Функции фрагментарности в "Дневниках странной войны" Ж.-П. Сартра

В фокусе нашего внимания – военные дневники Ж.-П. Сартра и особая роль фрагментарности, посредством которой реализуется авторское исследование своей личности в данном тексте.

Критические источники обнаруживают разнообразие подходов к этому многоплановому тексту: среди них философский (Ж.-Ф. Дюран [см.: Durand 1998]), психологический (С. Дубровски [см.: Doubrovsky 1988], (С. Л. Фокин [см.: Фокин 2002]), генетический (Х. Барнс [см.: Barnes 2011]) и др. Однако изученные нами работы не концентрируются непосредственно на стилевых особенностях текста в их связи с идейными установками автора.

Подчеркнем, что сама по себе фрагментарность характеризует многие литературные формы и стили, однако в контексте дневниковой прозы она является основополагающей чертой ее организации. М. Ю. Михеев акцентировал принципиальную незавершенность дневника, определяя его как «пульсирующий текст, в котором порции, или фрагменты отделены друг от друга временными (а иногда еще и пространственными) датами» [Михеев 2007: 5]. А. А. Зализняк говорила о том, что «фрагментарность, нелинейность, нарушение причинно-

следственных связей, интертекстуальность» [Зализняк 2013: 510] объединяет многие разновидности дневников: писательские, бытовые и сетевые. Согласно А. Жирару, в течение XX столетия дневник перестает осознаваться как часть сублитературы, постепенно превращаясь в литературный жанр. Во многом это связано с тем, что принцип фрагментарного повествования совпадал и с катастрофичностью мышления в XX веке, и с модернистской художественной парадигмой в целом [см.: Girard 1965].

Для писателя-экзистенциалиста Ж.-П. Сартра дневниковая фрагментарность представляла собой принципиально важный стилевой параметр, посредством которого автор реализовывал собственные философско-психологические задачи.

Нестрогая форма дневника дает возможность зафиксировать непосредственные факты сознания, что являлось для автора важнейшим условием продуктивного самонаблюдения. Обратим внимание, что Сартр негативно относился к практике ведения дневников по причине бесплотности самопознавательных усилий сконцентрированного на самом себе диариста. Отталкиваясь от гуссерлианской концепции интенциональности, в «Трансцендентности эго» автор пришел к идее сформированности эго конститутивной деятельностью сознания: «Посредством интенциональности оно трансцендирует самого себя, и оно консолидирует свое единство, ускользая от самого себя» [Сартр 2003: 89]. Сознание переживает различные дорефлективные состояния, которые затем рефлектируются, и в результате конституируется определенное «трансцендентное эго», которое при этом может складываться и из ложных воспоминаний. Именно этот «конструкт», по мнению Сартра, неизбежно описывает любой автор личного дневника при установке на исследование внутреннего опыта.

Данные идеи подразумевают важные выводы относительно стратегии сартровского феноменологического самоописания. Положения, высказанные в «Трансцендентности эго», означают сознательный отказ писателя от изображения внутренней жизни. Его цель – выявление собственной спонтанности и избавление от самообмана. Это влечет за собой необходимость фиксации феноменов повседневности, особенностей восприятия реального мира, запечатления внезапных порывов, которые в свободной фрагментарной форме дает зарегистрировать дневник. Спонтанность наблюдаема в поступках и реакциях, она выявляется благодаря пристальному взгляду на самого себя как на объект, интроспективные же упражнения только множат бесконечные сконструированные образы своего «Я». Поэтому под пером Сартра дневник превращается скорее в свидетельство очевидца, обращающего внима- ние на самые разнообразные аспекты жизни. Автор фиксирует фрагменты увиденной и воспринятой им реальности (фронтовые будни, прочитанные книги, солдаты и их поведение), через которые достигается правдивое изображение субъективной жизни сознания.

Кроме того, важнейшее значение при анализе сартровского фрагментарного повествования имеет и такая категория, как историчность, которую писатель заимствует у М. Хайдеггера, но понимает уже несколько иначе, как пишет М. А. Киссель, «с некоторым перевесом социологических мотивов над метафизическими» [Киссель 1976: 151]. Историчность означала для Сартра акцент на связи человека с историческим моментом, в котором он вынужден существовать. Литература историчности для него стала антиподом чистого эстетизма и платонического искусства, далекого от явлений и проблем реальной жизни. Именно на фронте данная категория приобретает этот особый смысл: фрагмент в дневнике отображает взгляд, направленный на мир войны и мир «других».

Дневник позволяет автору выйти и за пределы жанровой ограниченности. Именно там в полной мере отображается многогранность его творческой активности: на страницах «Дневников странной войны» мы одновременно встречаемся с Сартром-новеллистом, Сартром-философом, Сартром-литературоведом, Сартром-политиком. Размышление об отношениях с сослуживцами («приспешниками») стыкуется с длинным философским пассажем о пропорциях человеческой деятельности: «Он не знает, как ко не подступиться, потом потихоньку подкрадывается ко мне и делает вид, что хочет вылить на меня полный котелок воды.

В ответ на вопрос Бобра: она удивляется, что мир человеческой реальности имеет такие громадные измерения. Не может ли она быть в мире с человеческими пропорциями? Ответ: человеческие пропорции – это пропорции человеческой деятельности, а не сознания» [Сартр 2002: 121]. Полистилистичность дневника, соседство друг с другом разнородных фрагментов натуралистически демонстрирует хаотичную спонтанность авторской мысли, невозможность ее адекватного выражения только в пределах одного стиля.

Интерес представляет также интертекстуальность «Дневников странной войны». Сартр фиксирует в дневнике цитаты из писателей (нередко без вводных слов), книги которых читает, находясь на фронте: «Жид, 1 июня 1918 г.: «Временами я с ужасом думаю, что победа, которой мы от всего сердца хотим для Франции, является победой прошлого над будущим» [Сартр 2002: 36]. Он опирается на обнаруженные идеи, полемизирует с ними, выстраивая собственные сужде- ния, связывая их со своей идентичностью. В этом смысле прочтение дневника А. Жида наиболее репрезентативно. Сартр то ругает его за самолюбование, то восхищается его языком, принижая свой. Дневник Жида служит, как отмечает Ж. Симон, одновременно «образцом для подражания и негативным примером жанра» («sert tout à la fois de modèle et de repoussoir») [Simont 2010: 1368]: если Жида беспокоит в первую очередь свое состояние на войне, то Сартра волнует сама война и ее потенциал для исследования личности.

Наряду с аналитическими записями о природе войны дневники содержат в себе множество зарисовок фронтовых будней. «Сартр-солдат, – пишет Ж. Деги, – теряет всякий контроль над событиями. Все, что ему остается, – собственный взгляд, который он направляет на своих товарищей, офицеров и гражданских в местах, где проходит службу» [Deguy 2010: 164].

Под этими фрагментами может пониматься фиксация мира войны, отображающаяся в реферативных микрофрагментах с преобладанием односоставных конструкций, номинативных предложений:

«Передовая. Наваждение пехотинцев; глухая, недвижная угроза, которая с каждым днем ни удаляется, ни приближается, поскольку они не знают, когда выступят» [Сартр 2002: 53].

Фрагмент может выглядеть и как краткое новеллистическое наблюдение: «Один подрывник говорит нам, что солдаты, которые натягивали ночью колючую проволоку у Кельнского моста, слышали, как немцы говорили им на хорошем французском: «Что вы делаете? Мы не собираемся на вашу сторону» [Сартр 2002: 96] .

Такие фрагменты позволяют детально запечатлеть ту реальность, которую видит автор, но она никак не концептуализируется, еще не может стать частью рассказываемой истории.

В поле внимания Сартра попадает любая мелочь из военной жизни: солдаты и офицеры, пересказывающие занятные эпизоды, грубые и ироничные комментарии, шутки, тревожные диалоги. Благодаря ориентации на историчность в дневник проникает множество персонажей (рядовой Петер, капрал Поль, сержант Ноден и др.), авторская индивидуальность обнаруживается среди них: в определенный исторический момент, окруженная людьми, которые точно так же подвергаются влиянию странной войны и составляют мир войны, первейший объект сартровского анализа.

Портреты сослуживцев складываются из бессистемных наблюдений на протяжении всего текста дневников. Они могут снабжаться аналитическим комментарием, встраиваться в ткань текста крупных записей:

«Поль и Келлер, когда едят, не могут открыть рта без того, чтобы брови не налезли на самый лоб <…> Наверное, существует какая-то единая мускульная система лица, разрушаемая воспитанием» [Сартр 2002: 53].

Но могут даваться и изолированно от основного текста в виде тезиса:

«Максима Петера: «Всегда полезно встречаться с теми, кто выше тебя» [Сартр 2002: 64].

Беглый взгляд на солдат позволяет лучше понять самого себя в военной ситуации. «Благодаря этой комической тональности, – пишет Ж.-Ф. Луэтт. – Сартр все дальше удаляется от личного дневника, легко допускающего жалобы и стенания» [Louette 2010: XXXIII]. В записи, озаглавленной «Злоключения одного стоика» писатель сравнивает себя с сослуживцами и замечает, что их намерения мало чем отличаются друг от друга, комично то философское оформление, которое он сам придает своему стремлению отгородиться от войны: «Очутился среди тех, кто по сути думает так же, как я, правда, без всякой литературы и философской подливки из стоицизма. Они хотят спасти свою шкуру и по простоте душевной этого не скрывают. Я тоже хочу спасти свою шкуру, но вместе с тем мне хочется «открыть прения» – вот они, издержки профессии» [Сартр 2002: 15].

Таким образом, дневниковая фрагментарность в дневниках Сартра выписывает обрывочность жизни сознания, а также акцентирует то, что личное неотделимо от внешнего. Исходя из идей историчности и интенциональности, автор избегает интроспективного самоописания, акцентируя внимание на внешних проявлениях, через которые в зарисовках прописывается собственный образ. Различные исследовательские методы и формы высказывания позволяют осуществлять всестороннее исследование своей личности, прослеживать динамику мысли. Разнообразные по типу и облику фрагменты складываются в «Дневниках странной войны» в единую картину реального процесса осмысления самого себя на войне.