Дэвид Копперфильд, Пип и Джейн Эйр в "Правилах виноделов" Дж. Ирвинга

В этой статье мы продолжим наши размышления о романе Ш. Бронте «Джейн Эйр» как произведения, послужившего основой для творчества писателей разных эпох и в разных частях света. В предыдущей публикации мы рассмотрели трансформации ключевых жанровых характеристик, тематики, проблематики, основных сюжетных коллизий и образов в «восточной» литературе на примере романа Р.Н. Гюнтекина «Чалыкушу» [Бячкова 2020]. В качестве географически диаметрально противоположной «западной» литературы, также привлекающий текст романа Ш. Бронте в новые литературные произведения, исследуется роман Дж. Ирвинга ( John Irving , род. 1942) «Правила виноделов» (“The Cider House Rules”, 1985).

Если Р. Н. Гюнтекин заставляет нас вспомнить Ш. Бронте в связи со схожестью сюжета, проблематики и жанра произведения без

цитирования романа Бронте или аллюзий на него, хотя сам факт знакомства Гюнтекина с романом «Джейн Эйр» не доказан [Бячкова 2020: 13– 14], то в романе Дж. Ирвинга «Джейн Эйр» присутствует именно как литературное произведение, с частым его цитированием, размышлениями героев над романом, аллюзиями. Необходимо добавить, что литературная картина мира героев Ирвинга состоит из нескольких романов. Еще чаще, чем Ш. Бронте, в произведении фигурирует Ч. Диккенс и его романы «Дэвид Копперфильд», «Большие надежды», «Крошка Дор-рит».

Исследователи уверены в том, что для Дж. Ирвинга Диккенс был одним из главных авторитетов в литературе. Т. Ф. Дэвис и К. Уомак, например, отмечают, как в произведениях «короля романов» Дж. Ирвинг ценил прежде всего сложную повествовательную структуру и глубину психологического анализа [Davis, Womack 1998]. Именно поэтому между произведениями писателей обнаруживается сходство, не говоря уже о том, что, по справедливому утверждению Е.М. Загариной, Дж. Ирвинг в своем творчестве продолжает развивать традиции европейского романа воспитания [Загарина 2009]. Сравнивая Ч. Диккенса и Дж. Ирвинга, мы можем отметить, сходные средства художественной выразительности: ключевую характеристику, метафору как основу образа персонажа. Вспомним, как Дэвид Копперфильд описывает мисс Мердстон: «Расплачиваясь с кучером, она достала деньги из твердого металлического кошелька…кошелек находился в сумке, которая висела у нее через плечо на тяжелой цепочке и защелкивалась, будто норовя укусить…Я никогда еще не видел такой металлической леди…» [Диккенс 1959: 61]. По такому же пути ключевые характеристики и метафоры использует в «Правилах виноделов» и Дж. Ирвинг. Третья приемная семья Гомера Уэллса (Гомера Бура – в переводе М. Литвиновой [Ирвинг 2017]1) описывается так: “Everyone called her Mom. No one… called him anything but Professor… If his tone was professional…, he was a man of very regular habits…Homer met them all for Thanksgiving. … Mom would outdo herself at momness. The professor has a lecture ready on every conceivable subject” [Irving URL: I]2.

Уточним, что и роман «Джейн Эйр» занимает в произведении Ирвинга существенное место. «Правила виноделов» открываются эпиграфом из Шарлотты Бронте («Традиционные устои – не то, что моральные принципы, уверенность в своей непогрешимости, не религиозность. Критиковать одно, не значит нападать на другое» [Ирвинг 2017: 5]). Кроме того, многие идеи и концепции, присутствующие в романах Ч. Диккенса, на самом деле можно понимать шире: не как диккенсовские, а как викторианские. И, соответственно, они присутствуют и в романе Ш. Бронте, а иногда находят в нем даже более существенное отражение.

Представленный нами анализ романа «Правила виноделов» ограничивается только темой присутствия в тексте романов Ш. Бронте и Ч. Диккенса, образов Пипа, Дэвида Коперфильда, Джейн Эйр и романа «Крошка Доррит», будучи более чем «богатым» произведением с точки зрения жанра, затрагиваемых в нем тем, образов и мотивов. Но, тем не менее, перечисленные нами романы занимают в нем существенное место. Все начинается с того, что в сиротском приюте Сент-Клауд (Сент-Облако) Доктор Ларч (Кедр) именно эти произведения выбирает для чтения своим подопечным, рассудив, что сиротам нужно читать «книги о сиротах» и, прежде всего - своего любимого писателя - Ч. Диккенса [Ирвинг 2017: 34] («Джейн Эйр» читают исключительно девочкам, главный герой романа Гомер Уэллс знакомится с этим произведением потому, что вечернее чтение вслух - его обязанность). Небогатая на события жизнь в приюте Сент-Клауд делает вечернее чтение самым важным моментом дня, источником самых ярких впечатлений его маленьких обитателей и основой их знаний о мире, образования и воспитания. Поэтому неудивительно, что образы из романов наполняют ежедневную рутину Сент-Клауд (так, например, принадлежащую приюту машину называют Кларой, в честь матери Дэвида Копперфильда), а «выпускники» приюта постоянно вспоминают о прослушанных в детстве произведениях даже став взрослыми людьми.

Диккенсовское начало словно «проникает» со страниц читаемой по вечерам книги в жизнь. Дж. Ирвинг не раз подчеркивает сходство обитателей Сент-Клауд с миром Диккенса, а также - Ш. Бронте. Уже сам образ сиротского приюта поднимает тему незащищенного детства, которая в США в середине XX в., оказывается не менее актуальной, чем она была в викторианской Англии. Ни Пип, ни Джейн не счастливы в детстве (Дэвид свое счастливое детство теряет с появлением отчима). Так Ч. Диккенс и Ш. Бронте ставят проблему дома, показывая, что вопреки викторианской доктрине, дом может быть защитой, опорой и источником счастья и тепла далеко не для всех. В Сент-Клауд эта проблема существует по определению: какой бы добротой и заботой ни окружали в приюте детей доктор Ларч и его подчиненные, сиротский приют остается сиротским приютом, он не может быть домом. Именно поэтому доктор Ларч, например, не мешает медицинским сестрам давать детям имена в странной «чудаковатой» манере: сестра Эдна, влюбленная в доктора, «играет» с его именем и фамилией, наделяя тем или другим новорожденных воспитанников приюта (Джон Ларч, Джон Уилбур и пр.), Сестра Энджела - с кличками многочисленных котов и кошек (Фаззи, Смоуки, Курли, Сэм, Эд). Она же дает имя Гомеру, имея в виду отнюдь не автора «Одиссеи», а своего пушистого любимца (Гомер - одна из самых популярных кличек для котов кошек в англоговорящих странах). Планируется, что сироты при усыновлении получат другое имя и забудут «временное», данное им в приюте.

Больше всего доктор Ларч обеспокоен судьбой Гомера Уэллса: мальчик никак не может прижиться в приемных семьях, парадоксальность ситуации Гомера растет: сиротский приют становится ему родным домом. Поняв, что Гомер «принадлежит Сент-Клауд» (или «Усыновлен Сент-Облаком» [Ирвинг 2017:1]), доктор Ларч становится наставником мальчика, обучает медицине, привлекает к заботе о младших детях. Сам доктор Ларч напоминает Дон-Кихота и чудаков Диккенса. Когда-то он принял на себя руководство детским приютом (в котором также помещается родильный дом, где появляются на свет будущие воспитанники Сент-Клауд), искренне любит своих подопечных, заботится о них, старается, чтобы его «Принцы Мэна и Короли Новой Англии» (как он называет детей) не несли на себе отпечаток сиротского детства, а уверенно шли по жизни вперед, добиваясь успеха и счастья.

В отличие от диккенсовских чудаков, доктор Ларч многое повидал, он лишен иллюзий, веря в будущее детей, отличается довольно пессимистическим взглядом на жизнь, принимает эфир, а также порой демонстрирует довольно радикальные взгляды, с которыми можно поспорить. Например, в своей клинике он активно делает аборты, полагая, что профессионально проведенное прерывание беременности - гуманнее, чем рождение никому не нужного сироты: «Если женщина сильная, и знает, что никто на свете не будет любить ее ребенка, она приходит сюда, и я помогаю ей» [Ирвинг 2017: 88]. Подвижничество доктора Ларча, его тяжелый труд не остаются незамеченными, прежде всего, Гомером, которому суждено стать приемником, своего рода «чудаком», воспитывающим сирот.

Если говорить о роли романов Ч. Диккенса и Ш. Бронте в жизни персонажей романа, то речь идет, прежде всего, об их воспитании и познании ими мира. Герои отождествляются с Пипом, Джейн Эйр, Дэвидом Копперфильдом. Как и герои Диккенса и Бронте, персонажи Дж. Ирвинга странствуют в поисках своего места в жизни. Странствия Гомера, несмотря на их крайне небольшую «протяженность» (Гомер уезжает из Сент-Клауд с новыми друзьями на ферму Сады у Океана (Океанские Дали), где и проводит существенную часть своей жизни), делают его имя говорящим, заставляя нас вспомнить не только о Диккенсе, но и об «Илиаде», «Одиссее» и их авторе. Воспитанница приюта Мелони (трудный подросток, вырастающий в молодую женщину с непростым характером), покидая приют, забирает с собой экземпляр «Джейн Эйр», периодически перечитывая его во время своих странствий. Девушка по всюду разыскивает Гомера. Однажды, читая сезонным работницам отрывок из «Джейн Эйр», Мелони настолько «вживается» в образ героини Ш. Бронте, ощутив, насколько мысли и чувства Джейн сходны с ее собственными («Я говорила себе: приди! Приди же! Я так хотела, чтобы он пришел» [Ирвинг 2017: 360]), что одна из слушательниц по окончании чтения, прекрасно понимая, что Мелони читала роман, а не рассказывала о себе, тем не менее говорит не о Джейн и романе, а о Мелони: «… забудь ты про этого парня… Никуда он не годный» [там же].

В другой главе, описывая чувства Гомера при перечитывании «Больших надежд», автор замечает: «Он давно перестал верить, что Пип и Эстелла, после всех жизненных перипетий стали, в конце концов счастливы. Как такое может случиться на земле хоть с одним человеком?» [Ирвинг 2017: 266]. Так, Гомер словно ощущает приближающуюся драму своей личной жизни. Несмотря на привязанность к нему Мелони или взаимную любовь к Кенди, невесте его друга Уолли Уорингтона, Гомеру не дано обрести счастья. Ему не дано полюбить Мелони, а Кенди, даже родив его сына Энджела, вернется к Уолли, ставшему инвалидом. Они будут жить втроем, вместе воспитывать Энджела, но за гармонией дружбы будет скрываться драма двух влюбленных, которые не могут ни быть вместе, ни даже открыть сыну, что Кенди – его мать, а Гомер – не приемный, а настоящий отец.

Герои романа Ирвинга хорошо понимают, что их жизнь – не викторианский роман, они живут в другой стране, в другую эпоху. Многие из них проходят через первоначальное отторжение и даже неприятие классических произведений, справедливо считая, что их собственная жизнь куда сложнее и драматичнее. «Пусть бы приехала сюда! Посмотрела, как здесь проглядывает солнышко», – «взрывается» Мелони «возмущенная, на ее взгляд, явной фальшью» строк Ш. Бронте о том, как Джейн согревают ласка и любовь няньки Бетси [Ирвинг 2017: 93]. Впоследствии она полюбит этот роман, даже возьмет с собой копию, покидая приют, но, в конце концов, поняв, что никогда таинственный голос не приведет ее к Гомеру, как Джейн к Рочестеру, оставляет книгу в одном из своих временных пристанищ.

Перемены в восприятии романов и образов Пипа, Джейн Эйр и Дэвида Копперфильда являются также показателями взросления героев, изменений в них. В детстве Гомер предпочитает «Дэвида Копперфильда»: «”Джейн Эйр” не столь интересная книжка. И пишет Шарлотта Бронте хуже, чем Диккенс. Да и Джейн просто пискля» [Ирвинг 2017: 90]. Но потом, став старше, изменяет свое мнение: «С улыбкой вспоминал он, что считал когда-то Диккенса лучше Бронте. Какое ребячество!» [Там же: 652].

Накануне отъезда из Сент-Клауд Гомер и Мелони пытаются читать «Крошку Доррит» и, не сговариваясь, бросают роман, не дочитав его. Как известно, ключевые образы романа «Крошка Доррит» – образы тюрьмы, клетки, замкнутого пространства [Проскурнин, Яшенькина 1994: 59]. Жажда перемен в душе героев не дает им принять роман. Мелони на этом жизненном этапе гораздо более импонирует «несокрушимый дух Джейн Эйр» [Ирвинг 2017: 246], а также фрагмент романа, где героиня Ш. Бронте, как мы помним, говорит о жажде активности, деятельности, перемен [там же: 126]. Важно отметить, что романы Ч. Диккенса и Ш. Бронте закладывают важный фундамент характеров и жизненных установок персонажей Ирвинга. Доктор Ларч выбирает именно эти романы для своих воспитанников еще и потому, что «Мальчик, дважды прочитавший “Дэвида Копперфильда” и “Большие надежды”… духовно подготовлен к жизни лучше многих других» [там же: 36].

Викторианское начало романов проникает как в души героев, так и в роман Дж. Ирвинга в целом и на уровне идей. А. Бут рассматривает роман «Правила виноделов» с точки зрения репрезентации в нем викторианской концепции “self-help” – «помощи самому себе», ответственности за свой успех, карьерный и личностный рост и т. д. [Booth 2002], которые невозможны без самовоспитания. Для молодых героев как Диккенса и Бронте, так и Ирвинга, концепция самовоспитания и помощи самому себе крайне важна. Будучи сиротами, они лишены опоры и поддержки родителей. Все они отлично воспитывают себя сами (кроме, пожалуй, Мелони – слишком слабым оказывается доверие к миру, разрушенное психологическими травмами детства). Самовоспитание спасает героев от ложных истин и пороков, выдаваемых за добродетели, от плохого влияния взрослых.

Вспомним также о популярной в викторианские времена концепции «полезности». Например, в «Джейн Эйр» миссис Рид, говоря о Джейн мистеру Брокльхерсту, упоминает «полезность» как одно их основных требований к образованию девочки в Лоувуде [Bronte 2005: 30]. Несмотря на то, что впервые эта концепция звучит из уст отрицательного персонажа, идеи полезности, долга, ответственного отношения к работе – важная составляющая личности взрослой Джейн. Идея полезности не раз возникает и в «Правилах виноделов». Впервые о полезности говорит доктор Ларч, когда понимает, что Сент-Клауд становится для Гомера единственным домом: «Ну что ж, Гомер, надеюсь, ты будешь приносить пользу» [Ирвинг 2017: 46]. Впоследствии «приносить пользу»

становится смыслом жизни, чем-то вроде лозунга Гомера, также составляя важную часть его характера.

Для Гомера викторианские романы становятся символом дома, они ассоциируются у него с Сент-Клауд. Неслучайно они – почти первое, что он вспоминает, вернувшись в дом своего сиротского детства. Любопытно, что персонажи Ч. Диккенса и Ш. Бронте не возвращаются в дом своего детства (кроме Пипа из «Больших надежд», и Джейн – на короткое время, в качестве гостьи). Как ни стремился Гомер в юности покинуть приют, ферма Сады у Океана, как пишет Е. М. Загарина, становится символом «лицемерия, измены себе, нарушения традиционных устоев», в противовес приюту – «символу ”духовности”» [Загарина 2009: 292]. Гомер возвращается, чтобы уже под его руководством Сент-Клауд стал местом, где существуют гармония, порядок, уверенность в завтрашнем дне, моральные и нравственные принципы. Все это, в том числе, связано и с «книгами о сиротах», ставших одной из констант Сент-Клауд. Нет никаких сомнений в том, что Гомер сохранит чтение новым поколениям воспитанников романов Ч. Диккенса и Ш. Бронте, ведь они – «источник мудрости и величайшего наслаждения» [Ирвинг 2017: 652].

Таким образом, романы Ш. Бронте «Джейн Эйр» и Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд» и «Большие надежды» имеют важное значение в художественном целом романа Дж. Ирвинга «Правила виноделов». Автор включает в свой роман многочисленные цитаты и аллюзии на классические произведения викторианской литературы, продолжает литературные традиции, заложенные Ч. Диккенсом. Происходит отождествление героев Ирвинга с персонажами Диккенса и Бронте для лучшей демонстрации их внутреннего мира. Викторианские романы способствуют образованию героев, воспитанию, дают им ценную информацию об окружающем мире, на которую герои могут опереться, особенно когда начинают познавать мир вокруг и людей в нем. Вместе с тем, персонажи Дж. Ирвинга отчетливо видят исторические, национальные, социальные и прочие отличия их жизней от историй литературных персонажей, они строят свою жизнь, «свою историю», отличную от литературных сюжетов. Классические произведения навсегда остаются в их душах как источник нравственной опоры в разных жизненных ситуациях и символ дома.