Взаимодействие традиций и инноваций в культурном процессе: протобактрийский контекст

EDN: HEUJWX

«Хрупкие цветы отличия, чтобы существовать, нуждаются в полутени» К. Леви-Стросс¹.

Введение. В культурном процессе важно достигать и поддерживать равный баланс между традициями и инновациями, между внешними и внутренними устремлениями и возможностями культуры. Лишь эта бинарная сопряжённость позволяет социуму обеспечивать свою жизнедеятельность и выживание, способность выражать и сохранять свою идентичность при встрече с другими культурными сообществами и ценностями. Параллельно с сохранением и развитием традиций в культурной среде постоянно происходит зарождение и привнесение новых элементов и признаков. Традиции придают культуре узнаваемость, тогда как инновации позволяют культуре обновляться. Причины возникновения инноваций на различных этапах истории культуры не одинаковы. Они обуславливались исторической конъюнктурой и сложившимся структурным порядком в культурной среде конкретного общества. Нововведения утверждаются в культуре, как своего рода компенсатор тех элементов традиций, которые изжили себя и перестали выполнять необходимую социо-нормативную функцию. Перемены всегда сотрясают культуру, но, как известно, «чаще всего они случаются в тот момент, когда необходимы» (Конфуций). На примере протобактрийского культурного контекста, представленного обширными артефактами и символическими практиками сапаллинской археологической культуры эпохи бронзы (II тыс. до н.э., Южный Узбекистан) можно проследить сущность и характер взаимодействия традиций и инноваций [Ionesov V.I, 2021]. Развитие комплексного общества, переживающего процесс эпохальной трансформации, не могло не подвергаться массивной атаке нововведений – как изнутри, так и извне меняющегося социума. И длительное и устойчивое культурное единство не столько заслоняло смену мировоззренческих парадигм, сколько придавала этому процессу отчётливые исторические очертания.

В формировании инноваций в культурном мире оседлоземледельческого общества имели место два мощных толчка . Первый касается двух ранних этапов протобактрийской цивилизации (сапалли-тепинского и джаркутанского, первая половина II тыс. до н.э.), характеризующихся прежде всего устойчивой традиционностью, на которых нововведения проникают в культурную среду преимущественно в виде имманентной реорганизации жизненного уклада социума. Имело место и прямое заимствование, носящее, как правило, эпизодический и нейтральный характер (например, появление сероглиняной посуды в быту или деревянных гробов в погребальном обряде). Именно на этих этапах закладываются и оформляются фундаментальные традиции и ценностные устои сапаллинской культуры. Второй толчок вызван массированным потоком нововведений на кузалинском этапе (сер. II тыс. до н.э.) и существенной сменой мировоззренческих парадигм, что было обусловлено включением в культурную среду земледельцев инокультурных скотоводческих групп населения. Под воздействием этнокультурного проникновения последовали мутационные и селекционные процессы в переклассификации сложившихся социальных канонов. Нововведения этого времени качественно видоизменили облик сапаллинской культуры, запустив механизмы культурогенеза, аккультурации и синтеза во взаимодействии традиций и инноваций, что особенно ярко проявилось на финальном этапе доурбанистической Бактрии (молалинско-бустанское время, конец II тыс. до н.э.). Отличительной особенностью двух завершающих этапов культуры является их повышенная поликультурная активность, что проявилось в сосуществовании различных символических практик и новых ритуальных установок в погребальном обряде. При этом основная часть нововведений приходилась на куза-линский этап, многие из которых впоследствии трансформировались в традиции. Молалинские и бустанские комплексы как бы синтезируют сапаллитепинские традиции и кузалинские инновации. Вместе с тем они впитали в себя и существенные заимствования, вызванные набирающими силу внешними импульсами. Однако нововведения на этапе заката протобактрийской цивилизации так и не преобразовались в традиции в рамках старой культурной реальности. Но они стали питательной почвой, историко-культурным субстратом для становления и развития древнебактрийской культуры и государственности в VIII-VII вв. до н.э.

Методы исследования. Если представить погребальный обряд оседлых земледельцев в виде социально организованной системы и взглянуть на нее с точки зрения эволюции в контексте рассмотрения всего исторического пути развития сапаллинской культуры, то во взаимодействии традиций и инноваций можно выделить элементы общего, особенного и единичного. Такая раскладка позволяет выявить место, роль и значение устойчивых и меняющихся элементов в функционировании похоронного обряда – вычленить в нем традиционное и уловить новое и, наконец, обозначить основные движущие тенденции, механизмы преемственности и генерации инноваций. За каждым выделенным в ритуальной практике компонентом стоят артефакты, а за ними – культурная реальность, наполненная императивами жизнедеятельности людей, мифологическими сюжетами и символическим обменом. То общее, особенное и единичное, что характеризует погребальный обряд в динамике преемственности и культурных изменений, в значительной мере есть отражение реальной исторической конъюнктуры в контексте конкретного места и времени. Следовательно, это опосредование позволяет проследить формы и этапы трансформации культуры через взаимодействие традиций и инноваций и их отображение в предметном мире меняющегося социума. У каждого ассортимента традиций и инноваций есть свои общие, особенные и единичные признаки. Под набором общих при- знаков понимаются элементы погребального обряда, которые доминируют в течение всего развития комплексного общества, в частности, сапаллинской культуры. Специфическими признаками являются компоненты, господствующие или преобладающие над другими признаками той же группы на одном или нескольких этапах трансформации культуры. Единичными считаются признаки с минимальной частотой встречаемости на всех этапах культуры. Следует помнить, что каждая из категорий признаков выступает не изолированно, а в качестве составной части или объединяющего начала в рамках целого. Так, в культурном процессе бинарные противоположности традиции/инновации или общее/единичное выражают традиционное как общее в его реальном, единичном воплощении, а единичное как инновационное в его единстве с общим. При этом особенное выступает как реализованное общее [Философский энциклопедический словарь, с. 469]. Другими словами, в рассматриваемом тематическом ракурсе, элементы особенного являются таковыми лишь по отношению ко всему погребальному обряду, но общими для этапа, где они господствуют [Ionesov V.I, 2002, p. 68-72].

История вопроса. По мнению В.М. Массона, «процессы преемственности и инноваций представляют собой не изолированный феномен, а одно из проявлений функционирования общества. Так, инновации стереотипизируются, а затем интегрируются в культурную систему только в том случае, если они воспринимаются социальной средой и не происходит процесс отторжения» [Массон В.М., с. 22]. Отдельно исследователь отмечает, что генерация нововведений в культуре имеет разнообразные источники и стартовые площадки для запуска инноваций, которые вызваны как конвергентным процессом, так и диффузией или единством происхождения [Массон В.М., с. 23]. Условия, благоприятствующие вызреванию и распространению инноваций в культуре, характеризуются наличием соответствующих механизмов (реципиентов) для их отбора и усвоения – либо на основе внутренней предрасположенности (готовности к переменам), либо со стороны внешнего воздействия, которое меняющееся общество способно принять. И в той и другой ситуации культура реагирует на объективные нарастающие ожидания перехода к новому – к реорганизации привычного, но беспокойного настоящего. В этой связи В.М. Массон обращает внимание на то, что «формирование инноваций шло двумя путями: через изобретение, или культурную мутацию, то есть путём спонтанной трансформации, и через заимствование, или метисацию, т.е. путём стимулированной трансформации» [Массон В.М., с. 29].

Ещё ранее об этом писал С.А. Арутюнов: «Есть два пути введения инновации в любую этническую культуру – самостоятельное создание нового элемента, изобретение и заимствование нового элемента из другой культуры, где он уже существует. Первый путь напоминает мутацию, а второй – метисацию. При этом место вхождения нового элемента или место его возникновения и дальнейшее его распространение среди носителей культуры определяются не произвольным или случайным образом, а тесно связаны с внутренним структурным членением данной этнической культуры, и прежде всего с ее вертикальной структурой» [Арутюнов С.А., 1979, с. 44-45; Арутюнов С.А.,1985].

С.А. Арутюнов в типологии взаимодействия культурных традиций выделяет три разновидности: 1. «механическое дополнение одной культурной традиции другой»; 2. «синтез в одном предмете черт той или другой культуры» и 3. «приспособление заимствованного предмета к традиционным навыкам» [Арутюнов С.А., 1979, с. 51]. Примечательно, что сами материальные объекты выступают при встрече традиций и инноваций в качестве символических меток, целенаправленных пунктов преломления мировоззренческих ценностей. Согласно А.Ф. Лосеву, «вещи, если брать их взаправду, как они действительно существуют и воспринимаются, суть мифы» [Лосев А.Ф., c. 9].

Заслуживает внимания и типология социокультурной генетики инноваций предложенная Б.А. Грушиным применительно к элементам общественного сознания и в контексте места и времени их происхождения, а также характера отношений к исторической специфике конкретных обществ [Грушин Б.А., c. 72-73]. В социальном процессе Б.А. Грушин различает три типа инноваций: 1) порожденные самим обществом; б) привнесённые другими обществами, но воспринятые (ассимилированные) принимающей их стороной и 3) напрямую заимствованные на стороне без последующей их адаптации и долговременного принятия [Грушин Б.А., с. 72-73].

Общетеоретические аспекты взаимодействия традиций и инноваций в культурном процессе остаются в поле пристального внимания современных гуманитариев, как отечественных, так и зарубежных [Маркарян Э.; Традиции и инновации в истории и культуре; Бусыгина М.; Давтян В.; VI Российский культурологический конгресс; Magadan-D^az M. & Rivas-Garaa J.]. При этом в науке о культуре растёт интерес к возможностям интерпретации археологических материалов, особенно в исследовании природы и характера механизмов преемственности и нововведений, и где важнейшим источником выступает погребальный обряд [Avanesova N.A; Ionesov V.I, 2020, 2021; Kasparov A.; Archaeological Perspectives on Burial Practices; Bentley A. & O’Brien M.; Heritage].

Что касается культурной ситуации, зафиксированной в предметных артикуляциях поздних этапов сапаллинской культуры, то она, по утверждению Н.А. Аванесовой, соответствует обстановке, сложившейся на всей территории доурбанистических центров Средней Азии в эпоху поздней бронзы. Вместе с тем, процесс культурного синтеза породил в чем-то родственную, но качественно отличную культуру, т.е. «культурная невилировка и трансформация привела к образованию новой общности и идеологии» [Аванесова Н.А., с. 40].

Результаты исследования. В предметном мире сапаллинской культуры различаются четыре типа зарождения и бытования инноваций. Первый тип основан на внутренней переклассификации культурных ценностей. Этот путь характеризуется эволюционным накоплением, структурными социальными сдвигами и идеологической модернизацией мировоззренческих приоритетов, вызванными постепенной адаптацией меняющейся культуры к происходящим внутри неё объективным историческим процессам. К инновациям этого типа следует отнести переход от внутри-поселенческих захоронений к обособленным некрополям, появление новых престижно-знаковых атрибуций, социально-имущественное ранжирование умерших, религиозно-культовую консолидацию за счёт централизации жреческой власти (храм огня на Джаркутане), технологические новации в производстве гончарной продукции и пр.

Одновременно кардинальная переоценка происходит в составе погребального инвентаря. Функциональные бронзовые предметы заменяются их вотивными миниатюрными копиями вследствие прежде всего экономических и идеологических причин автохтонного характера. В «условиях усиливающейся социальной дифференциации – пишет В.М. Массон, из утилитарных и престижнознаковых функций инноваций все большее значение приобретают вторые: престижность воспринимается в основном не как личный авторитет, а как принадлежность к определенному общественному слою, что закрепляется и в мире вещей» [Массон В.М., c. 29].

В культурном процессе отмечаются радикальные перемены: а) ориентация правящей элиты на инокультурные ценности в ущерб традиционному в значительной мере всё ещё эгалитарному укладу комплексного общества и б) поиск власть имущих в лице зарождающей аристократии социальностатусного инструментария, позволяющего маркировать свои репутационные позиции в общине с помощью приемлемых и весьма примирительных для основной массы людей нововведений. Таким инструментарием могли быть новшества, которые обрамлены узнаваемой традиционной оболочкой – в этом случае инновации маскируются под традиции и потому легко усваиваются всем обществом. Примером подобной маскировки был переход в доурбанистической Бактрии к изготовлению бронзовых вотивных миниатюрных предметов и к их использованию в погребальных практиках, в которых новацией была миниатюрность и неутилитарность самих изделий, а традиционный облик (форма и виды орудий труда) подчёркивал их связь с привычными атрибутами погребального инвентаря. С помощью этих «волшебных» предметов, не бросая вызов существовавшей традиции, удавалось ранжировать социальный статус умерших, во многом – в интересах зарождающейся аристократии (элиты). Это именно тот весьма распространённый в истории приём, когда «ломка традиции шла в рамках самой традиции» (К. Маркс). Для распространения инноваций наибольшее значение имеют утилитарная и престижно-знаковая функции. «Когда заимствованный элемент уже настолько врос в быт всего народа, что перестал восприниматься как нечто престижно значащее, – пишет С.А. Арутюнов, – начинается обратный процесс: верхушечные слои, нуждаясь в определённых престижных символах, ищут и находят их в тех компонентах традиционной культуры, которые на данный момент выглядят как полузабытая архаика» [Арутюнов С.А., 1979, с. 45, 50].

Второй тип инноваций обусловлен процессом аккультурации инородных ценностей посредством их выборочной ассимиляции, переработки и адаптации. Данный путь инновационной трансформации осуществлялся за счёт воздействия на устоявшийся социальный уклад культуры оседлых земледельцев внешних факторов в результате экспансии, преимущественно пастушеских племён степного мира. Новые (привнесённые или отобранные со стороны) ценности прорастали в культуре лишь при условии в той или иной мере подготовленной для их принятия почве. Как правило, такие инновации более активно стимулировали переход к новым инокультурным символическим практикам и стилистическим приёмам, включая погребальный церемониал. Археологическими маркерами такого рода трансформации предметного мира и погребального обряда сапаллинской культуры можно признать появление новых способов и мотивов орнаментации посуды с характерными степными художественными артикуляциями (треугольники, зигзаги, насечки и каннелюры), а также инокультурные символические практики, включая ритуалы возжигания огня в погребениях и жертвоприношения священных животных, особенно распространённые в поздний молалинско-бустанский период существования протобактрийской цивилизации.

В отдельных случаях отмечено сцепление инноваций различных типов. Так, если переход к изготовлению вотивных бронзовых миниатюрных предметов был обусловлен преимущественно внутренней трансформацией на основе культурной мутации, то использование новых оформительских приёмов в отделке орудий труда и оружия есть, скорее, свидетельство избирательного внешнего заимствования в форме культурной селекции.

Третий тип нововведений вызван прямым заимствованием инородных элементов. Они могут соответствовать внутренним потребностям местной культуры, но могут быть по отношению к ней и нейтральными и даже чуждыми. Однако всякое прямое заимствование в конечном счете или инкорпорируется в механизм культурогенеза или спустя некоторое время отторгается от него. Заимствования могут осуществляться различными путями – экономическими и культурными контактами, миграцией, обменом, торговлей, этническими связями, диффузией. Различные проявления заимствований отразились и в погребальном обряде оседлых земледельцев.

К инновациям, не противоречащим историческим запросам общества, на наш взгляд, следует отнести обряд кремации, захоронения расчлененного скелета человека, камни над могилой, наличие в инвентаре ритуальных «астоданов», лепных сосудов. Все эти нововведения проникают в культурную среду земледельцев преимущественно на молалинско-бустанском этапе и в достаточной мере вписываются в происходящую в социальной жизни общества мировоззренческую переоценку. Кремация соотносилась с усилившейся сакрализацией и централизацией культа огня (храм огнепоклонников на Джаркутане); захоронения расчлененного скелета человека – с массовым внедрением в погребальную практику всевозможных имитаций (кенотафы, статуэтки, деревянные куклы, вотивные копии вещей), с обожествлением земной стихии, с участившимися военными жертвами и обрядом перезахоронения, с распространением элементов протозороастрийской идеологии; камни над могилой и лепные сосуды стали появляться в период усилившихся контактов со скотоводческими племенами северо-восточных регионов (памятники южного и юго-западного Таджикистана). Применение обряда кремации, захоронений расчлененного скелета человека, каменные ограды, сосуществование лепных и гончарных сосудов известно на памятниках бешкентской скотоводческой культуры [Мандельштам А.М.].

Наглядным проявлением заимствований «нейтральных» инокультурных элементов, надо признать, единичные случаи захоронений в деревянных гробах, достаточно кратковременное присутствие в керамике сапаллинского этапа сероглиняных сосудов, а на бустанской стадии –появление лепных горшков в ряде случаев с гребенчатым штампом, так и не ассимилированные местной средой до момента распада оседлоземельческой культуры.

Четвёртым типом в культурогенезе инноваций следует признать возрождение старых забытых традиций в роли культурных нововведений. Данная ситуация отчётливо проявилась на финальной (бустанской) стадии протобактрийской цивилизации, что нашло материальное отражение в многочисленных археологических материалах. Спустя несколько столетий носители сапаллинской культуры возвращаются к ритуальным практикам захоронений в хумах (кувшинах). В ассортимент посуды вновь входят почти забытые образцы гончарной керамики квазиджаркутанского облика, то есть характерных для начальных периодов сапаллинской культуры – вазы на высоких тонких ножках, чайники с трубчатым носиком, горшкообразные хумчи без горловины, а также крынки с расширенной нижней частью и другие сосуды с архаичными формами, но при этом исполненные более грубо, будто наспех. Примерами такого рудиментарного набора инвентаря являются погребения №165 (могильник Джаркутан 4В – рис. 1: керамические сосуды из погребения №165 финальной стадии сапал-линской культуры (бустанское время, конец II тыс. до н. э., могильник Джаркутан – 4В), формы которых имитируют облик посуды её наиболее ранних этапов (время Джаркутан II – середина II тыс. до н. э.) и погребения 219 (могильник Бустон VI).

Кроме того, в повседневную культуру и в погребальный инвентарь вернулись бронзовые графин-чики-сурмадоны, каменные амулеты с зооморфными и растительными мотивами и прочие артефакты, казалось бы, уже давно выпавшие из ритуального ассортимента. Свидетельством возвращения забытых культов и ритуалов на закате протобактрийской цивилизации стали также парные погребения (№ 252-Дж-4В, № 254, 282, 465, 456-Дж-4А и др., бустанское время), включая одно захоронение в хуме (погр. № 656-Дж-4А). В литературе описаны многочисленные примеры возвращения в кризисную культуру забытых символов, культов и ритуалов [Павленко Ю.В., с. 205-206; Арутюнов С.А., 1979, с. 55-56]. Это происходило обычно в условиях глубокого эпохального надлома и мировоззренческого распада культуры, когда прежние, казалось бы, «канувшие в лету» идеологические установки оживают и активно используются для того, чтобы компенсировать духовную опустошённость и размывание ценностей, образовавшиеся в результате противостояния «своего» и «чужого».

Рис. 1 . Пример синдрома предметной регенерации или возрождения архаических традиций в культуре переходного общества (An example of the syndrome of subject regeneration or revival of archaic traditions in the culture of a transitional society)

Процесс освоения культурных инноваций зачастую сопровождался трендом на возрождение наиболее архаичных традиций. В качестве такого примера С.А. Арутюнов приводит культурную ситуацию в период революции Мэйдзи, когда процесс вестернизации японской культуры дополнялся реверсивной тенденцией восстановления древних художественных образов, мифов, символов и культов времён исторически далёкой «курганной эпохи» [Арутюнов С.А., 1979, с. 55-56].

Можно предположить, что в чём-то похожая ситуация складывалось на закате доурбанистической Бактрии в условиях социального брожения и инокультурной экспансии. Нарастающая поляризация протобактрийского общества вынуждала общинников противостоять институализации власти бюрократического аппарата посредством активного возрождения архаических традиций, в коих виделось единственное спасение от раздирающих общество противоречий. Вероятно, обострение внутриоб-щинных отношений способствовало не только паразитированию верхушки на труде рядовых производителей, но и ориентация правящей элиты на инокультурные ценности в ущерб традиционному эгалитарному укладу. В этом случае регенерацию архаических обычаев следует рассматривать и как ответную реакцию со стороны рядовых общинников защитить себя от пагубного воздействия массированной атаки инноваций. В поздних погребениях мы находим символические практики как с привнесенными, так и с возрожденными ритуалами и погребальными атрибутами. К первым следует отнести захоронения с трупосожжением, лепными горшками, астоданами, орнаментированными сосудами, бронзовыми кинжалами с выемкой у основания клинка, секачами с массивным лезвием и пр. Ко вторым - парные погребения, захоронения в хумах, бронзовые сурмадоны, каменные амулеты, чайники, крынки с раздутой нижней частью, горшкообразные хумчи, серьги с буферавидными концами и пр. Поливариантность похоронной практики могла быть также объективно вызвана сложным и противоречивым характером развития внутриобщинных отношений в эпоху заката протобак-трийской цивилизации и, скорее всего, имела под собой как этнокультурные, так и социально- идеологические основания. Неслучайно возрождение архаичных обрядов и символических атрибуций шло одновременно с ритуально-культовой дифференциацией похоронного церемониала и нарастающей инновационной экспансией. Представляется, что так называемый феномен «культурной рек-куренции» («возрожденчества») архаических традиций на финальной стадии культуры стал последней попыткой посредством интенсивной реанимации старых родоплеменных культов приостановить всё более очевидное сползание протобактрийской цивилизации в горнило необратимых социально-исторических трансформаций.

Следует также согласиться с выводом Н.А. Аванесовой относительно того, что на финальной стадии сапаллинской культуры «система обрядности не сводится к простому симбиозу погребальных традиций. Инновации, фиксируемые в культовой практике БVI (кремация, фракционные захоронения, обильное жертвоприношение животных, иногда и человеческое, каменные конструкции устройства камер и надмогильных сооружений, наличие сакрализованных могил и т. д.), говорят о включении номадов Евразии в орбиту культурных и этнических контактов с земледельцами доисторической Северной Бактрии» [Аванесова Н.А., с. 526]. Кроме того, делается вывод о том, что феномен культурных трансформаций эпохи заката протобактрийской цивилизации «носит отчетливую печать синкретического своеобразия, становится ядром, генерирующим новые стереотипы, получившие воплощение в период урбанистической Бактрии» [Аванесова Н.А., с. 528].

По мнению А.Р. Каспарова, «для сапаллинской культуры, вторая половина II тыс. до н.э. ознаменована инновациями вследствие активных межплеменных контактов и этнических передвижений пастушеских племен, генетически связанных с андроновской историко-культурной общностью и верифицируемые многими исследователями с древними ариями» [Каспаров А.Р., с. 5]. Войдя в Северную Бактрию и частично ассимилировавшись с местным населением, пастушеские племена степного мира, вероятно, стали катализатором включения мировоззренческих представлений древних ариев в традиционную культуру оседлых земледельцев. В результате такой контаминации и синтеза ритуализированных мифологем, происходит довольно обширная трансформация погребального церемониала, особенно наблюдаемая на заключительных этапах сапаллинской культуры [Каспаров А.Р., с. 5].

Выводы. В погребальной практике сапаллинской культуры можно выделить два вида традиций -универсальные и локальные. Универсальными называются те, которые присущи культуре изначально и сохраняются на протяжении всего её развития. Так, не претерпевают каких-либо заметных изменений традиционные способы захоронения (ингумация, кенотафы); типы захоронения (одиночные); устройство могил (ямные и подбойно-катакомбные); трупоположение (скорченность на боку); наличие сопровождающего вещественного инвентаря (керамика, бронзовые изделия, пища).

Вместе с тем, часть традиций является таковыми лишь для отдельных этапов или топосов культуры, следовательно, логично признать их локальными. Некоторые из них трансформировались в традиции из инноваций. Возьмем, к примеру, такой символические приём, как ориентировка умерших.

Если для сапаллитепинского и джаркутанского этапов (1700-1350 г. до н.э.) покойника направляли традиционно головой на север, то на кузалинском и молалинско-бустанском этапах (1350-950 г. до н.э.) преобладают западная и юго-западная ориентировка умерших. При этом для кузалинского этапа западная ориентировка выступает и в роли инновации, сменяющей прежнюю – северную. То же можно обнаружить и в ориентации погребальных сооружений. На первых двух этапах могилы вытянуты с Севера на Юг, на последующих – преимущественно с Востока на Запад. К традициям такого вида следует отнести и достаточно распространившиеся в молалинско-бустанское время ритуальные возжигания огня, жертвоприношения, наличие в инвентаре бронзовой вотивной атрибутики.

На первых двух этапах сапаллинской культуры (ок. XVIII - сер. XIV в. до н.э.) ее развитие происходило не только за счет факторов внутримутационной эволюции – спонтанной трансформации, но и под сильным и разносторонним воздействием раннегородских центров оседлоземельческих цивилизаций к югу и юго-западу от территории Северной Бактрии. Однако начиная с кузалинского этапа (сер. XIV вв. до н.э.), в культуре оседлых земледельцев доурбанистической Бактрии усиливаются влияния как со стороны южных (оседлых), так и северных (степных) культурных миров. Причем если традиции первых закреплялись преимущественно в сфере материального производства (в архитектурно-планировочных деталях, гончарном деле, металлургии), то вторые затрагивали (с нарастающей силой) в первую очередь сферу религиозной идеологии, включая ритуально-культовую практику. На последних этапах сапаллинской культуры (XI - сер. X вв. до н.э.) наибольшее этно-культурное воздействие исходило, надо полагать, прежде всего от племен степного севера и юго-западного Таджикистана (Вахшская и Бешкентская культуры). Экономическая дестабилизация и усиливающиеся социальные конфликты двух противоборствующих культурных миров стимулировались и нарастающей военной угрозой, скорее всего, со стороны скотоводческих племён севера [Аскаров A.]. Прогрессирующее развитие скотоводства, оружейного дела, беспрецедентное распространение кенотафов археологическое тому подтверждение [Ionesov V.I, 2020].

Историческая судьба сапаллинской культуры (протобактрийской цивилизации) была предопределена в начале первого тысячелетия до нашей эры эпохальным внутренним кризисом в условиях активной внешней стимуляции. Расшатанная социальными конфликтами протобактрийская цивилизация уже не могла противостоять мощной и расширяющейся экспансии кочевников, и, судя по всему, стала жертвой их завоевания.

Таким образом, становление и развитие доурбанистической Северной Бактрии отражает сложный, динамичный и противоречивый процесс культурогенеза, складывающийся на пересечении социально-экономических и этнокультурных связей, в противоборстве эгалитарных и элитарных тенденций, в симбиозе традиций и инноваций, создавших в конечном счете необходимые социальноисторические предпосылки для возникновения новой синтезированной культурной реальности и первой оформившейся в регионе государственности – Древнебактрийского царства (VII в. до н.э.).