным произведениям мировой литературы. Для обозначения текстов такого рода в лингвистическую науку Ю.Н. Карауловым было введено понятие пре-цедентности. К прецедентным, таким образом, он относит, тексты: «(1) значимые для той или иной личности в познавательном или эмоциональном плане, (2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» [4, с. 216].

Одной из причин частого использования заглавий прецедентных текстов в произведении «Чернильное сердце» становится сюжетный замысел автора, благодаря которому персонажи, предметы из упоминаемых произведений осуществляют нарративные металеп-сисы: фея из произведения Дж. Барри «Peter Pan», золото из произведения Р.Л. Стивенсона «Die Schatzinsel» появляются в повествовании в «Чернильном сердце». Увлечение чтением, свойственное некоторым действующим лицам (Мегги, Мо, Элинор и т.д.), делает насыщен- ность прецедентными текстами естественным и неизбежным фактом не только в повествовании, например в описании образов персонажей произведения, но и в диалогической речи этих персонажей.

В первой главе «Ein Fremder in der Nacht» присутствует упоминание заглавия прецедентного текста Р.Л. Стивенсона «Der seltsame Fall von Dr. Jekyll und Mr. Hyde», которое темати-зируется с помощью глагола «lesen»: «“Was hast du vorm Schlafen gelesen? Dr. Jekyll und Mr. Hyde? »» [12, с. 11].

Усеченное название произведения Р.Л. Стивенсона, тем не менее, обладает высокой степенью очевидности из-за присутствующих в заглавии онимов. Поэтому его упоминание полностью было бы излишним, также и потому, что эллиптические конструкции являются более естественными для диалогической речи.

Тематизация произведения «Der seltsame Fall von Dr. Jekyll und Mr. Hyde» лишь усиливает эксплицитность графически и ономастически маркированной литературной реминисценции, но отнюдь не вскрывает коннотативное значение, тот «тайный» смысл интертекстуальной игры, который заложен в ее использовании.

Когда испуганная Мегги вбегает в комнату к отцу рассказать о незнакомце за окном, мы можем предположить, что это всего лишь разыгравшееся воображение, возможно, от прочитанной перед сном какой-нибудь страшной истории, например, о докторе Джекиле и мистере Хайде. Главный протагонист, Мегги, предстает перед нами начитанной девочкой с богатым воображением, унаследовавшей любовь к книгам от своего отца. Мегги относится к книгам как драгоценностям: «Vor Jahren schon hatte er ihr eine Kiste für ihre Lieblings-bücher gebaut <…> Auf den Deckel hatte Mo mit wunderschönen, verschlungenen Buchsta-ben Meggies Schatzkiste geschrieben» [12, с. 24]. Мегги называет книги и родным домом на чужбине, и верными мудрыми друзьями, которые поддержат ее в трудную минуту, разгонят тоску, когда ей одиноко: «Sie waren ihr Zu-hause in der Fremde vertraute Stimmen, Freunde, die sich nie mit ihr stritten, kluge, mächtige Freun-de, verwegen und mit allen Wassern der Welt ge-waschen, weit gereist, abenteuererprobt. Ihre Bü-cher munterten sie auf, wenn sie traurig war, und vertrieben ihr die Langeweile » [Там же, с. 25]. Поэтому Мегги не только без труда улавливает смысл намека отца, но и верит тому, что лю- бая книга может оказать на нее воздействие: «Fast glaubte sie schon selbst nicht mehr an die Gestalt im Regen <…> bis sie wieder vor ihrem Fenster kniete» [12, с. 12].

Собственно интертекстуальная игра открывается читателю позднее – в эпиграфе к главе «Die richtigen Sätze», в котором цитируется произведение Р.Л. Стивенсона «Der selt-same Fall von Dr. Jekyll und Mr. Hyde». Данная цитата указывает читателю на инфернальный сюжет произведения Р.Л. Стивенсона. В ней описывается фантастический процесс рождения из праха «ужасного»: «was tot war und kei-ne Gestalt besaß, sich die Äußerungen des Lebens anmaßte» [Там же, с. 505].

Взаимодействие эпиграфа с тематизиро-ванной интертекстуальностью, таким образом, помогает раскрыть игровую тональность всего произведения, мотивированную жанровыми особенностями литературной сказки.

Эпиграф и эксплицитная интертекстуальность основного текста

Эксплицитная интертекстуальность в тексте произведения «Чернильное сердце» выражена онимами заглавных протагонистов. Усеченные упоминания произведений отличаются от онимов заглавных протагонистов графическим оформлением. Сравним примеры литературных реминисценций на произведение М.Твена «Die Abenteuer des Tom Sawy-er». В первом примере мы имеем дело с усеченным упоминанием прецедентного текста, поэтому он выделен курсивом: 1) «und einmal, als ich einem Freund Tom Sawyer vorlas» [Там же, с. 166], а во втором примере «Tom Sawyer» выступает как оним заглавного протагониста, который графически не маркируется: 2) «Tom Sawyer? Keine Mutter» [Там же, с. 308].

Отсутствие графического выделения в случаях с онимами, присутствующими в названиях произведений, отнюдь не влияет на их эксплицитность, тем более что названия произведений, в которые они входят, присутствуют в эпиграфах «Чернильного сердца».

В главе «Basta» Мегги, Мо, Элинор, Шта-убфингер, Фарид находят место для ночлега в заброшенной хижине. Оглядевшись, Мегги решает, что она ощущает себя буквально в бочке Гекльберри Финна. Ср: «im Fass von Huckleberry Finn». Как и в случае с тематизированной интертекстуальностью, рассмотренной в предыдущем примере, данная литературная реминисценция встречается в диалоге Мегги с отцом. Цитату из произведения М. Твена «Die Abenteuer des Huckleberry Finn» можно найти позднее в эпиграфе к главе «Fenoglio», которая и позволяет определить принадлежность данного онима к прецедентному тексту.

Эпиграф и имплицитная интертекстуальность основного текста

Гораздо реже в тексте встречаются случаи имплицитных аллюзий на другие произведения. В таких случаях паратекст используется К. Функе в качестве подсказки.

В главе «Geheimnisse» присутствует имплицитная аллюзия на произведение Р. Даля «Hexen, Hexen»: «Die Hexen, ja. Die Hexen wür-den mitkommen, die Hexen mit den kahlen Köp-fen, die Kinder in Mäuse verwandeln…» [12, с. 25].

Для того чтобы «спрятать» в тексте аллюзию на произведение Р. Даля, К. Функе намеренно дает неполное его название, а также не выделяет его курсивом, в отличие от произведения «Pinocchio», упоминавшегося ранее в этом же абзаце. Созданию интертекстуальной игры благоприятствует отсутствие онима в заглавии. Собственно речевая ситуация – размышление Мегги о том, какие книги ей взять с собой в поездку – позволяет не повторять несколько раз в одном контексте существительное «die Geschichte» («рассказ»). Таким образом, возникает эллиптическая конструкция предложения «Die Hexen, ja» [Там же]. В следующем предложении используется глагол «mitkommen», значение которого валентно номинации одушевленных предметов – «sich ge-meinsam mit anderen an einen bestimmten Ort be-geben; mitgehen» [11, с. 1086]. Ср.: «идти с кем-то» (перевод мой. – Е.К. ). Возникает языковая игра лексико-семантического уровня, при которой в результате использования глагола «mitkommen» с существительным «Die Hexen» происходит перенос качеств «живое» – «неживое». Узнать, что за произведение скрыто в данной аллюзии, позволяет эпиграф к главе «Allein», где цитируется произведение Р. Даля «Hexen, Hexen»: «„Bist du auch ganz bestimmt nicht traurig, dass du für den Rest deines Lebens eine Maus bleiben musst?“» [12, с. 86]. Связующим звеном между аллюзией и ее источником становится интерпретированная К. Функе фраза о том, что ведьмы превращают детей в мышей: «... die Hexen mit den kahlen Köpfen, die Kinder in Mäuse verwandeln» [Там же, с. 25].

Читатель должен обладать высокой интертекстуальной компетенцией, чтобы «на месте» дешифровать аллюзию на произведение Т. Уайта «Der König auf Camelot», предложенную автором в главе «Damals»: «... oder Wart, der mit den Wildgänsen im Gras schläft» [Там же, с. 164]. К. Функе предлагает нам по- участвовать в игре вместе с Мегги и ее отцом и отгадать по одному эпизоду все произведение: «Wie oft hatten sie und Mo schon dieses Spiel ge-spielt: “Welches Buch fällt dir ein, <…>“» [12, с. 165]. Однако не каждый способен самостоятельно дать ответ, лишь самый внимательный реципиент, уловивший авторские интенции «поиграть» со своим читателем, найдет его позднее в паратексте к главе «Geheimnisse». Ключевым словом в составе данной имплицитной аллюзии становится оним «Wart». Не являясь заглавным, данное имя собственное, тем не менее, выполняет функцию эксплицитного маркера в эпиграфе, по которому удается идентифицировать принадлежность аллюзии к произведению Т. Уайта: «”Wenn ich zum Ritter geschlagen werden sollte“, sagte Wart und starrte verträumt ins Feuer» [Там же, с. 357].

Итак, вышеперечисленные примеры из произведения К. Функе «Чернильное сердце» указывают на нелинейное взаимодействие эпиграфа с литературными реминисценциями на всем пространстве текста. Большим массивом в произведении «Чернильное сердце» представлен корпус прецедентных текстов в виде упоминаний заглавий, а также главных героев. При этом они встречаются в диалогической речи персонажей, участвуя в интертекстуальной игре. Несмотря на высокую вероятность узнаваемости, данный способ интертекстуального включения лаконичен и, к сожалению, малоинформативен. Поэтому возможный недостаток знаний о том или ином «интертекстуально» обрабатываемом произведении можно компенсировать с помощью паратекста, а именно эпиграфов. Цитаты в эпиграфах снабжают читателя дополнительными сведениями о прецедентном тексте, достаточными для восприятия интертекстуальной игры, в которой они участвуют. В случае имплицитной интертекстуальности эпиграфы помогают распознать аллюзии на произведения, скрытые в основном тексте. Иными словами, эпиграф может маркировать и декодировать литературные реминисценции, которые сопутствуют данному эпиграфу.