Жалкий принц? Андрей Палеолог в Риме (1464-1502 гг.): обновленная версия

DOI:

Цитирование. Харрис Дж. Жалкий принц? Андрей Палеолог в Риме (1464–1502 гг.): обновленная версия // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2022. – Т. 27, № 6. – С. 368–383. – DOI:

Введение. Андрей Палеолог, претендент на византийский трон, умер в изгнании в Риме в 1502 г., не оставив доброй памяти у последующих поколений. В Андрее видели главным образом безнравственного и расточительного кутилу, который, проматывая щедрый папский пенсион, вел распутный образ жизни и опустился до бедности. В результате карьера Андрея Палеолога оказалась безуспешной и малозначимой. Викторианский ученый Джорж Финлей (1799–1865 гг.) заключил, что судьба Андрея Палеолога «едва ли заслужила внимания истории, если бы человечество не обладало нездоровым любопытством, касающимся фортуны наиболее ничтожных принцев» («hardly merits the attention of history, were it not that mankind has a morbid curiosity concerning the fortunes of the most worthless princes») [50, p. 267]. Вплоть до сегодняшнего дня никто не посмел поставить это суждение под сомнение [82, p. 454; 102, pp. 182–184; 110, pp. 290–297; 107, p. 462; 87, pp. 114–116; 88, pp. 400–401].

Данное исследование нацелено на то, чтобы отступить от негативного образа Андрея Палеолога двояким путем. Во-первых, на основе свидетельств, извлеченных из папских архивов. Они подкрепляют мнение о том, что существовали иные причины финансовых трудностей изгнанного принца, которые лежали в стороне от представлений о его собственной расточительности. Изображение Андрея как никчемного транжиры ни в коем случае нельзя считать совершенно справедливым. Во-вторых, с этой точки зрения, было бы неправильно пренебрегать Андреем Палеологом, словно ничего не значившим примечанием к истории. Годы его изгнания в Риме фак- тически представляют продолжение политики, которой следовала семья Палеологов на протяжении столетия, и знаменуют собой ее окончательный провал.

«Calamitа» и «miseria» Андрея Палеолога. Отталкивающую «славу» Андрея усугубляло и поведение его отца, Фомы (Томы) Палеолога (1409–1465 гг.). Он правил частью Мореи в 1428–1460 гг. в качестве деспота. Но его постоянная междоусобица с братом и соправителем Димитрием имела лишь одно следствие: она открывала территорию для турецкого вторжения. Фома вместе с семьей, вынужденный бежать на остров Корфу, находившийся под венецианским управлением ([53, pp. 152–153, 158–167]; также см.: [57, pp. 240–241]), затем отправился в путешествие в Рим (1461 г.), чтобы отдаться на милость папе Пию II. Несмотря на благожелательный прием, Фома не был способен вернуть утраченные владения и умер, находясь в изгнании, в Риме в мае 1465 г. ([53, pp. 164– 169; 97, pp. 86–87]; также см.: [94, p. 403, Append. no. 43] ²).

Это все, конечно, имело мало отношения к Андрею, который во время падения Мореи был семилетним ребенком 3. В 1465 г. он был отправлен в путешествие с Корфу в Рим вместе со своими младшими братом и сестрой, Мануилом (1455–1512 гг.) и Зоей (ок. 1455– 1503 гг.). Поскольку ко времени прибытия в Рим их отец уже скончался, дети были переданы под опеку кардинала Виссариона (1403– 1472 гг.), который сам являлся эмигрантом из бывшей Византийской империи [53, pp. 170– 171, 174–175; 92, pp. 284–291; 83, S. 531–536] 4. Именно Виссарион обеспечил обучение и занимался устройством брака Зои, названной в

России Софьей, с Великим князем Иваном III (1462–1505 гг.) в июне 1472 года 5.

По-видимому, финансовые трудности, которые преследовали карьеру Андрея, начались, когда он лишился покровительства Виссариона в связи с его кончиной через несколько месяцев после брака Зои 6. К 1475 г. Андрей предложил купить свои права на троны Трапезун-да и Константинополя неапольскому королю, бургундскому герцогу 7 и, возможно, герцогу Милана Галеаццо Мариа Сфорца, вероятно, рассчитывая найти покупателя, который предложил бы наивысшую цену 8. Мануил, младший брат Андрея, остававшийся без титулов, которые можно было бы продать, покинул Рим в начале 1474 г., чтобы предложить свои услуги европейским правителям 9. К ноябрю Мануил находился уже в Милане, где, предполагая, что поступит на службу миланского герцога благодаря своим воинским навыкам, вручил Галеаццо Мариа Сфорца рекомендательное письмо от папы Сикста IV (1471–1484 гг.) ([12, f. 92]; также см.: [98, p. 217; 92, pp. 308– 309]) 10. Мануил Палеолог, кажется, не получил удовлетворительного предложения в Милане и на следующий год направился в замок Водемон Лотарингский. Здесь Мануил, в надежде поступить на службу, был представлен бургундскому герцогу Карлу Смелому (1433– 1477 гг.). Он предложил Мануилу месячное содержание в сотню экю, но тот отклонил это приглашение, потому что названной денежной суммы было недостаточно для содержания собственной свиты. Вскоре после этого Ма-нуил ве0рнулся в Рим 11. Однако там он оставался недолго. Мануил был побуждаем, согласно хронисту Феодору Спандунино, «величайшим бедствием и нищетой» («grandissima calamità et miseria»), в которой жил его старший брат, и снова покинул Рим весной 1476 года. Тогда он направился на Восток ко двору султана Мехмеда II (1432–1481 гг.) в Константинополе. Тут, в противоположность приему в Милане и Бургундии, Мануил был щедро вознагражден Мехмедом. Мануил Палеолог оставался в Оттоманской столице до конца своей жизни, до 1512 года 12.

Вопрос в том, что служило причиной для Андрея и Мануила терпеть такие финансовые трудности, что вынудило первого предложить продать унаследованные им титулы, а друго- го скитаться по Европе в поисках службы? Существует мнение по крайней мере одного современника и писателя будущего поколения о том, что Андрея одного следовало винить в их с братом затруднительном положении. Около 1538 г. Феодор (Теодор) Спандунино, сравнивая Андрея с его братом в неблагоприятном свете, признавал, что Мануил превосходил своего брата в природных способностях, благоразумии, «всякой» добродетели и нравах («superava il fratello non solamente in ingenio et prudentia ma anchora de ogni altra virtù et costume...») [109, p. 157]. И Якопо Жерарди да Вольтерра (1434–1516 гг.) написал в 1481 г. в своем дневнике о том, что финансовые проблемы Андрея стали результатом полного исчерпания его папского пенсиона «из-за чрезмерных расходов на распутные любовные похождения и удовольствия» («Maior autem cum nimis meretricio amori et voluptatibus indulsisset, pecuniam omnem consumpsit que singulis mensibus pontificio erario sibi numerabatur») [65, p. 81]. Критический тон и Жерарди да Вольтерра, и Феодора Спандуни-но нашел отзвук у современных историков и писателей, однако должно сказать, что малое из того имеет достаточное основание.

Каждый современный рассказ об Андрее ссылается на его брак с «некоей персоной низкого происхождения и легких нравов», если воспользоваться словами греческого ученого Д.А. Закитиноса как главного доказательства общего несоответствия такого мнения [110, pp. 292–293] ¹³. На самом деле об этом мезальянсе не упоминает никто из современников или ближайших к тому времени писателей, даже сам Жерарди да Воль-терра. У Андрея Палеолога действительно была супруга по имени Катарина, но нам известно о ней по единственному ее упоминанию в регистрационных книгах входящей и исходящей документации « Introitus et Exitus » Апостольской Палаты Святого Престола. Соответствующая запись указывает только первое имя женщины и не содержит никаких подробностей о ней ([18, f. 126v (orig. 207v)]; также см.: [54, S. 292]). Наиболее ранняя аллюзия на супругу Андрея Палеолога, приписывавшая ей плохую характеристику («Verum stirpis suae et antique nobilitatis ducta in conjugem Graeca vilique meretrice...»), создана в XVII в.

французским византинистом Шарлем Дюканжем (1610–1688 гг.) 14. Таким образом, его историю надлежит оценивать словами завещания Андрея Палеолога как «бездоказательную устную традицию» [47, S. 138–143, esp. 138].

Сомнительное доказательство морганатического альянса Андрея Палеолога подрывает выдвинутое Д.А. Закитиносом и другими учеными заявление о том, что этот брак стал причиной бедности византийского наследника: якобы папа Сикст IV сократил пенсион своего протеже в раздражении на его поведение, заставив его отправиться в Россию, пока скандал не утихнет [110, p. 293; 88, p. 400]. Но записи Апостольской Палаты раскрывают совсем иную историю. Сикст IV фактически выплачивал Андрею его пенсию в течение двух лет до декабря 1479 г. и тем самым покрыл, по-видимому, период поездки в Россию [5, f. 31] 15. Более того, в своем письме папа уверял Андрея Палеолога в том, что ежегодная рента ему будет выплачиваться в том же самом размере после его возвращения [24, ff. 183–183v] 16. Мораль такова, что оскорбительные обвинения против публичных фигур следовало бы всегда рассматривать с осторожностью. После всего сам Сикст IV был обвинен своими современниками во много худших преступлениях. Тем не менее в его случае инсинуации не получили столь широкого доверия ([108, p. 155]; также см.: [107, p. 380, n. 56]).

Если безнравственность и сумасбродство не было причиной трудностей Андрея Палеолога, тогда что? Тут нельзя отрицать того, что он ездил в Россию в 1480 г. просить подаяния у своей сестры Зои, или Софии, как она стала известна. Зоя позднее жаловалась на то, что у нее не осталось драгоценностей, потому что их все она отдала своему брату [49, pp. 313–314] 17. Собственное мотовство заметно усиливало проблемы Андрея Палеолога, но их коренная причина восходила к его казначею, римскому папе. Он, на первый взгляд, был довольно щедр к детям Фомы Палеолога. Так, приняв их в 1465 г., папа Павел II (1464–1471 гг.) одарил отпрысков Фомы таким же пенсионом, что был установлен для их отца, а Андрея Палеолога признал в качестве полноправного деспота Мореи [53, pp. 176–177; 48, p. 59]. Преемник папы

Павла II, Сикст IV, снабдил Зою по случаю ее брака приданым в шесть тысяч дукатов, а Андрею предоставил дом на Марсовом поле («Кампо-Марцио») в Риме [23, ff. 89v–91; 25, ff. 314–314v (orig. 316–316v); 3, f. 264]; также см.: [92, p. 307; 107, p. 319]) 18. Панегиристы восхваляли папскую щедрость, а Сикст IV зашел столь далеко, что запечатлел свои добрые деяния на фресках римской больницы Св. Духа в Сассии (Ospedale di Santo Spirito in Sassia) 19. Более поздние писатели приняли эту версию и даже преувеличили ее сведения, а один из них дошел до того, что сказал, будто бы Сикст одарил Андрея Палеолога ежегодным денежным содержанием в восемь тысяч дукатов [55, p. 847]. В действительности такая похвала не была оправдана.

Пенсион, который первоначально назначил папа Пий II (1458–1464 гг.) Фоме Палеологу в 1461 г., составлял три тысячи шетьсот дукатов в год. Он выплачивался ежемесячными взносами по три сотни дукатов, к которым кардиналы прибавляли на две сотни больше в месяц ([4, ff. 121v, 124v; 97, pp. 86–87]; также см.: [54, S. 292]). Хотя это выглядело весьма щедро, византийский придворный Георгий Сфрандзи (1401–1477/1478 гг.) все же жаловался, что указанных выплат едва хватало, не потому что Фома Палеолог был небережлив, а потому что деспоту приходилось содержать не только себя, но также свой двор [53, pp. 170–171]. Что касается Андрея и Ма-нуила Палеологов, их доля оказалась фактически уменьшена: несмотря на то что Павел II пожаловал им тот же самый пенсион, из сохранившихся счетов ясно вытекает, что указанная сумма должна была быть поделена между братьями 20. И никогда более не упоминалось о какой-либо доплате со стороны кардиналов.

В сравнении с суммами выплат самому Фоме пенсион его детей не только заметно уменьшился, но далеко не всегда уплачивался полностью. Пока они были маленькими и находились под опекой Виссариона, он отвечал за передачу ежемесячных платежей из папского казначейства юным протеже кардинала. И нет никакого сомнения в том, что его влияние становилось порукой тому, чтобы платежи регулярно продолжались 21. После кончины кардинала Виссариона в 1472 г. положе- ние дел, однако, быстро изменилось к худшему. За январь, февраль и март 1473 г., к примеру, братья получили в целом только шестьсот девяносто дукатов вместо ожидаемых девяти сотен 22. Дальше было хуже. Едва Ма-нуил покинул Рим в начале 1474 г., Сикст IV, принимая во внимание отсутствие одного из братьев, по-видимому, распорядился сократить их пенсион вдвое, и с этого времени выплачиваемая денежная сумма составляла всего лишь сто пятьдесят дукатов в месяц 23. В июле Сикст заверил Андрея, что его пенсия теперь, когда ему исполнился двадцать один год, будет по-прежнему выплачиваться в таком же размере. Однако ж Сикст даже не упоминал о Мануиле, хотя тот вернулся в Рим в начале 1476 г. ([21, ff. 122–123]; также см.: [92, p. 310]). Нет сомнения, что это упущение объясняет последовавший вскоре его отъезд в Константинополь.

В течение 1470-х гг. ежегодная рента Андрея Палеолога урезалась все чаще. Тогда как он получил обычные сто пятьдесят дукатов за июнь 1478 г., в ноябре сумма неожиданно упала до ста четырех дукатов. Запись во введении к расходной книге «Liber dei Mandati», где зарегистрирован этот платеж, обуславливает причину этого сокращения военными расходами папы: «reductionem per s. dominum nostrum Papam propter instantes guerras factam». Это урезание, обоснованное всегда идущими войнами, продолжалось на протяжении нескольких месяцев [5, ff. 15, 18v, 19, 20, 21v, 22v, 23v, 24v, 26v, 27]. Андрей Палеолог пострадал из-за обострения конфликта в Италии, последовавшего после убийства миланского герцога Галеаццо Мариа Сфорца в декабре 1476 года. Сикст IV неблагоразумно допустил, чтобы папство оказалось вовлеченным в это столкновение, когда он молчаливо поддержал покушение членов знатного семейства Пацци на убийство Лоренцо Медичи (1449–1492 гг.) в кафедральном соборе Флоренции 26 апреля 1478 года. Когда заговор не удался, Сикст IV был втянут в дорогостоящую войну против Флоренции, Венеции и Милана [77, pp. 38–40, 83–85; 79, pp. 187–196] 24. Как результат, папские расходы, включая пенсионы, подверглись глубокой ревизии 25. Сроки упомянутой войны совпали с сокращением пенсиона Андрея Палеолога и его отъездом в Россию и должно быть, по крайней мере в некоторой степени, стали причиной жалкого внешнего вида летом 1481 г., как его описал Якопо Жерарди да Вольтерра и другие 26.

Окончание военных действий в декабре 1480 г. не принесло никаких улучшений в положении Андрея Палеолога. Напротив, оно даже ухудшилось в последний период жизни деспота, поскольку его денежное содержание продолжало уменьшаться. Оно выплачивалось в размере одной сотни дукатов на протяжении 1488–1489 гг., и часто выплаты опускались ниже этого ²⁷. С восшествием на папский престол Александра VI (1492–1503 гг.) пенсион Андрея упал до ничтожных пятидесяти дукатов в месяц [9, f. 1c.] ²⁸. Не удивительно, что право на получение пенсиона пришлось внести в качестве условия в текст соглашения, исходя из которого Андрей Палеолог продал свои титулы в 1494 г. французскому королю Карлу VIII (1470–1498). Последний должен был использовать все свое влияние на римского папу для того, чтобы пенсионные платежи были подняты до прежнего уровня. Э. Ло-рео де Фонсемань (1694–1779 гг.) описывает: «...Serenissimus Rex operam dabit, et faciet, et curabit omnibus favoribus, et cum omni instanctia qua poterit, quod proviso, alias eidem illustri Domino dispoto tempore foelicis recordationis Sixti Papae IV. mille VIII^e (sic! – Дж. Харрис ) Ducatorum annuatim solvendorum de pecuniis Cruciatae constituta, eidem in futurum integraliter persolvetur» [51, pp. 1–73, esp. 71–72].

Существовал, кроме того, и другой фактор, который содействовал бедности Андрея Палеолога. Стоит напомнить, что он поддерживал не только себя самого, но и многих лиц, которые составляли его двор, его «приближенных» («familiares»). Это особо подчеркивал Георгий Сфрандзи, когда он жаловался на недостаточность папского пенсиона, назначенного Фоме Палеологу. На то же самое сетовал и брат Андрея Мануил Палеолог, когда он отказался от жалованья бургундского герцога ([53, pp. 170–171]; также см.: [111, p. 72]). Некоторые из приближенных («familiares») Андрея Палеолога, возможно, изначально последовали в Рим за его отцом в 1461 году. Впрочем, многие из них, возможно, сопровождали Зою во время ее поездки 1472 г. в Рос- сию 29. Те, кто оставался в Риме, естественно тяготел к его двору. Источники сохранили имена некоторых из них. В их ряду – Иоанн Герметианос, наставник Андрея и его отпрысков, врач Критопулос, Стаматис Вранас и Фома Раллис, которые упоминаются в папской охранной грамоте 1474 г., как и трое компаньонов, известных под именами Манкафы, Конда и Николая ([26, f. 551v]; также см.: [92, pp. 285–286; 83, S. 531–536; 61, pp. 34–35; 70, p. 21]). Имеются сведения и о других свитских лицах, кто бывал при дворе Андрея Палеолога. Среди них – писец Георгий Гермоним и трое спутников, сопровождавших Андрея Палеолога в его поездке 1481 г. в Бриндизи: Михаил Аристовул, Мануил Палеолог и Георгий Пагумен. Кроме того, следует назвать Димитрия Рауля Кавакиса, кто представлял братьев Зои на ее свадьбе в Москве. К их числу оправданно прибавить Георгия Сфран-дзи, оставшегося в доме Андрея, когда он посещал Рим в 1466 г., и ученого Димитрия Халкокондила, который побывал при дворе Андрея в конце 1475 г. ([28, ff. 2*, 273 (orig. 276)]; также см.: [90, pp. 157–158; 39, p. 38; 71, pp. 363–370, esp. pp. 366–369; 70, pp. 29–30, 39; 52, p. 212, n. 4]; а также см.: [53, pp. 176–177; 78, p. 184]).

Постоянное урезывание пенсиона означало, что Андрей Палеолог все в большей мере оказывался неспособен поддерживать этих людей, так что в 1481 г. Жерарди да Вольтер-ра описывал двор Андрея как «жалкий» [65, p. 81]. Казалось бы, папа, как покровитель обедневшего деспота, должен был принять на себя по крайней мере одного прежнего его придворного. Таковым являлся Феодор (Теодор) Цамблакон, буквально «Semblaco», «Константинопольский». Он получал в период между 1479 г. и 1493 г. ежемесячно три дуката из Апостольской Палаты, в расходных записях которой был описан как «прежде из семейства господина деспота Мореи» («olim de famiglia domini dispoti Moree») ([5, f. 33v; 6, f. 85v; 9, f. 1]; также см.: [54, S. 292]). Его пример, вероятно, не был единичным. Катарина Цамблаконисса, буквально названная «Zamplaconissa», которой выплачивалась подобная пенсия в 1489– 1504 гг., возможно, была родственницей Феодора Цамблакона и находилась в той же самой ситуации. Равным образом бывшими чле- нами двора деспота, вероятно, были также Константин «из Мореи» («de Morea»), Феодорина (Теодорина) «из Мореи» («de Mori»), Мегалиа «из Мореи» («de Morea») и Евфрасина Палеологина и ее дочь, Фомазина (Томасина) Кантакузина, обе «из Мореи» («de Moree») ([5, ff. 61v, 76, 88–89v and 6, Vorsatz; 10, f. 30v]; также см.: [54, S. 292]). Отсутствие какого-либо богатого греческого покровителя в Риме после кончины Виссариона, наверное, подталкивало других греков, таких как ученый Андроник Каллист, покинуть Рим навсегда [34, pp. 181–196, at 185; 58, pp. 139–140].

Следовательно, имеется конкретное свидетельство того, что действительной причиной бедности Андрея Палеолога стало постоянное уменьшение его денежного содержания со стороны Апостольской Палаты. Это сделало его неспособным нести тяжкое бремя и содержать свой двор. Неумеренность и безответственность Андрея Палеолога оказывались ему слабой опорой, не говоря уже об острых обвинениях Жерарди да Вольтерра. Тем не менее мы не должны слепо доверять распространенному утверждению о том, что деспот ко времени кончины в июне 1502 г. стал совершенно нищим [110, p. 295; 102, p. 184; 82, p. 455; 87, p. 116]. Обычно при этом ссылаются на папу Александра VI, передавшего вдове Андрея деньги для оплаты его похорон. Конечно, нечто такое случалось. Так, в 1487 г. папа оплатил погребение другого королевского изгнанника, Шарлотты Лузиньян (1456–1488 гг.), кипрской королевы, которую никто и никогда не называл «обедневшей» или «мотовкой» ([17, f. 150v (orig. 176v); 18, f. 126v (orig. 207v)]; также см.: [54, S. 142–143, 292; 102, p. 184; 88, p. 401]) 30. Андрей Палеолог, несомненно, был беден, но его конец нельзя рассматривать как убожество и уничиженье. В конце концов, он был похоронен со всеми должными почестями рядом со своим отцом в соборе Св. Петра ([66, ff. 209v–210v]; также см.: [47]).

Продолжение политики. Поставив под сомнение принятое жизнеописание Андрея Палеолога, сейчас уместно перейти к рассмотрению второго вопроса, поднятого в начале этой статьи, который теперь оправданно сформулировать так: возможно ли в поступках Андрея разглядеть какого-либо рода отчетливую политическую программу его деятельности?

Нам предстоит утвердиться во мнении, что на самом деле он часто неотступно следовал курсу действий, которого ранее придерживались другие члены его семьи. С середины XIV в. правители Византии обращали свой взор на Запад, особенно на папство, чтобы спасти империю от турецкого завоевания. Наученные советами латинофильски настроенных интеллектуалов, подобно Димитрию Кидонису и Мануилу Хрисо-лору, императоры династии Палеологов пришли к убеждению, что стоило бы только им убедить папу в своей религиозной ортодоксии и тогда бы он пустил западные армии к ним на помощь. Это побудило одного из дядей Андрея Палеолога, Иоанна VIII (1425–1448 гг.), посетить Флорентийский собор в 1438–1439 гг., на котором была провозглашена уния церквей. А другой византийский император, Константин XI Палеолог (1449–1453 гг.) послал римскому папе полный отчаяния призыв о помощи в 1452 г., когда турецкие войска осадили Константинополь [107, pp. 104–107; 57, pp. 61–71].

Такая политика, конечно, не имела успеха и не спасла Константинополь от Оттоманов. Одно из наибольших заблуждений византийцев состояло в их наивной вере в авторитет и престиж римского папы, который призван объединить вооруженные силы Западного христианства [57, pp. 99–101; 86, pp. 315– 339, esp. 333–337]. Даже так, за неимением чего-то лучшего, члены византийской императорской династии продолжали принятый политический курс после 1453 года. Отец Андрея, Фома Палеолог, предпринял усилия к тому, чтобы заручиться папской поддержкой, и достиг определенного успеха: Пий II послал в Морею отряд, состоявший из трехсот миланских наемников, в 1459 году. Позже, уже находясь в изгнании в Италии, Фома добивался папского снисхождения для осуществления своего плана отвоевать Морею. В начале 1462 г. Фома Палеолог получил грамоты об отпущении грехов от Пия II, направленные на то, чтобы побудить верующих помочь ему в его приготовлениях, и, кажется, в то время он путешествовал по Италии, возможно, в надежде собрать пожертвования и обещания поддержки ([20, ff. 71–75 (orig. 70–74)]; также см.: [57, p. 239; 92, p. 241, 248–250, 259–264; 110, pp. 289–290; 42, pp. 189–190; 101, pp. 313–342, esp. p. 322, 337]).

В свою очередь Андрей Палеолог продолжил проводить этот политический курс из Рима, где, подобно своему отцу, он питал надежду на западную поддержку, чтобы предпринять экспедицию и отвоевать Морею. Согласно Жерарди да Вольтерра, в конце лета 1481 г., вскоре после возвращения Андрея из России, папа Сикст IV снабдил его двумя тысячами дукатов для финансирования такого предприятия: «Tamen navigantem in greciam non sine aliqua spe dominatus paterni, aureorum duobus milibus Pontifex est muneratus, quo postmodum appulerit mihi prorsus ignotum est» [65, p. 81] 31. Затем Андрей двинулся в Южную Италию, естественный трамлин для атаки, и к октябрю Палеолог с несколькими спутниками прибыл в Фоджа (Апулия), где он получил дополнительные средства от Ферранте, неаполитанского короля (Фердинанд I, король Обеих Сицилий, 1423–1494 гг.) 32. Историки не расположены принимать эту экспедицию серьезно. Так, С. Рансимен зашел настолько далеко, что без какого-либо свидетельства заявил о том, что Андрей Палеолог безрассудно тратил деньги, полученные от Сикста IV «на другие цели» [102, p. 184], хотя Жерарди да Вольтерра об этом умалчивает. Конечно, Андрей Палеолог никогда не отплывал в Грецию и задержался со своими сопровождающими в Бриндизи на протяжении октября и ноября, наслаждаясь гостеприимством неаполитанского монарха 33.

Имелись, однако, очень веские причины, почему идея западной поддержки к концу 1481 г. более не была осуществима. Ранее в тот год ситуация выглядела наиболее многообещающей для успешной войны против турок, которые потерпели тогда ряд неудач. Турецкая осада острова Родоса была снята с тяжелыми потерями. В сентябре 1481 г. войска короля Ферранте вытеснили турок, занимавших Отранто. Сверх того, за последовавшей 3 мая смертью султана Мехмеда II началась гражданская война между его сыновьями, Баязидом (1447–1512 гг.) и его младшим братом Джем-султаном (Зизимом) (1459–1495 гг.) [107, pp. 358–362, 371–373, 381– 382]. Таким образом, Андрей Палеолог мог надеяться принять участие в контрнападении под руководством неаполитанского короля Ферранте. К осени стало ясно, что Оттоман- ские владения не распадутся. Баязид II утвердился в качестве неоспоримого султана Константинополя, тогда как христианские державы были, как обычно, слишком разъединены и не использовали преимущества, достигнутые в недавних победах.

Возможно, существовала и другая причина для того, чтобы экспедиция, к которой готовился Андрей Палеолог, никогда не отплыла от берегов Италии: недостаточное финансирование. В регистрационных записях Апостольской Палаты нет и следа сумм, упомянутых Жерарди да Вольтерра, которые были бы выданы деспоту. Несмотря на мандат, предусматривавший выплату трех тысяч дукатов Андрею Палеологу, которая, согласно приказу, была произведена 4 сентября 1481 г., соответствующая запись приказной книги (« Libri dei Mandati ») не содержит никакого упоминания о каком-либо «вояже» в Грецию. Сама плата истолкована как аванс к пенсиону Андрея, подобно тому, что был сделан накануне его поездки в Россию: «In deductionem sue pensionis et subventionis familie sue» [7, f. 96]. В отсутствие какого-нибудь признака специального платежа, предназначенного на финансирование экспедиции, кажется очень вероятным, что об этом Жерарди да Вольтер-ра все же слышал. В таком свете дар Сикста IV представляется гораздо менее щедрым, чем мог бы быть, тогда как папа выдал Андрею Палеологу лишь обычное обеспечение для него и его двора и ничего сверх того, чтобы покрыть расходы на военную экспедицию.

И все же, хотя обстоятельства оказались неблагоприятными, а денег – недостаточно, нет оснований полагать, что подготовка экспедиции изначально серьезно не обсуждалась. 15 сентября 1481 г. Сикст IV написал епископу Эворы (Португалия), поручив ему сделать все, что в его власти и помочь деспоту в его стремлении пересечь Ионическое море. В свою очередь, поездка Андрея Палеолога в Бриндизи ясно указывает, что он искренне желал осуществить свой план 34. К такому же самому заключению приводит имя «Coycondo Clada» одного из сопровождавших Андрея Палеолога спутников. Им мог быть греческий солдат Крокондило Клада, который в 1480 г. возглавил мятеж против турок в Морее, а впоследствии поступил на службу неаполитанского короля ([13, ff. 164–169 (orig. 154–159); 43, pp. 273–281; 44, pp. 226]; также см.: [107, p. 328–329]). Несомненно, греческий воин мог бы стать идеальным проводником для реализации задуманной экспедиции. Кажется очевидным то, что Андрей совершил, по крайней мере, серьезную попытку начать военную кампанию против турок. Он составил дальнейший план возврата Мореи в 1485 г., когда был вовлечен в заговор по захвату у венецианцев Монемвасии [11, f. 190v (orig. 154v)]. Даже если эти инициативы потерпели неудачу из-за невезения и недостаточной финансовой поддержки, они по-прежнему указывают на то, что Андрей Палеолог не проводил все свое время в Риме в погоне за удовольствиями.

Описанные обстоятельства следует иметь в виду при оценке прочих сторон карьеры Андрея Палеолога. Современные ему сообщения, поставленные под сомнение комментариями Жерарди да Вольтерра, выражают тенденцию видеть в каждом действии Андрея просто дальнейшую попытку вымогать деньги, чтобы поддерживать необузданный стиль жизни. Однако поведение Андрея Палеолога может быть истолковано вполне иным образом: если пересказанные Жерарди да Вольтерра слухи отложить в сторону, тогда окажется, что Андрей просто пытался использовать ресурсы западно-христианского мира против турок.

Возьмем, к примеру, его путешествия по Европе с целью воззвать к щедрости европейских правителей. В 1490 г. он оставил Рим во второй раз и было отправился снова в Москву в сопровождении послов Великого князя Ивана III, братьев Димитрия и Мануила Рал-лис [90, p. 225]. Но, похоже, ему там оказались не рады, и уже вскоре он прибыл во Францию, где король Карл VIII, приняв Андрея дружески, оплатил все его издержки в обмен на подарок гостя – белого сокола ([32; 2]; также см.: [92, pp. 301–304; 68, p. 667]). Англия, которую Андрей Палеолог посетил в январе 1492 г., оказалась менее гостеприимна. Король Генрих VII (1457–1509 гг.) просто отдал распоряжение своему казначею, лорду Джону Ди-нэму (1406–1458 гг.), заплатить посетителю столько, сколько он (лорд-казначей) сочтет нужным, и предоставил Андрею охранную

ВИЗАНТИЯ И ЗАПАД грамоту для выезда из страны [84, membrane (пергамен) 6] ³⁵.

Современные ученые предпочитают рассматривать эту европейскую поездку в компрометирующем свете и делают акцент на том, что русская экспедиция оказалась «в денежном отношении непродуктивной». В конце концов, современник и товарищ византийского изгнанника Константин Ласкарис (1434–1501 гг.) обвинил того в том, что Андрей «блуждал по земле словно попрошайка» ([38, coll. 968]; также см.: [110, p. 293, n. 3; 102, p. 184]). Однако Андрей Палеолог делал лишь то же, что и его дед, император Мануил II (1391–1425 гг.), когда он посещал дворы Европы в 1399–1402 гг., умоляя о помощи для осады Константинополя. Его дядя Иоанн VIII занимался тем же самым в 1423–1424 гг. [29, pp. 165–199; 85; 57, pp. 11–21, 110].

Даже соглашение, заключенное в Риме в сентябре 1494 г. с французским королем Карлом VIII, не было беспрецедентным. Андрей уступал Карлу все свои права на троны Константинополя, Трапезунда и Сербии. В свою очередь Карл VIII обязывался выплачивать Андрею Палеологу ежегодный пенсион в четыре тысячи четыреста дукатов и предоставить личную охрану численностью в сотню всадников ([31, ff. 165–168]; также см.: [36, no. 1266 (Gall. 650), p. 356; 37, no. 1266 (Gall. 650), p. 356; 57, pp. 60–73; 92, pp. 299–300; 73, pp. 394–395 (no. 8); 107, pp. 461–463]). Подобный договор был предложен двоюродным братом Андрея, Иоанном VII Палеологом (1370–1408 гг.), когда он намеревался продать Константинополь королю Франции взамен на ежегодную пенсию и французский замок [72]. В свою очередь соглашение 1494 г. не было безответственным отречением с целью облегчения финансового бремени. Андрей сохранял за собой Морейский деспотат и добился особого обязательства от французского короля. Оно заключалось в том, что он начнет войну с турками для того, чтобы вернуть Морею ее законному владетелю. После восстановления в своих полномочиях Андрею предстояло владеть своей землей как фье-фом, переданным Карлом за номинальный ежегодный взнос, который состоял в одном оседланном белом коне: «...Serenissimus Rex operam dabit, et totis viribus conabitur cum suis gentibus, et exercitibus tam terrestis quam maritimis, recuperare

Regnum seu dispotatum Moreae...» [51, p. 71]. Ясно, что деспот надеялся использовать Карла в качестве могущественного защитника, который соберет необходимую воинскую силу, чтобы бросить вызов туркам, как он это пытался проделать с Ферранте Неаполитанским в 1481 году. Как бы то ни было, безвременная смерть Карла в 1498 г. положила конец этим надеждам.

Щепетильность Андрея Палеолога в отношении его титулатуры также сыграла с ним злую шутку. На печати Андрея был изображен внушительный двуглавый орел и легенда «Деспот Ромеев» («Despotes Romeorum») 36. В 1480-х гг. Андрей Палеолог пошел дальше и стал титуловать себя «Император Константинопольский» («Imperator Constantinopolitanus») [67, p. 174, 281; 68, p. 425] 37. Андрею Палеологу принадлежало почетное место в папских церемониях. В них он принимал участие до конца своей жизни и сильно негодовал, когда считал, что его императорский сан не получал достаточного признания 38. Резкий контраст между огромными притязаниями и убогой реальностью привел К.М. Сеттона к выводу о том, что деспот производит впечатление «жалкой фигуры» и что он «ухитрился cделать всегда жалкое зрелище монарха в изгнании даже более несчастным» [107, p. 395, n. 44, p. 462].

В то же время Андрей обладал подлинным правом на свои титулы. Андрей Палеолог унаследовал от своего отца титул деспота, а от своего дяди, Константина XI Палеолога, последнего византийского правителя, титул императора. Наряду с тем упорная настойчивость Андрея Палеолога на титуловании свидетельствует о присущем ему стремлении сохранить свои притязания на земли, которые он надеялся однажды восстановить, как и свою руководящую роль у народов этого региона. Другой балканский изгнанник в Италии, Константин Комнин Арианит (1457– 1530 гг.), как можно наблюдать, вел себя точно также [56, pp. 643–661, at 644–645].

Андрей Палеолог, следовательно, на протяжении всех лет своего пребывания в Риме преследовал конструктивную цель. И по этой причине общественная активность Андрея там заслуживает того, чтобы рассматриваться в положительном свете. Например, презрительное осмеяние различных мер, на которые пус- кался деспот, стремясь пополнить свой скудный доход. Как указывал К.М. Сеттон, Андрей Палеолог продавал «почетные титулы и прочие привилегии тем, чье легковерие и социальная гордыня приводили их с деньгами в руках к его порогу («…honorific titles and other privileges to those whose gullibility and social pride brought them, money in hand, to his doorstep») [107, p. 462]. Сохранились несколько грамот, согласно которым Андрей Палеолог раздавал титулы и почетные звания разным лицам, и нет сомнения в том, что они платили за эти привилегии ([19, ff. 124–126 (orig. 125–127); 33, ff. 4–5]; также см.: [92, pp. 297–298; 100, с. 157–158; 75, pp. 177–178 (особая пагинация)]). И Андрей не был выше подобной торговли 39. Однако эти сделки были мотивированы не эгоистичным желанием сохранять привычный образ жизни, а скорее необходимостью поддержать свой двор и честолюбивым стремлением снова обрести свое наследство.

Выводы. Итак, жизнь Андрея Палеолога в изгнании была не столь бесцельна и не растрачена впустую, как могло бы внушать доверчивое чтение сочинений Жерарди да Воль-терра и других его современников. Конечно, нельзя считать жизнь Андрея великим успехом. Все надежды наследника византийского престола на реставрацию обрушились. И бóль-шая часть его времени ушла на попытки собрать нужные суммы для того, чтобы поддержать свой двор. Однако приходится уповать на то, что, как было показано, всю эту ситуацию недопустимо считать следствием порочного характера Андрея. Несмотря ни на что, он продолжать заниматься восстановлением своих фамильных прав. Последняя неудача, поэтому, была не столько личной, сколько результатом политики напрасных надежд на помощь Западных держав и в особенности Рима в отношении оттоманских турок. Эта политика отвечала положению, которое не оставляло иного выбора. Византийцы придерживались такой политики даже тогда, когда должно было быть совершенно ясно, что, несмотря на заманчивые обещания, папа и западные монархи бессильны помочь. Это была печальная действительность, с которой Андрею Палеологу приходилось сталкиваться всю свою жизнь как изгнаннику и которая в конце концов гарантировала, что он никогда не вернется на родную землю.