Женская повседневность в письмах карельской крестьянки начала ХХ в.

Изучение истории повседневности предполагает не только исследование быта определенного социального слоя, группы или их отдельных представителей, но и анализ мотивов поведения, особенностей восприятия и осмысления действительности, ее эмоционального переживания, т. е. реконструкцию «малого жизненного мира» человека1 [5; 21], а также микросоциума, где идет вызревание запроса на социальные изменения. Личные письма оцениваются исследователями как ценные документы по истории повседневности, поскольку в заочных диалогах, являющихся эквивалентом разговора, поднимаются актуальные для автора и адресата темы, раскрываются жизненные интересы, высказывается отношение к различным событиям, людям и вещам [15, 45; 26].

Крестьянские письма дореволюционной эпохи – особый источник, приоткрывающий приватную сферу «молчаливого большинства». Бытовая эпистолярная традиция непосредственно связана с грамотностью населения, поэтому частная переписка – редкая практика в культурах, не

(^jl ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ имевших сколько-нибудь развитой письменной традиции. Выявление эпистолярных материалов, написанных рукой представителей различных народов России, составляет важную задачу исследователей.

Каждое письмо строится в виде развернутого монолога, и в каждом незримо присутствует адресат. Если читать послания одно за другим, то можно реконструировать разворачивающийся в них заочный диалог, в котором, как и в живом общении супругов, есть многое: от признаний в любви и слов поддержки до укоров и назиданий. Выразительность языка Анны, ее письменной речи соответствует женской коммуникативной стратегии: тексты изобилуют разного рода восклицаниями, нередко содержат междометия.

Данная статья основывается на письмах двадцатилетней карельской крестьянки православного вероисповедания Анны Еремеевой-Ряйхя, обнаруженных нами в Национальном архиве Финляндии, в фонде Пааво Ахавы². Документальная коллекция включает 21 письмо, адресованное Анной супругу Василию, сосланному за участие в зарождавшемся карельском национальном движении в Среднюю Азию, откуда ему не суждено было вернуться [7, 287–295 ; 12; 32; 34]. Письма написаны на финском языке, близком к севернокарельскому диалекту и понятном крестьянам Беломорской Карелии. Это отличает их от писем «во власть», которые обычно составлялись по-русски с помощью толмачей, волостных писарей.

Цель статьи – изложить результаты анализа писем карельской крестьянки в отношении саморепрезентации и освещаемых в них тем, среди которых, предположительно, повседневная жизнь семьи занимает центральное место. Важно показать, с по- мощью каких средств молодая женщина в корреспонденциях мужу выстраивает собственный образ, как вписывает себя в окружающую действительность, дифференцирует важное и второстепенное, выражает отношение к текущим событиям, обыденным делам и заботам. Для освещения этих вопросов требуется раскрыть реализуемые автором писем приемы общения и стратегии вербальной коммуникации, которые в совокупности демонстрируют и особенности самоописания, и специфику репрезентации повседневности.

Обзор литературы

Тема статьи находится на стыке источниковедения и крестьяноведения, однако основное ее содержание относится к истории повседневности, представленной в гендерном измерении.

При воссоздании исследователями приватного мира женщины дворянского или купеческого происхождения в качестве источника нередко выступают письма, которые составляют наиболее обширную часть всего частного эпистолярного наследия дореволюцинного периода. Наработанные подходы имеют универсальное значение и могут быть использованы при анализе других источников этого вида [2; 26]. Важными представляются наблюдения А. В. Беловой о специфике женских писем, заключающейся в эмоциональности, сосредоточенности на собственных переживаниях, что отличает их от мужских писем, ориентированных на описание внешнесобытийного [4, 92 ].

В то время как «женское письмо» в качестве литературной практики образованных женщин рассматривается в десятках научных работ, женские крестьянские письма остаются малоисследованным предметом из-за ограниченного числа этих источников. В целом крестьянские письма, основной массив которых составляют ходатайства в различного рода инстанции или корреспонденции в местные печатные издания, анализируются прежде всего в плане рассмотрения «диалога народа и власти» [11; 18; 28; 31]. Такие письма отложились в фондах учреждений и организаций. В отличие от них каждое архивное открытие даже нескольких крестьянских частных писем дореволюционной эпохи становится событием для специалистов.

Среди наиболее известных публикаций последнего десятилетия – подготовленный лингвистом Ольгой Йокоямой двухтомник, включающий объемное собрание писем крестьянского семейства Жернаковых, в которых раскрывается динамика повседневной жизни его членов на протяжении более полутора десятилетий конца XIX в. [14]. Письма прокомментированы составителем сборника, а также углубленно проанализированы в гендерном разрезе [13].

В обобщающих исследованиях по истории повседневности как русской, так и карельской крестьянки письма по отмеченным причинам либо не рассматриваются совсем, либо авторы констатируют наличие крайне ограниченного числа источников такого рода и их информационный потенциал [3; 19; 20, 65–66 ].

Материалы и методы

Анализируемый документальный комплекс включает письма, отправленные Анной Еремеевой-Ряйхя из с. Вокнаво-лок Кемского уезда Архангельской губернии с 10 апреля по 8 ноября 1908 г. Ответные письма мужа из г. Уральска и Темира нами не обнаружены, и неизвестно, сохранились ли они. Тем не менее страницы писем Анны складываются в цельное повествование. Это значительный массив хорошо атрибутированных источников, позволяющих путем их критического осмысления воссоздать цепочку коммуникации. Контекст переписки восстановлен на основе привлечения документов Национального архива Республики Карелия и материалов коллекции Пааво Ахавы в Национальном архиве Финляндии3.

Филологи, социологи, антропологи, исследующие эпистолярное наследие, выявили основные формы и жанры писем, функции личной переписки, к числу которых относятся коммуникативная и информационная [22]. В немногочисленных источниковедческих работах, где переписка оказалась в центре внимания, предложены важнейшие методологические принципы и подходы к анализу таких материалов, успешно применяется контент-анализ [17, 142 ; 31, 1667 ]. При рассмотрении эпистолярного наследия под углом зрения истории повседневности представляется продуктивным использование наработок специалистов по гендерной лингвистике, немало сделавших для изучения типологии эпистолярного жанра, установления языковых и стилистических особенностей женской речи [13; 25; 33 и др.]. Методически ценными являются подходы социологов, исследующих историю письменной коммуникации и письменной культуры как социокультурный феномен и акцентирующих внимание на социальной функции писем, необходимости учета при этом особенностей личности не только автора, но и адресата [8].

В работе применена комбинация методов. В качестве основного использован анализ структуры писем с выделением тематических блоков-секвенций, их последующим объединением для контент-ана-лиза конкретной проблемы. Вчитывание в текст писем, размышления об обстоятельствах и контекстах их написания, рассмотрение суждений, оценок, эмоций, учет случайного и недосказанного – все эти инструменты обеспечивают необходимое проникновение в источник и выявление ключевых аспектов взаимодействий людей в частной жизни4.

Представляется важным осуществлять анализ с учетом гендерного и социального факторов, а при исследовании «бюджета времени» учитывать специфику северокарельского крестьянского календаря, определявшего особенности заня-

(^jl ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ тий в разное время года. Также привлечены возможности метода сase study, в основе которого – микроанализ, предполагающий сужение географической и временной локализации.

Результаты исследования и их обсуждение

Даже беглое знакомство с письмами Анны Еремеевой-Ряйхя, написанными на финском языке каллиграфическим почерком, показывает, что они принадлежат перу не просто грамотной, но начитанной и литературно одаренной женщины. Анна родилась в 1888 г. в карельском селе Вок-наволок Кемского уезда Архангельской губернии в семье зажиточного крестьянина Егора Кирилловича Титова, занимавшегося торговлей. Семья много лет провела в Великом княжестве Финляндском, но в итоге вернулась на родину. К этому времени Анна, которой исполнилось 12 лет, успела закончить в Финляндии народную школу (с. 20). Она в полной мере владела правилами написания писем, следовала устоявшемуся канону, чему, по всей видимости, способствовали не только знания, приобретенные в финской школе, но и опыт переписки, полученный в родительской семье.

В разлуке с мужем написание писем становится частью обыденности молодой женщины. Анна воспринимает эту новую для себя практику как потребность и «святую обязанность». Она пытается поддерживать непрерывную связь с супругом, создавая «эффект присутствия»: «Буду писать до тех пор, пока не похолодеют мои руки!» (с. 123). Иногда письма составлялись в несколько приемов на протяжении недели, но чаще по воскресеньям, когда в Вокнаволок приходила крестьянская почта и отправлялась назад, в Финляндию5, откуда по хорошим дорогам княжества быстро попадала в столицу Российской империи и далее адресату. Анна всякий раз с нетерпением ждала прибытия почтальона в надежде получить письмо, о чем сообщала мужу в образно-фольклорной стилистике: «Воскресенья я жду всегда, “как новолунья”6» (с. 123).

Анализ писем позволил выделить устойчивые элементы их содержания, наличие основных компонентов эпистолярного этикета: обращения, подписи, а также указание даты и места написания. Обращения-приветствия Анны к Василию варьируют. Чаще всего письма начинаются строкой «Мой милый (дорогой, родной, любимый) Валле», где молодая женщина использует для интимного общения с мужем скандинавское имя. Но иногда она обращается и официально-торжественно: «Мой (дорогой) Супруг!» Подписывается Анна по-разному, что также отражает спектр ее настроений и чувств. Она определяет себя как верную и преданную, любящую и родную, скучающую и тоскующую: «Твоя Анна», «Твоя родная Анник-ка», «Скучающая по тебе всегда, ночью и днем, твоя Анникка!», «Всем сердцем всегда о тебе тоскующая, твоя Анникка».

В письмах содержатся элементы стиля художественной литературы, но преобладает разговорный стиль. Формулы спонтанной устной речи указывают на искренность и порывистость автора. Само-рефлексия, требовательность к себе в отношении и стиля, и содержания текстов присутствуют в ряде посланий: «Ты же простишь свою Анну, что мои письма не всегда получаются хорошо написанными с художественной точки зрения?» (с. 112). Анна прекрасно умеет выражать свои чувства словами. Тем не менее, пытаясь быть более убедительной, в одно из писем она вклеивает изображение изящной женской руки, отправляющей воздушный поцелуй. Такие иллюстрации, растиражированные типографским способом, были востребованы в XIX – начале ХХ в. при оформлении девичьих альбомов [1, 26 ].

Искренняя и откровенная в письмах женщина требует взаимности, подчеркивая и свой супружеский статус, и свою любовь, которые возлагают, по ее представлениям, встречные обязательства на мужа: «…я замечаю из твоих писем, что они очень короткие, поверхностно написанные. Довольствуюсь, конечно, и ими, но как я была бы счастлива, если бы ты писал откровенно обо всем. Я же все-таки твоя супруга и нежно тебя люблю!» (с. 97). В другой раз Анна, нуждающаяся в эмоциональной поддержке, восклицает: «Больше всего я не люблю холодно написанных, коротких писем» (с. 102).

Каждое письмо строится в виде развернутого монолога, и в каждом незримо присутствует адресат. Если читать послания одно за другим, то можно реконструировать разворачивающийся в них заочный диалог, в котором, как и в живом общении супругов, есть многое: от признаний в любви и слов поддержки до укоров и назиданий. Выразительность языка Анны, ее письменной речи соответствует женской коммуникативной стратегии: тексты изобилуют разного рода восклицаниями, нередко содержат междометия.

Доверительный характер писем, постоянное ощущение автором личности адресата обусловили их эмоциональную раскрепощенность и содержательную свободу. О своих чувствах к Василию и страданиях в разлуке Анна так или иначе говорит в каждом письме. Любовь, разлука, горе, тоска, надежда и вера – вот ключевые слова ее рассуждений о новом этапе в собственной судьбе и в жизни супруга. Такого рода размышления и признания составляют значительную, а порой и подавляющую часть посланий, отражая повседневный круговорот мыслей, коротко выраженных фразой «Подле тебя мои мысли витают» (с. 94). Жизнь Василия на чужбине глубоко тревожит также других членов семьи, и эта тема становится одной из центральных в домашних разговорах, о чем также сообщается в письмах: «...говорим о тебе каждый день» (с. 98).

В заочном диалоге Анна не просто описывает свои дела и делится новостями, но постоянно оценивает себя, размышляет о собственном поведении, поступках7. Как любящая женщина она хочет вызвать ответные чувства, выглядеть в глазах мужа лучшим образом, что определяет отбор информации, в том числе о повседневной жизни. Эту часть эпистолярных текстов можно условно разделить на два основных блока. Первый составляет репрезентация повседневности, тесно связанная с описанием семейных дел, второй – изложение деревенских новостей и событий.

Крестьянские письма дореволюционной эпохи – особый источник, приоткрывающий приватную сферу «молчаливого большинства». Бытовая эпистолярная традиция непосредственно связана с грамотностью населения, поэтому частная переписка – редкая практика в культурах, не имевших сколько-нибудь развитой письменной традиции.

После ареста мужа Анна возвратилась в отчий дом в с. Вокнаволок, в атмосферу родительской любви и семейного согласия. Все их имущество и товары, закупленные в Финляндии для розничной торговли, остались в с. Ухта, где они с Василием жили вместе со свекром. Женщине пришлось взять на себя ведение торговых дел: возврат товаров, покрытие недостач, расчеты с кредиторами, переписку с поставщиками. На расстоянии было невозможно согласовывать с мужем все вопросы, но Анна уведомляла его о своих решениях и поступках.

Особой темой становятся отношения со свекром, который в отсутствие сына начал притеснять невестку, присвоил землю и другое имущество молодых, потребовал арендной платы за жилье. Анна не приняла такой системы властных отношений, считая необходимым отстаивать свои права, и лишь вмешательство отца в конфликт со свекром заставило ее отступить, смириться и вернуться в родительский дом. О своем решении Анна сообщает мужу с уверенностью в собственной правоте и надеждой на понимание: «Ты же, мой родной, меня не осуждаешь? В противном случае поступаешь все-таки неправильно» (с. 93).

(^jl ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ

Письма позволяют отчасти реконструировать детали обстановки комнат, в которых Анна и Василий жили до разлуки, наличие в интерьере городских вещей: дивана, серванта, комода, угловых столиков, лампы, комнатных цветов, свидетельствующих о проникновении в карельскую деревню городской моды и достаточно высоком уровне благосостояния молодой семьи. Вернувшись в родительский дом, Анна занимает горницу, где жила в девичестве. Священным центром этого помещения для нее становится фотография мужа, обращением к которой начинается и заканчивается каждый день: «Высланная тобой фотография на моем столе; целую ее каждый вечер перед тем, как лечь спать, и шепчу: “Спокойной ночи!” И когда утром просыпаюсь, делаю то же самое и произношу: “Доброе утро!” Ах! Это же всего лишь холодная, неживая фотография, но воображение помогает представить, что это настоящий ты» (с. 99); «Я ходила сегодня на поляну и собрала два букета, один себе, но кому второй могла бы подарить? – Тоска наполнила мое сердце! Положила букет к твоему фото, не могла же я иначе поступить» (с. 108).

В разлуке с мужем особое значение приобретают памятные вещи. Анна подчеркивает, что кольцо, подаренное Василием, всегда с ней, как «святая память». От супруга она ждет новых посильных знаков внимания, выраженных в предметах, просит прислать какую-нибудь самую дешевую вещицу, хотя бы что-нибудь, главное, «чтобы оно оттуда пришло» (с. 115).

Анна считает важным сообщить Василию свой новый распорядок времени: «Может, хочешь знать, на что я свое время трачу и чем занимаюсь? Тогда слушай. Утром, когда встаю, то, конечно, одеваюсь и молюсь. Потом помогаю маме с приготовлением еды и с другими утренними делами. Днем, если нет работы во дворе, например пилить или еще что-нибудь, вяжу либо вышиваю. Во второй половине дня читаю какую-нибудь книгу или, чаще, пришедшие от тебя письма. Хожу иногда и в гости, а по воскресеньям – игрища смотреть» (с. 101). Ее «бюджет времени» включает труд, в большей мере выполняе- мый в первой половине дня, и досуг, приходящийся, как правило, на послеполуденное время и вечер.

Трудовые занятия Анны сопряжены с крестьянским календарем, характерным для северной Карелии: на июнь приходились посадка и прополка картофеля, на июль – сенокос, в августе начиналась жатва. В рыбной ловле принимали участие как мужчины, так и женщины, особенно в период нереста кумжи. До начала сельскохозяйственных работ занятием каждого взрослого члена семьи, вне зависимости от пола, была разделка дров.

Труд для автора писем – это не просто способ заполнить время и заглушить боль разлуки с любимым человеком, это – работа с большой буквы. Именно так, уважительно по отношению к самым обычным, а порой и тяжелым занятиям пишет Анна: «Я только что пришла с картофельных грядок, значит – с Работы! Работала очень старательно, появились мозоли на моих маленьких руках. Послушай, я работаю беспрерывно» (с. 98). Работа – это занятие, приносящее радость, особенно коллективный труд: «Работаю усердно. Сегодня были с папой на рыбалке с неводом. Этот рейс был таким веселым» (с. 103); «На рыбную ловлю с неводом хожу каждый вечер. Там весело! На божьих просторах забываются мрачные раздумья. Время и без того проходит весело, ведь у нас всегда есть работа» (с. 108). Здесь очевидно противопоставление увлекательной работы, азарта коллективной рыбной ловли скуке безделья, что служит одним из мотивов такого вида труда. Анна с воодушевлением сообщает и о предстоящем сенокосе: «На следующей неделе на сенокос в Поса отправятся от нас 10 человек, я одиннадцатая. Опять будет весело!» (с. 113). Приведенные цитаты показывают, что эмоциональный фон трудовой деятельности, сопровождавшейся разговорами, песнями и шутками, в значительной мере определял отношение крестьянской молодежи к коллективному труду.

Рукоделию отводилось время, свободное от физической работы. В письмах мужу Анна не считает нужным уделять внимание этому истинно женскому заня- тию. Лишь однажды сообщает: «…связа-ла тебе очень красивую рубашку», сопровождая эту информацию сокрушениями, что не знает, когда сможет передать ее любимому (с. 98).

Женщина впитала идеалы карельской культуры, ставшие для нее нравственным ориентиром: «…не хочу прослыть ленивой. Это так некрасиво звучит!» (с. 102); «Я осмеливаюсь приниматься, по мере моих сил и возможностей, за какую угодно работу. В этом и заключается честь Карелки!» (с. 109). Четко сформулированный здесь маркер самоидентификации призван подчеркнуть культурное родство с любимым человеком. Почувствовав высокопарность фразы, автор тут же извиняется: «Прости своей Анне манеру письма!» Так в очередной раз отчетливо проявляется женская стратегия саморепрезентации, направленная на получение одобрения и похвалы со стороны мужчины. При этом самокритика избавляет адресата от необходимости высказывать свою отрицательную оценку [23, 270 ]. Письма насыщены вопросами, в которых отражаются не только тревога о здоровье и самочувствии мужа, о его преданности и верности, но и любопытство, интерес к далекому и неизвестному: «Напиши мне немного об условиях в тех краях. Какой жизнью там живут? Есть ли там счастливые супруги? Есть ли молодежь? Есть ли любовь и браки? Красивый или некрасивый [там] народ?» (с. 117).

В распорядке дня Анны всегда есть место чтению – необходимому и любимому занятию. В поле ее зрения – финские газеты, которые приносят из княжества местные торговцы. Тяга молодой женщины к познанию нового, ее пытливый ум, интерес к книгам в полной мере проявляются в письмах и всегда имеют эмоциональную окрашенность. После перевода Василия из Уральска в Темир, на новое место ссылки, она в отчаянии пишет: «Не нахожу ни на каких картах этого города с названием “Темир”. Десятки раз смотрела. Есть ли он вообще на какой-нибудь карте?» (с. 108). На письмо мужа, написан- ное в «киргизской палатке», с восторгом откликается, увлеченная образами далекой Азии, о которой знает лишь из прочитанного в детстве, и высказывает мечту о путешествиях, связанных в ее системе ценностей прежде всего с приобретением знаний: «Конечно, и мне хочется немного увидеть мир за пределами родных пригорков. Разумеется, не из-за желания приключений, а для [получения] знаний; знания – вот к чему я стремлюсь. Чувствую и знаю, что я необразованная карелка, поэтому мне хочется на дорогу знаний!» (с. 105). В этих строках отчетливо обозначена мечта Анны – вырваться за пределы окружающей ее обыденности, получить новые впечатления и эмоции, а также понимание ценности образования и стремление к учебе.

В структуре досугового времени карельской женщины присутствуют развлечения. Она забавляется с котенком, иногда сопровождает младшую сестру на сельские игрища. Опасаясь, что муж может неправильно истолковать ее поведение, поясняет: «Других развлечений здесь нет, где можно было бы время скоротать, тоску развеять. Нет даже библиотеки, где можно было бы книгу взять», – вновь подчеркивая значение чтения в своей повседневной жизни (с. 123). Анна упоминает об односельчанине и приятеле ее отца С. Липки-не как частом и желанном госте в их доме. Его визиты по вечерам сопровождаются семейными посиделками и пением карельских песен. Любопытно сделанное вскользь замечание: «Кантеле уже давно отдыхает, не могу играть» (с. 102). Оно корректирует распространенное представление о игре на кантеле как традиционно мужском занятии у карел⁸ [29, 1131 ].

Жизнь в родительском доме не принесла Анне полной независимости, хотя она и оказалась в семейной атмосфере любви, а освобождение от части забот восприняла как свободу: «Я в доме моего детства уже два с половиной месяца. Хорошо мне здесь, чувствую себя умиротворенно, никакие заботы меня больше не обременяют. Я свободна, как в девичестве» (с. 94).

(^jl ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ В принятии всех важных решений главная роль теперь принадлежала отцу, который рядом. Но и с мужем, который далеко, Анна в письмах обсуждала все свои планы. Гендерно детерминированные властные отношения создавали драматическое напряжение в тех случаях, когда речь заходила о возможности покинуть отчий дом. Поводов для этого было два: первый – просьбы мужа приехать к нему, второй – ее собственное желание отправиться на учебу в Финляндию. Оба повода влекли за собой сложные коллизии, раскрывая внутрисемейную субординацию, столкновение традиционного и нового в патриархальной семье в условиях растущей женской эмансипации. Рассмотрим их последовательно.

В первых же письмах мужу Анна отвергает предложение приехать к нему в ссылку: «Нет, мой милый, этого я не сделаю! Я не поеду одна в неизвестные края. Это было бы слишком смело, опасно. Лучше буду коротать свое время здесь, в моей Карелии. Хотя и жжет мое сердце тоска [о тебе]» (с. 92). Послереволюционная Россия представлялась женщине недружелюбной страной, к тому же она плохо владела русским языком и осознавала связанные с этим трудности путешествия. Но, оценивая отношение адресата, предполагая возражения с его стороны и желая смягчить реакцию, далее в том же письме Анна противоречит сказанному: «Все же можешь, мой милый, распоряжаться, как считаешь нужным. Я с удовольствием исполню твои пожелания» (с. 92). Тот же прием она использует и в дальнейшем: аргументированно оспаривая мнение мужа, подчеркивает силу его власти над собой. В очередной раз отказываясь ехать, обосновывает собственные страхи так: «…ужас-ное чувство охватывает мое сердце, когда думаю, что нужно ехать в среду Русских, когда мир бурлит повсюду, как огненное море» (с. 124). При этом молодая карелка то и дело воспроизводит в письмах усвоенное ею нормативное представление о взаимоотношениях мужа и жены: «Твой совет для меня Закон» (с. 92), подчеркивая местоимение «твой» и используя заглавную букву для слова «закон»9.

Подобная артикуляция отражает гендерную пропозицию и говорит о взглядах не столько самой девушки, сколько ее супруга, известных ей из предшествующего опыта. Противоречивые суждения Анны также инспирированы желаниями близких людей – просьбой мужа приехать к нему и неготовностью отца отпустить дочь в опасную поездку. Поиск компромисса начался после получения от Василия известия об опасной болезни. Осознание греховности отказа на просьбу больного мужа для православной женщины имело решающее значение. Анна с помощью отца искала сопровождающего для поездки, собирала информацию о лекарствах, обдумывала, какие продукты важно взять с собой. Весть о смерти супруга поставила точку в этом вопросе.

Со своей стороны, Анна настойчиво просит мужа разрешить ей продолжить образование на курсах в народном училище в Финляндии. Она и прежде выражала желание поехать на учебу в Сортавальскую учительскую семинарию, но Василий не хотел на долгое время оставаться один, и это было понятным и весомым аргументом. Теперь, оказавшись в одиночестве, Анна считает возможным рассчитывать на его понимание, при этом в письмах старается быть убедительной и немногословной: «Но если я отправлюсь в народное училище, от этого все-таки будет польза в жизни. Здесь я не могу всю зиму без дела сидеть. Умру от тоски. Если согласишься, в сентябре поеду» (с. 103).

Движимая мечтой, в следующих письмах молодая женщина возвращается к теме, пытается так или иначе добиться своего. Ее тактикой становится использование широкого арсенала средств воздействия – от мольбы до скрытой угрозы: «Согласишься на мою просьбу или не согласишься – это в твоей власти. Согласись, мой дорогой, на мою просьбу, и за это буду тебе всю жизнь благодарна» (с. 105). Однажды она делает красноречивую оговорку, осторожно вписывая соб- ственный интерес в систему патриархальных отношений: «Ты можешь принимать решения обо всем так, как считаешь нужным. Но решай таким образом, чтобы мне не пришлось погибнуть от тоски!» (с. 95– 96). В другом случае ее предостережения мужу звучат более решительно: «Делай все-таки, как считаешь наиболее правильным, но подумай сначала хорошо, чтобы не пришлось потом жалеть!» (с. 107).

Особенности женской коммуникативной стратегии, которую лингвисты иногда определяют в категории гендерлекта, или слабого языка (powerless language), т. е. языка подчиненной социальной группы [9; 16; 24; 27], здесь проявляются амбивалентно: выражая собственное желание в виде просьбы, молодая женщина, с одной стороны, осознает свое подчиненное положение, а с другой – внутренне протестует против необходимости подчиняться. В обоих рассмотренных случаях, когда речь идет о планах покинуть родительский дом, желание женщины звучит и обсуждается, что отражает местную гендерную норму [13, 150 ]. Однако самые близкие мужчины – отец и муж – принимают решение за Анну: остаться дома.

Повседневная жизнь деревни и округи в письмах представлена фрагментарно. Автор отмечает выходящее за пределы обыденности: упоминаются праздник Троицы и Маковей, свадьбы, рождения детей, похороны и выдающиеся события. К числу последних относится информация уездного и волостного масштаба – упоминание о приезде губернатора и визитах других должностных лиц, об открытии в Ухте кожевенного завода и планах по строительству дороги. Изредка появляются новости из Финляндии, связанные с жизнью земляков, местных коробейников.

Гораздо большее место в посланиях отводится описаниям природы – источнику эстетических переживаний и патриотических чувств: «Красива сейчас наша Карелия. Она теперь оделась в свой зеленый праздничный наряд! Красива природа Карелии! Я бы не променяла родные песчаные отмели, озера с тысячами островов, по которым мчатся десятки белопарусных лодок, ни на какие сокровища мира»

(с. 99); «Свой Вокнаволок я не поменяю на величественнейший город мира!» (с. 110). Восхищаясь красотой родного края, Анна подспудно использует объединяющий их с Василием патриотический мотив. При этом восклицательные предложения, которыми изобилуют письма, призваны не только описать собственные переживания, но и вызвать ответные чувства.

В то время как «женское письмо» в качестве литературной практики образованных женщин рассматривается в десятках научных работ, женские крестьянские письма остаются малоисследованным предметом из-за ограниченного числа этих источников. В целом крестьянские письма, основной массив которых составляют ходатайства в различного рода инстанции или корреспонденции в местные печатные издания, анализируются прежде всего в плане рассмотрения «диалога народа и власти».

Представления Анны о личном счастье тесно связаны с борьбой за счастье любимой Карелии: «Оставайся, мой Валле, тверд в своих убеждениях. Ни минуты не сомневайся, что борешься за правое дело! Это благородно, это свято! Страдание без вины – это не тяжело» (с. 95); «Мы молоды, и, значит, нельзя нам этой грусти поддаваться! Мы нужны обществу и нашей красивой Карелии!» (с. 106); «Я уверена в том, что нигде нет такой золотой жизни, как в нашей Карелии! Только сейчас хорошо узнала, что для меня моя родная земля, только сейчас, когда мне пришлось пожертвовать для Карелии самым дорогим, что у меня есть!» (с. 108).

Моральный кодекс автора выражен в словах «не унизить себя ничем предосудительным перед лицом Создателя и людей», какие бы трудности ни пришлось испытать (с. 107). Анна религиозна, и дискурс ее письма проникнут христианским идеалом женственности. На вере как объединяющем основании в значительной мере строится коммуникация супругов. В своих

(^jl ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ рассуждениях женщина часто уповает на Бога, просит и мужа надеяться на помощь Всевышнего. Когда от Василия приходят письма, раскрывающие тяжесть условий и обстановки, в которых ему приходится жить в ссылке, содержащие тревожные мысли о будущем, Анна утешает его и пишет о своей готовности жить вдвоем «хоть на голой скале»: «Ни ты, ни я не привыкли жить в блеске, бесполезной изысканности мира. Что может быть самое дорогое у человека, у нас есть. Вера в Бога. И тогда человек не может быть несчастен!» (с. 110).

Известие о смерти Василия пришло от его товарища по ссылке. В ответном письме, датированном 13 декабря 1908 г., Анна пишет, что предыдущие испытания подготовили ее к этому страшному несчастью. Ее вера вновь становится незаменимой опорой в жизни: «Спасибо Господу, что мой супруг умер в ладу с Ним. Значит, есть большая надежда, что мы еще сможем встретиться [с Василием]. Нам только нужно иметь наготове входные билеты, которые выписаны верой в Христа» (с. 128).

Заключение

Письма Анны Еремеевой-Ряйхя являются исключительно важным источником для изучения как истории крестьянской повседневной жизни, так и культуры общения карельской семьи. Они показывают тот вариант сельского образа жизни, который определялся довольно высоким материальным уровнем семьи торгующего крестьянина, протобуржуа. Эти тексты выводят карельскую женщину в зону видимости, позволяют не только услышать «голос», но и постичь ее исповедный опыт.

В эпистолярном отражении, наполненном культурой традиции, с разной степенью подробностей представлены различные стороны крестьянской повседневной жизни – индивидуальной женской, семейной, деревенской. Ежедневные работы и заботы, материальное положение семьи, досуговое и праздничное время, деревенские события и происшествия чаще всего служат фоном для изложения мыслей и переживаний автора, занимающих центральное место в письмах.

Проанализированные эго-источники дают понимание роли не только рациональной, но и эмоциональной составляющей процесса заочного общения. Адресованные любимому человеку, оказавшемуся на далекой чужбине, письма эмоциональны, порой экспрессивны, в них раскрываются личный опыт переживания, спектр чувств молодой карельской женщины. Послания содержат дискурсивные маркеры, передающие особенности женского письма, – восклицательные предложения, ласкательные формы обращений, междометия, извинения, участливые и эмпатические выражения. В них отражается и такая особенность женской коммуникации, как многочисленные вопросы адресату [24, 45 ].

Анна Еремеева-Ряйхя, получившая образование лишь в пределах финской народной школы, предстает как мыслящая, тонкая натура, рефлексирующая по поводу социальных и религиозных вопросов, которые были в круге ее внимания и стали предметом, предлагаемым для обсуждения мужу.

Стремясь поддержать супруга, Анна эмоционально пишет как об обыденном, так и о возвышенном. Сквозными мотивами, подчеркивающими духовное родство с мужем, становятся локальный патриотизм, любовь к Карелии, вера в Бога. В письмах проявляется значимость невербальной составляющей в выстраивании женских стратегий общения. Знаки памяти и связи – фотографии, присланные мужем письма, а также надежда получить какой-нибудь самый простой предмет «оттуда» – несут смысловую и эмоциональную нагрузку, наделяются функцией посредников в супружеском заочном взаимодействии.

Желание предложить интересную информацию, вызвать эмоциональный отклик, предстать перед супругом в лучшем виде определяло отбор тем для обсуждения в письмах. Однако сама жизнь заставляла обращаться к острым и противоречивым сюжетам, среди которых оказались вопросы о поездке Анны к мужу и ее учебе в Финляндии. Осознавая свое подчиненное положение в семье и формально принимая патриархальные нормы, Анна внутренне готова их нарушить, бросить вызов гендерному порядку собственной культуры, что говорит о вызревании в повседневной жизни запроса на эмансипацию и постепенном расшатывании традиционных устоев в карельской деревне.

Саморепрезентация, создание «автопортрета», осуществляется в рамках повседневности, в которой многое достойно описания. В этом плане коммуникативные стратегии карельской крестьянки соотносимы с практиками русских дворянок, по поводу которых исследовательница гендерной истории А. В. Белова замечает: «…родственный круг и его влияние на частную жизнь дворянки, ее физическое и душевное самочувствие, радости и го- рести, будни и праздники – все подлежало подробнейшему описанию и осмыслению» [5, 182].

Таким образом, соотношение и взаимосвязь сословного, гендерного и этнокультурного порядка, их отражение в эго-источниках являются перспективным вопросом для дальнейших исследований. «Голос» карельской крестьянки, сохранившийся в письмах, вне всякого сомнения, релевантен для интерпретации историко-культурного контекста, изменений женской обыденности начала ХХ в. и способен расширить представления о приватном пространстве самого крупного сословия России, что представляется плодотворным для развития антропологически ориентированной социальной истории.

Original article

DOI: 10.15507/2076-2577.013.2021.04.379-393

ISSN 2076-2577 (Print), 2541-982X (Online)