Антирелигиозная риторика в произведениях М. М. Зощенко

Задача данной статьи заключается в том, чтобы восстановить контекст повседневной жизни 1920 – 1930-х гг., и, исходя из него, рассмотреть неоднозначность позиции М.Зощенко в отношении антирелигиозной кампании. Думается, что писатель не только безоговорочно поддержал своими произведениями действия правительства в отношении церкви и верующих, но и продемонстрировал специфику отношения советского обывателя к религии.

В первую очередь, Зощенко высмеивает моральный облик священников. «Каков поп, таков и приход», – вот, пожалуй, та формула, которую использует автор. Тема жадного или вовсе преступного священника не нова, она проходит красной нитью сквозь всю мировую литературу. В рассказах Зощенко представлены разнообразные пороки священников. Главный герой «Рыбьей самки» мнит себя гонимым апостолом, являясь заядлым игроком в карты, а развращённость своей жены объясняет общим неверием и «сатанинским бесстыдством». Правда, стоит отметить, что в этом раннем рассказе у автора ещё сохраняется сочувственная интонация, характерная для «Сентиментальных повестей». «Поп»

пока ассоциируется с «бывшими» людьми, не находящими себе места в новом мире. Видно, что главный герой действительно болеет душой за церковь, и этому находятся многочисленные подтверждения: рискуя жизнью, подобно Сусанину, поп пытается запутать грабителей; искренне боится того, что храм превратят в кинозал; крупный выигрыш в карты не радует его, потому что он узнаёт об измене жены с человеком, который называет её «старой старухой». Несомненно, что в «Рыбьей самке» автор пародийно переосмысливает жанр агиографии, ведь герой живёт, предчувствуя плачевный конец, и в финале действительно совершает подвиг, открыто заявляя о том, что не признаёт новую власть. Его арест – сцена явно недопустимая для поздних рассказов Зощенко. В большинстве из них создаётся иная картина, идеально соответствующая антирелигиозной кампании. Священники уже не вызывают сочувствия, но и арестовывать их никто не собирается. Общее послание литератора читателю таково: никто не мешает вам исполнять религиозные обязанности, но имеет ли смысл это делать, когда знамя веры находится в столь ненадёжных руках?

Рассказ «Монастырь» заставляет вспомнить «преступных священников» из готических романов «Итальянец» А.Радклифф и «Мельмот Скиталец» Ч.Р.Метьюрина. В первом из упомянутых произведений монах Скедони пытается уничтожить наследника богатой семьи, чтобы прибрать к рукам всё состояние, а в «Мельмоте» духовник семьи де Монсада настаивает на том, чтобы один из сыновей, Алонсо, принял постриг, а впоследствии монах-преступник убивает другого брата, с расчётом на то, что деньги перейдут в распоряжение аббатства. Монастырь, описанный Зощенко, вполне сопоставим с тем, в который попадает Монсада, поскольку большая часть его обитателей руководствуется корыстными намерениями. Показателен и «аттракцион», который привлекает в монастырь посетителей: один из монахов «настойку из мух пил натощак»3. Мухи издавна ассоциировались с дьяволом, сатаной. Появляется характерный для антирелигиозных рассказов Зощенко приём: священники либо соблазняются, занимаясь недостойными делами, либо сомневаются в существовании Бога («Рассказ о попе», «Исповедь»), либо, поддавшись чувствам, начинают использовать в своей речи бранные слова, также соотносящиеся с нечистой силой («Какого чёрта!»4 (речь игумена монастыря); «Ну, говорит вас, трамтарарам, к чертям со-бачьим!»5 (с этими словами монастырь покидает молчальник), «А теперь вы, собаки, около моей двери шум поднимаете»6 (так обращается к взбунтовавшимся прихожанам «молодой, энергичный поп» из рассказа «Живые люди»). Зачастую показано, что сами священнослужители дискредитируют церковь. Так, например, в рассказе «Шумел камыш» пьяный батюшка оказывается не в состоянии достойно отпеть покойную, исполняя фольклорную песню, посвящённую плотским утехам. Цинично звучит и ответ святого отца на сделанное ему замечание: «Когда я выпивши, я почему-то завсегда сворачиваю на эту песню. Усопшей это безразлично, а что касается родственников, то мне решительно на них наплевать»7. Жадность священников описана в рассказах «Пасхальный случай» и «Сторож». Характерно, что во втором произведении поп отказывает сторожу от церкви только из-за того, что главный герой потребовал выплатить полагающиеся ему по закону деньги. В рассказе «Роза-Мария» священник тоже не желает крестить ребёнка Лебедева, но данное нежелание обусловлено хамским поведением отца и полным непониманием родственниками церковных традиций. Батюшка не корыстолюбив, он предлагает вернуть Лебедевым деньги. Можно сказать, что здесь и появляется образ «прихода».

«Ещё в 1913 г. автор учебного церковного права Н.Суворов писал: «Массы народные могут оставаться в неведении относительно умозрительных догм вероисповедания, но крепко держаться за обряды». Действительно, накануне 1917 г., несмотря на нарастающий религиозный индифферентизм, большинство населения Петрограда исполняло религиозные обряды крещения, венчания, отпевания. Освящение актов рождения, бракосочетания и смерти служителями религиозных культов было нормой повседневности. Новая власть правовым путём установила свой контроль над этими сторонами человеческой жизни, регулируемые ранее «обычным правом» церкви»»8. Иными словами, для большин- ства советских обывателей значения церковных обрядов были утрачены (или их не было вовсе), оставалась пустая форма, которая связывалась отнюдь не с духовным началом, а с материальными сторонами. Критикуя служителей культа, Зощенко иронизирует и по адресу недалёких прихожан. Так, например, герой «Пасхального случая» не посещает церковь вовсе не потому, что осознал своё заблуждение, а исключительно по причине того, что дьякон наступил ему на кулич. Персонажи не понимают сути происходящих ритуальных действий. Первому приятно «жрать куличи», второму – кричать «дорогие лозунги», но веры нет в обеих ситуациях. В поедание блинов превращается праздник Масленицы в рассказе «Теперь-то ясно», а накланявшаяся в церкви до того, что не может встать с дороги, бабка Анисья готова продать душу дьяволу, лишь бы добраться до дома («Чёрт»). Характерно, что в речи героини переход от веры к продаже души совершается на протяжении всего лишь одного абзаца: «Ох, - думает бабка, – ежели я тут скончаюсь, то мне, конечно, зачтётся. Бог-то всё видит. Но только мне тут немыслимо, худо скончаться. (…) Ох, думает, дала бы я полжизни, только б мне очутиться в Стружках! Да что полжизни. Чёрту бы самому душонку продала»9. Подобное легкомыслие усердно молящейся бабки Анисьи свидетельствует о нестойкой вере, отсутствии глубинного понимания христианства. В своих речах она будто жонглирует Богом и чёртом, переключая их в бытовой контекст: кто быстрее доставит до дома – тот и лучше. В данном случае можно говорить о том, что граждане Советской России оказались удобными объектами для проведения антирелигиозной кампании. Изменились формы, а деконструировать значе- ния новым властям не потребовалось – они отсутствовали у большинства «верующих».

Однако в рассказах Зощенко 1930-х гг. встречается и «камень в огород» тех, кто боролся с религиозным «дурманом». В уже упомянутом рассказе «Шумел камыш» отпевают умершую старуху: момент характерный для повседневной жизни ленинградцев 30-х годов ХХ века. «Стариков (в 30-х гг. в Ленинграде – КП) чаще всего приходилось хоронить по церковным обрядам, о чём свидетельствуют документы комиссии по вопросам культов»10. Приструнить распоясавшегося священника должен прибывший по свистку милиционер, который нагло отказывает родственникам усопшей в этой просьбе, фактически провоцируя драку. Цинизм священника и представителя новой власти уравниваются, будто указывая на столкновение двух равных по воздействию на умы советских граждан мифологий.

Проделанные наблюдения над произведениями писателя в контексте повседневной жизни ленинградцев позволяют указать на то, что наряду с откровенно антирелигиозными выпадами в произведениях Зощенко появляется и сочувствие к священникам, и ирония по поводу формального, крайне материального подхода к духовным делам советского обывателя. Точная фиксация изменений, происходивших в повседневной жизни, сочетается с вечными темами отечественной литературы.

ANTIRELIGIOUS RHETORIC IN M.M.ZOSHCHENKO'S LITERARY WORKS

Samara State Academy of Social Sciences and Humanities