Графика - семантика - фактография: проблемы текстологии записных тетрадей Достоевского

П ри исследовании записных тетрадей Достоевского становится очевидной необходимость научной рефлексии о подходах к решению проблем чтения, датирования, комментирования, публикации текстов писателя. В статье анализируется записная тетрадь 1868–1869 годов (РГАЛИ. Ф. 212.1.7), содержащая, как и другие рабочие тетради, разнородные материалы: в данном случае это наброски к творческим замыслам автора и записи бытового характера.

Важнейшие текстологические проблемы при обращении к рукописному наследию Достоевского — чтение и установление авторского текста * . Рассмотрим наиболее значимые условия, которые исследователю необходимо учитывать, работая с почерком и графикой рукописей.

Индивидуальные особенности почерка

Неразличение графических особенностей написания букв в рукописном тексте может приводить к ошибкам чтения. Особенно «опасны» в этом смысле случаи, когда происходит наложение записей и слов друг на друга (основной текст — и вставка на полях рядом или вставка сверху) и зрительно слово/буква из одной части текста относится исследователями к другой части.

Например, на с. 5 автографа характерное для графики Достоевского верхнее подчеркивание буквы «т», в данном случае — достаточно длинная черта в слове « несчастна », принято за подчеркивание находящейся над словом « несчастна » частицы « не », которая и выделена — в издании Центрархива² разрядкой (печатный аналог, наряду с курсивом, авторского выделения слов), в академическом полном собрании сочинений³ курсивом, хотя выделение не требуется:

« (NB. Въ первой главѣ съ Аглаей Князь не говоритъ что Н<астасья> Ф<илиповна> будетъ несчастна за нимъ ».

Илл. 1

На с. 38 рукописи верхнее подчеркивание буквы «т» в слове « что » (запись на полях слева рядом с основным текстом) принято за знак пунктуации — тире перед основным текстом:

Илл. 2

Сакулин, Бельчиков : « — Она любитъ Князя» (116).

Ср. со словом « вѣрить » строкой выше в той же записи на полях, где буква «т» также написана с верхним подчеркиванием (кроме того, характерно для Достоевского нижнее подчеркивание буквы «ш» и верхнее — буквы «п», хотя и не во всех случаях написаний).

Похожая ошибка чтения встречается далее (с. 104 автографа): нижнее подчеркивание буквы «ш» в слове « Вышла » (ср. строкой выше — также подчеркивание этой буквы в слове « дашь ») принято за подчеркивание всего слова и выделено разрядкой:

Илл. 3

Сакулин, Бельчиков : « Вышла и стала раба Рогожина» (126).

На с. 72 автографа верхнее подчеркивание над буквой «т» в слове « эми-грантомъ » принято за подчеркивание-выделение находящегося над ним слова « стыдъ »:

Илл. 4

Сакулин, Бельчиков : «Ганя: Слабость, добрыя наклонности, умъ, стыдъ , сталъ эмигрантомъ —» (161).

Аналогичная ошибка (с. 135 автографа): верхнее подчеркивание над буквой «т» в слове « что » принято за подчеркивание-выделение написанного выше слова « его »:

Илл. 5

Сакулин, Бельчиков: «…онъ сначала его комизировалъ…» (151).

В одном из возможных у Достоевского написаний буквы «ѣ» верхняя часть ее находится выше строки и перечеркивается перпендикулярной чертой (когда черта-перечеркивание отсутствует, то при условии, что так же высоко могут писаться у Достоевского в одном из вариантов буквы «к» и «л», возникают сложные и спорные случаи прочтения нечётко или мелко написанного, или недописанного текста). Иногда черта бывает достаточно длинной и может быть ошибочно принята за подчеркивание слова, находящегося строкой выше. Подобное видим при передаче записи с полей (с. 1):

• « Аглая нарочно < В Сакулин, Бельчиков вразрядку, в Д30 курсивом. — 165;

• 9, 283> дѣлаетъ сцену съ Н < астасьей > Ф < илиповной > чтобъ выдать Князя изъ смѣха и изъ мщенія… », —

где элемент буквы «ѣ» в слове « смѣха » принят за выделение-подчеркивание слова « нарочно ».

Илл. 6

Нечасто, но встречаются случаи ошибок, когда слово или его часть, расположенные в рукописи на полях, во вставках, в конце строки, дважды учитываются исследователями при расшифровке записи. Например, в наброске к незавершенному замыслу «Картузов» (с. 115 автографа) окончание слова « эпиграмы », написанного в конце строки (последний слог «-мы» — с отрывом от слова и ниже уровня строки), прочитано публикаторами два раза — и как окончание этого слова, и как отдельное слово в конце предложения (разделительный союз «или», под вопросом):

«— Графъ наконецъ выходитъ изъ терпѣнiя и (послѣ обличительнаго письма и эпигра мы на графа) [гр] наконецъ его хлыстомъ — <В Коншина ⁴ , Д30 далее: или >. — 359; 11, 32>».

Ошибка чтения произошла именно потому, что часть слова визуально находится не на своей строке, а на нижней.

В случаях нечёткого написания, особенно концов слов в рукописи, иногда нужную форму подсказывают контекст и грамматический строй предложения. Но встречаются более сложные случаи, когда возможно двоякое построение фразы. И тогда единственным и самым точным критерием при расшифровке остается графический образ слова. Например, на с. 56 рукописи во фразе: «— А ей очень хотѣлось въ Павловскъ , спросилъ Князь? » — буква «ъ» на конце слова «Павловскъ» нечетко прописана. При этом грамматически существует возможность и другого построения фразы, что видно в более широком контексте: «Лебедевъ говоритъ /утромъ/, что на Петербургской, и садикъ есть. На сожалѣнiе Князя, что на дачѣ и для воздуху и для уединенiя было-бы лучше, — Лебедевъ выставилъ, что невѣстка пропрiетерка собственной дачи въ Павловскѣ, но что вѣдь Павловскъ, нельзя-же-съ…

— А ей очень хотѣлось <жить, иметь дачу> въ Павловскѣ , спросилъ Князь?» (как это и прочитано в Сакулин, Бельчиков , 139). Однако графика в данном случае дает однозначное решение в пользу первого прочтения. Достаточно посмотреть на написание, более чёткое, этого же слова строкой выше, на окончание слова « спросилъ », где после «л» на конце слова прописан «ъ»; и, для сравнения, взглянуть, двумя строками ниже, на написание « въ Павловскѣ », где уже несомненно в окончании буква «ѣ» (сочетания «въ Павловскѣ»/«въ Павловскъ» встречаются на странице еще дважды, но уже в грамматически однозначных позициях, не дающих повода для ошибочного прочтения):

Такие же случаи — на с. 59 автографа (« Ганя въ Павловскъ < Сакулин, Бельчиков : Павловскѣ. — 141>») и на с. 60 (« Н<астасья> Ф<илиповна> въ Павловскѣ < Сакулин, Бельчиков : Павловскъ. — 143> — въ Павловскъ — Н<астасья> Ф<илиповна> въ бунтѣ<.> Я имѣю право. Успокоилъ »).

Подобный же пример видим на с. 61, во фразе:

«… въ Павловскъ уже два раза ѣздила —

— Варя въ Павловскѣ ».

Илл. 9

В Д30 в обоих случаях прочитано: «Павловск» (9, 263), — хотя начертания «ъ» и «ѣ» на концах слов, при всей похожести, имеют различие.

Одно из возможных написаний буквы «ъ» на концах слов у Достоевского характерно и узнаваемо (своего рода «петля», напоминающая греческую букву «гамма»):

Илл. 10

Однако в черновиках, особенно в скорописи, эта буква принимается то за «ѣ» (как в приведенных выше примерах), то за «у» — как, например, в записи « и тутъ уже говоритъ Птицынъ о Царѣ Iудейскомъ » (с. 58 автографа):

Илл. 11

Сакулин, Бельчиков: «и тутъ уже говоритъ Птицыну о Царѣ Iудейскомъ» (141).

Между тем в этой же строке видим точно такое же графическое начертание буквы «ъ» в слове « Iудейскомъ ».

Несколько раз встречается ошибочное прочтение слова «Бог» со строчной буквы ⁵ (с. 19, 34, 41, 127 автографа):

Илл. 12

Сакулин, Бельчико в: «Лебедевъ вдругъ спрашиваетъ: Князь, какъ вы думаете: а есть ли богъ ?» (105).

Илл. 13

Сакулин, Бельчиков : «Что онъ отказываетъ на полезны е вещи и даетъ богъ знаетъ кому» (113).

Илл. 14

Сакулин, Бельчиков : «Только Р ади бога не болтай» (117–118).

Илл. 15

Сакулин, Бельчиков: «…что онъ гордецъ и богъ знаетъ что объ себѣ думаетъ» (152).

У Достоевского строчная и прописная буквы «б» всегда имеют различия в начертании:

Прописная буква

Илл. 16

Строчная буква

«Бурдовскiе» Илл. 17

Илл. 18

«бѣжитъ» Илл. 19

Вот несколько примеров начертания этих двух букв в рукописях: Прописная буква

«Когда Богъ знаетъ»

Илл. 20

«а есть ли Богъ?»

Илл. 21

Строчная буква

«безпрерывно»

Илл. 22

« объ себѣ »

Илл. 23

«себя не убьетъ»

Илл. 24

«Пребываніе въ Россіи»

Илл. 25

«Онъ боленъ

(Внутри себя онъ»

Илл. 26

Графика начертаний и пунктуационное оформление текста

Неверное восприятие графических особенностей записи может приводить к появлению в публикациях несуществующих пунктуационных знаков. Так, точка над буквой «і» в слове « Ожиданіе » (с. 94 автографа) была принята исследователями за знак препинания — запятую во вписанном над строкой тексте:

Илл. 27

Сакулин, Бельчиков : «Варя о 100 000, съ Птицынымъ» (130).

Часто встречающийся у Достоевского знак, обозначающий начало нового абзаца, принят за пунктуационный знак «тире» (если только это не ошибка набора) (с. 56 автографа):

Илл. 28

Сакулин, Бельчиков : «— Лебедевъ говоритъ» (139).

Аналогично этот знак (с. 116 автографа) в Д30 принят за вопросительные знаки, предваряющие два абзаца:

Д30: « ? Несколько ошибок и комических черт Князя.

? Кавалергард оскорбил его; Князь с самым ( истинно ) невинным видом идет его спрашивать и обезоруживает» (9, 242–243).

В Сакулин, Бельчиков в соответствующих местах стоят знаки «тире» (123).

Знак точка с запятой в рукописях Достоевского достаточно часто ставится в подстрочном пространстве, так что на строке оказывается только верхняя часть знака, которая иногда принимается публикаторами за запятую или точку (см., например, с. 68 автографа):

Илл. 30

Сакулин, Бельчиков, Д30 : «Князь въ связи съ ребенкомъ, дѣти…» (159; 9, 278).

Расстановка знаков препинания в рукописях Достоевского отличается от общепринятых сейчас норм и, с точки зрения современного читателя, может показаться ошибочной (потому что и понятие нормы воспринималось в XIX веке иначе, и правила пунктуации были иными; кроме того, имели значение индивидуальные пунктуационные предпочтения самого автора, на точном воспроизведении которых Достоевский неоднократно и твердо настаивал при работе с наборщиками и корректорами своих произведений). Особенности авторского языка проявляются и в черновых, и в беловых, и в наборных рукописях. В черновых набросках же, в силу самой их отрывочности и незавершенности, знаки иногда могут вообще отсутствовать, как, например, на с. 66 автографа во фразе: «— Вечеръ всѣ на ногахъ, я кон-чилъ недоумѣнiе говоритъ Ев<геній> Павловичь (который здѣсь) ».

Илл. 31

При публикации рукописей в современной орфографии и пунктуации (для облегчения восприятия и понимания текста современными читателями) в некоторых сложных, допускающих двоякое толкование случаях перед исследователями неизбежно будет вставать проблема правильного определения границ предложений, точного понимания смысла фразы. В данном случае в Д30 , восстанавливая недостающие знаки, фразу напечатали так: « Вечер, все на ногах. “Я кончил”. Недоумение. Говорит Ев<гений> Павлович (который здесь)» (9, 277). Выделенное в публикации место вызывает сомнения. Вероятно, точнее было бы расставить знаки так: «Вечер все на ногах. “Я кончил недоумение”, — говорит Ев<гений> Павлович» (то есть:

• 1)    в течение вечера («целый вечер») все на ногах; 2) Евгений Павлович разрешил «недоумение», возникшие вопросы). В окончательном тексте романа «Идиот» этот эпизод не находит прямого соответствия, но судя по общему содержанию рукописной страницы, наброски относятся к описанию сцены у князя Мышкина в день его рождения. На это, в частности, указывает последующая запись: «( NB. Ев<генiй> П<авлови>чь шопотомъ объяснилъ, что онъ ѣдетъ чѣмъ свѣтъ )», — отраженная в романе: «Я, милый князь, завтра чем свет еду по этому несчастному делу (ну, вот о дяде-то) в Петербург…» ( Д30 , 8, 307).

Графика начертаний и стереотипность исследовательского восприятия текста

Нередки случаи, когда в тексте Достоевского исследователи прочитывают разного рода клише, опираясь на формульность и устойчивый, казалось бы, характер некоторых авторских выражений. Единственным надежным критерием понимания материала и в этом случае является анализ графического рисунка записи. Например, в черновиках к «Идиоту» нередко употребляется устойчивое сочетание « Царь Iудейскій » ⁶ (именно в такой форме; есть, кроме того, единичный вариант « Князь Iудейскій » — с. 59 автографа). В анализируемой записной тетради сочетание «Царь Iудейскій» встречается 5 раз (с. 58, 59 (один раз — в сокращении: Ц. Iуде<йскiй>), 60, 102). Неоднократно употребляется оно и в набросках к первому варианту романа в другой записной тетради (РГАЛИ. Ф. 212.1.6. С. 14, 25, 28, 118, 119). Поэтому при расшифровке фразы (с. 59 автографа), очевидно, сработал так называемый «закон фразеологической инерции» ⁷ , и в Сакулин, Бельчиков появилось прочтение (с пропущенным к тому же «і» в окончании второго слова): «Пт<ицынъ> и Царь Iудейск и й» (141). В Д30 оно исправлено не было (9, 261), тогда как графически в данном случае сочетание прочитывается иначе: « Король Iудейскій »:

Именно в такой форме выражение вошло в окончательный текст романа, см. диалог князя с Ганей: «Птицын семнадцати лет на улице спал, перочинными ножичками торговал и с копейки начал; теперь у него шестьдесят тысяч, да только после какой гимнастики! Вот эту-то я всю гимнастику и перескочу и прямо с капитала начну; чрез пятнадцать лет скажут: “Вот Иволгин, король иудейский”» — и далее: «Гаврила Ардалионович сердился, например, и на то, что Птицын не загадывает быть Ротшильдом и не ставит себе этой цели. “Коли уж ростовщик, так уж иди до конца, жми людей, чекань из них деньги, стань характером, стань королем иудейским!”» (Д30, 8, 105, 387).

От графики к фактографии: новые факты биографии и творчества автора

Белехов

Критический анализ источников и исследование графики записей нередко способствуют обнаружению новых фактов творческой истории произведения. Так, в названной записной тетради в одном из поздних планов к роману «Идиот» (где ведется разработка фабульной структуры произведения и намечены характеристики образов) есть помета с указанием фамилии, неверно прочитанной публикаторами. В Сакулин, Бельчиков ошибочно: «Смерть Бѣляева » (с пометой «Неразборчиво») (154). В Д30 также ошибочный вариант: «Смерть Белакова » (9, 269).

В автографе: « Смерть Бѣлехова » (с. 132).

Илл. 33

Григорий Белехов — это реальное лицо. В именных указателях и справочной литературе, посвященной творчеству Достоевского, это имя встречается и употребляется вариантно: Белехов — Белихов — Беликов ⁸ . Есть упоминания о Белехове в письме Достоевского А. Е. Врангелю от 23 мая 1856 года ( Д30 , 28₁, 233). Автограф письма сохранился (НИОР РГБ. Ф. 93.I.6.5. Л. 10 об.; запись с фамилией Белехова расположена на полях), и мы имеем возможность сравнить написания:

Илл. 34

Илл. 35

Илл. 36

Подполковник Белехов был командиром семипалатинского 7-го линейного Сибирского батальона, в котором Достоевский служил рядовым после пребывания на каторге (Д30, 282, 548). Известно, что Белехов стал покровительствовать Достоевскому, поддерживал писателя в этот сложный жизненный период. Именно в его доме Достоевский знакомится с А. И. Исаевым и его семьей [4, 199]. А. Е. Врангель в своих воспоминаниях дает характеристику личности Белехова: «Бѣликовъ былъ преоригинальная личность, достойная быть описанною. Главное его качество было хлѣбосольство и добродушіе. Онъ происходилъ изъ кантонистовъ. Очень маленькій ро-стомъ, съ круглымъ брюшкомъ, юркій и подвижный, съ большимъ краснымъ носомъ, говорилъ всѣмъ ”ты, батюшка” и готовъ былъ первому встрѣчному отдать послѣднюю рубашку. Всегда на-веселѣ, любилъ карты и особенно прекрасный полъ, но выборъ его не шелъ далѣе солдатскихъ женъ и дочерей, при чемъ ихъ отцы и мужья обожали его: ”Намъ онъ отецъ родной, самъ онъ изъ нашихъ”, — говорили они и горько плакали, когда командиръ спу-стилъ ихъ батальонныя суммы и застрѣлился»9. Это произошло в 1857 году.

О смерти Белехова Достоевский размышляет во время создания романа «Идиот», причем на той же странице рукописи упоминаются «сын Павлищева» и «рыцарь бедный», то есть речь идет об эпизодах, вошедших в окончательный текст. Есть основания полагать, что обстоятельства смерти Белехова стали отправной точкой развития одного из мотивов романного сюжета и отражены в окончательном тексте.

О растрате ротной суммы сообщается в пасквиле против Мышкина, сочиненном компанией Бурдовского и написанном Келлером ( Д30 , 8, 218). Ложные обвинения, как мы знаем, опровергает Ганя Иволгин. Есть в тексте и реплика самого князя: «Павлищев мой благодетель и друг моего отца. (Ах, зачем вы такую неправду написали, господин Келлер, в вашей статье про моего отца? Никакой растраты ротной суммы и никаких обид подчиненным не было, — в этом я положительно убежден, — и как у вас рука поднялась такую клевету написать?)» ( Д30 , 8, 226). Вместе с тем ранее в разговоре с генералом Иволгиным Мышкин замечает, что отец его «умер под судом», но неизвестно, «за что именно» ( Д30 , 8, 82).

Тут следует вспомнить, насколько роман «Идиот» автобиографичен — прежде всего, благодаря образу главного героя, в описании которого сказались факты жизни самого Достоевского, в том числе связанные с каторгой (например, тема смертной казни, о которой говорит Мышкин). Романный мотив растраты ротной суммы, судя по упоминанию о смерти Белехова в набросках к «Идиоту», восходит к реальным воспоминаниям автора о семипалатинских событиях. Параллель «Белехов, покровитель Достоевского / отец князя Мышкина» становится дополнительным свидетельством автобиографичности образа главного героя.

Женевские расчеты

Часть текста записных тетрадей оказывается вообще вне поля зрения исследователей. Это чаще всего касается расчетов, особенно в тех тетрадях, которые не вошли в состав 83 тома «Литературного наследства», поскольку бóльшая часть записей из них (как, например, наброски к романам «Преступление и Наказание» и «Идиот») была уже опубликована в 1930-е годы. Такой неопубликованной и некомментированной осталась с. 133 записной тетради:

200, tot ¹⁰ 1 — 300

Хозяйкѣ          ____	____110	0
Кольца            ____ Клеръ            ____ Кризналь >       ____ Фракъ           ____ Кризналь >       ____ Руб<ашки>       ____ Свѣчи           ____ Сахаръ            ____ Кофе            ____ Свѣчи           ____ Шамб<ертенъ>> ____ Баро              ____ Жи >          ____	____33 ____50 ____66 ____45 ____167 ____30 ____12,50 ____10,80 ____2 ____3,75 ____2 ____80 ____ 80 11	+ 501 191,5 692 700 — 0 Кольца         33 Клеръ         50 Кризналь > ______66  149 Фракъ         45   212 Кризналь > _____167   [261] Руб<ашки> ______30 31       — Баро             80   149 212 361 141 502 12
Фр<акъ> и н. платье	___ 40	tot —          830
у меня	___ 30	Долги —           500
Клеръ	___ 50	По купонамъ >    300
Кольца Руб<ашки> Кризналь >	___ 33 ___ 30 ___ 100 283 фр	800 .

Бурнусъ80

[Башм<аки>]20

Шляпка30

Шаль, туфли, корс<етъ>>20

[Башмаки и кой чт<о>>]20

Подкладка120

Поѣздка__________

[290] ¹³ 300!

Страница представляет собой записи расходов в швейцарских франках. Записи делятся на 4 основных блока.

В первом (колонка вверху слева) — записи карандашом. Перечислены все уже сделанные на тот момент расходы, долги и заложенные вещи, требующие оплаты при получении денег, правее — промежуточные суммы и итоговая: 692 франка (округленная до 700 франков).

Во втором блоке — ниже, правее — дублируются записи необходимых расходов из первого блока ¹⁴ , за исключением (с целью минимизировать по возможности расходы) двух пунктов: квартирной платы за месяц хозяйке (110 франков) и оплаты некоему (?) Жи > 80 франков. Итоговая сумма в результате уменьшается почти на 200 франков: 502 франка.

Самая нижняя правая колонка представляет собой расходы (290, с округлением — 300 франков), запланированные на будущее: покупку (либо, вероятнее, выкуп из заклада) необходимых предметов одежды и поездку (вероятно, на рулетку в Саксон ле Бен).

Над ней делается итоговый расчет: долги (текущие) — 500 франков (пока — без оплаты квартиры и Жи >) и долги «по купонамъ» ¹⁵ (вероятно, для выплаты процентов по закладам ¹⁶ ) — 300 франков. Итоговая сумма — 830 франков.

Третья колонка, расположенная на странице внизу слева, представляет собой, вероятно, перечень всех закладов с итоговой суммой — 283 франка.

Попытки понять, что именно скрывается за каждой записью (некоторые читаются предположительно), и определить хронологические рамки появления этих расчетов дали некоторые результаты.

Толчком к поиску стало слово «Баро» (точнее было бы «Барро»), дважды повторяющееся в расчетах. Это фамилия повивальной бабки из Женевы, наблюдавшей Анну Григорьевну во время первой беременности и принимавшей роды. Таким образом, запись относится к женевскому периоду пребывания Достоевских за границей (с 13 (25) августа 1867 года по начало июня (н. с.) 1868 года, когда семья переехала в Веве), и ýже — ко времени общения с мадам Барро: между 26 (14) ноября 1867 года (день первой встречи) — и до весны 1868 года, когда был произведен окончательный расчет с ней за услуги. Информацию о мадам Барро находим в третьей книге «Дневника 1867 года». Первая встреча с ней произошла осенью 1867 года, 26 (14) ноября, во вторник17: «Сегодня вечером, когда я сидела и читала, а Федя писал за своим письменным столом, к нам вошла Реймонден (хозяйка первой женевской квартиры Достоевских — Н. Т., Т. П.) и сказала, что ее знакомая бабка M-me Barreaud пришла к своей пациентке и если я желаю ее видеть, то она сейчас ко мне зайдет; я сейчас же хотела переменить белье, но M-me B уже вошла и застала меня в дезабилье. Мы сидели с нею и довольно долго разговаривали. Федя тут тоже вступился и спросил ее под конец, как она думает, мальчик или девочка, она отвечала, что того решить теперь нельзя, но кого бы он хотел; тот отвечал, что он будет счастлив, кто бы у него ни родился. Когда мы спросили ее о цене, то она отвечала, что об этом после, мы с нею условились, что я ей дам знать, и что, кроме того, она и сама будет ко мне заходить. После Реймонден меня бранила, зачем я спросила ее о цене, будто бы это здесь не делается, а что, как она мне сказала, ей надо дать 50 франков и сделать какой-нибудь подарок»18. Второй раз акушерка упоминается в самом конце третьей (последней из сохранившихся и расшифрованных) стенографических книжек А. Г. Достоевской, под датой суббота 21 (9) декабря 1867 года, на следующий день после переезда на новую квартиру: «…ходила к бабке дать ей наш адрес, она была очень любезна со мной, сказала, что я вовсе не похожа на будущую мать, называла меня “монанфан” <…> и обещала приходить меня навещать»19. К сожалению, четвертая книга стенографического «Дневника 1867 года», не расшифрованная, но сохраненная А. Г. Достоевской, в которой должен был бы описываться период как раз за начало 1868 года, на данный момент утрачена [1, 398–399]. Дополняют сведения «Дневника» «Воспоминания» А. Г. Достоевской: «Приехав в Женеву, Федор Михайлович, при первой получке денег, настоял на визите к лучшему акушеру и просил его рекомендовать sage-femme20, которая взяла бы меня под свое наблюдение и каждую неделю меня навещала. За месяц до родов выяснился факт, очень меня тронувший и показавший мне, до каких тонкостей простираются сердечные заботы обо мне моего мужа. При одном из посещений m-me Barraud (sage-femme) спросила, кто из наших знакомых живет на одной с нею улице, так как она часто встречает там моего мужа. Я удивилась, но подумала, что она ошиблась. Стала допрашивать мужа; он сначала отнекивался, но потом рассказал: m-me Barraud жила на одной из многочисленных улиц, поднимающихся в гору от rues Basses, главной торговой артерии Женевы. Улицы эти недоступны по своей крутизне для экипажей и очень похожи одна на другую. И вот Федор Михайлович, предполагая, что помощь этой дамы может понадобиться для меня внезапно и возможно, что ночью, и не надеясь на свою зрительную память, положил целью своих прогулок эту улицу и каждый день, после читальни, проходил мимо дома m-me Barraud и, пройдя пять-шесть домов далее, возвращался обратно <…>. К утру боли усилились, и около семи часов я решила разбудить Федора Михайловича. Проснулся он значительно окрепший <…> мигом оделся и побежал к m-me Barraud. <…> Барыню разбудили, и через час муж привез ее. Мне пришлось выслушать от нее выговор за многое, что я, по незнанию, сделала <…>. В обещанный час m-me Barraud не приехала, и муж вновь пошел за нею. <…> Дав мне некоторые советы, она ушла обедать <…> Федор Михайлович мучился, на меня глядя. Дальше девяти часов он не мог вынести, отправился за m-me Barraud к ее друзьям <…>. M-me Barraud была, видимо, недовольна, что ее оторвали от интересной игры <…>. Чтобы ее утешить, Федор Михайлович устроил для нее отличный ужин <…>. Наконец около пяти часов ночи на 22 февраля (нашего стиля) муки мои прекратились, и родилась наша

Соня <…> m-me Barraud обрядила ребенка, поздравила нас с рождением дочери и поднесла ее нам в виде большого белого пакета. <…> Федор Михайлович в порыве радости обнял m-me Barraud <…>. Акушерка сказала мне, что за всю свою многолетнюю практику ей не приходилось видеть отца новорожденного в таком волнении и расстройстве…» ²¹ . В письме Ф. М. Достоевского к С. Д. Яновскому, написанному в ночь рождения Сони (4–5 марта (21–22 февраля) 1868 года), мадам Барро охарактеризована так: «…акушерка — лучшая в городе; она принимала у половины Женевы…» ( Д30 , 28 1 , 361).

Хозяйкѣ . — 20 (8) декабря 1867 года Достоевские переехали на свою вторую женевскую квартиру, состоявшую из двух комнат, на 2-м этаже в доме по улице Montblanc, «около англиканской церкви» — к m-me Josslin (Жос-слен). Изначальная стоимость — 100 франков в месяц — была сбавлена при осмотре квартиры до 86 франков и внесена Достоевскими в день переезда (таким образом, квартира была оплачена до 20 января (н. с.) 1868 года) ²² . Хозяйка упоминается только в первом столбце расчетов. Из второго, с целью, вероятно, уменьшить сумму долга и перенести хотя бы часть его на более отдаленное будущее, два пункта: 110 франков за квартиру (примерно месячная оплата) и 80 франков Жи > — исключены.

Клеръ . — Имя Clère находим в той же третьей книжке «Дневника 1867 года» А. Г. Достоевской — это фамилия жившего в Женеве на улице rue des Allemands закладчика, у которого Достоевские неоднократно закладывали кольца и др. вещи в периоды безденежья. Впервые он упоминается под датой «среда, 9 октября (27 сентября) 1867 года»; через день состоялось первое посещение закладчика: «Это какой-то старичок…». В день рождения Федора Михайловича (11 ноября (30 октября) 1867 года) у Клер были заложены за 30 франков кольца, выкуплены 15 (3) ноября; в понедельник 25 (13) ноября кольца снова были заложены у него же за 30 франков, в среду 27 (15) ноября заложены кружевной платок, шаль и шелковая кофта — всё выкуплено в среду 18 (6) декабря после получения денег от Каткова ²³ .

Кризналь >. — Пять раз встречается в расчетах слово, читаемое предположительно как «Кризналь». Против этого слова стоят достаточно большие суммы: в 66 и 167 франков (при последнем расчете, где была сделана попытка минимизировать долги, указана сумма в 100 франков). Можно предположить, что это тоже фамилия женевского закладчика, только неточно переданная. На страницах «Дневника…» неоднократно встречается фамилия женевского купца Кримселя (по-французски фамилия передается в «Дневнике…» в двух вариантах: Crimisel и Crimsel), принимавшего в заклады носильные вещи (платья и т. п.). Адрес этого второго закладчика, «который торгует платьями, и который <…> берет заклады», А. Г. Достоевская получала от уже знакомого ей «старичка» Клер дважды: 10 октября (28 сентября) и 25 (13) ноября 1867 года; в пятницу 11 октября (29 сентября) у Кримселя были заложены три платья Анны Григорьевны, за 80 франков сроком на два месяца; 27 (15) ноября два платья были выкуплены, во вторник 10 декабря (28 ноября) одно из них заложено снова за 25 франков, в понедельник 16 (4) декабря — у него же заложены еще два платья, во вторник 17 (5) декабря после получения денег от редакции «Русского Вестника» всё было выкуплено; наконец в последний день 1867 года у него опять были заложены платья 24 . Второе предположение относительно расшифровки содержания записи: это могла быть фамилия доктора, пользовавшего Анну Григорьевну. В упоминаемом выше письме к Яновскому, написанном в ночь рождения Сони, говорится: «…и, наконец, мы пользуемся услугами врача, который прибыл вовремя и кстати» (Д30, 282, 361).

Немного прояснить картину помогает переписка этого времени. В письме к невестке Эмилии Федоровне (9 марта (26 февраля) 1868 года) Достоевский, в ожидании очередной спасительной присылки денег из «Русского Вестника» (300 рублей), говорит, что на руках имеет всего 40 франков, а долгов — более чем 400 франков. В написанном несколькими днями позже письме к А. Н. Майкову (14 (2) марта 1868 года), он обрисовывает своё финансовое положение более детально: заложено пальто, на руках уже только 30 франков, долги: garde-malage25 — 40 франков, Барро — 100 франков (уже больше на 20 франков, чем в приведенных расчетах, если только суммы там не округлялись), за квартиру и прислугу (надо заплатить до 20 марта) — 120 франков (опять же, на 10 франков больше, чем в расчетах: «экстренные цены за этот месяц» — Д30, 282, 271), и на выкуп заложенных вещей — 300 франков. Итого, на 14 марта нового стиля необходимая сумма составляла не менее 590 франков. Но вот наконец деньги, 300 рублей (или — 1 025 швейцарских франков), от Каткова были получены: об этом Достоевский пишет в следующем письме к Майкову (от 2–3 апреля (21–22 марта) 1868 года). И, судя по письму Майкова от 7 марта (ст. ст.) 1868 года, где тот упоминает о получении и раздаче по назначению части присланной Катковым суммы26, — получены вовремя, до 19 марта нового стиля. В ответном письме Достоевского из Женевы упоминается, что через три недели (т. е. примерно 20 апреля) предстоит смена квартиры, а присланные деньги уже почти все истрачены, т. е., очевидно, все самые срочные долги (см. расчеты выше) были в этот период погашены именно из этой суммы. В отправленных на следующий день, 4 апреля (23 марта) 1868 года, двух письмах к жене — уже из городка Саксон ле Бен, куда Достоевский уехал играть на рулетку, — описывается полный проигрыш (все 100 франков), заклад у местной ростовщицы m-me Дюбук кольца за 20 франков, проигрыш и этих денег, содержится просьба прислать 100 франков на оплату всех расходов (по отелю, проезду, выкупу кольца), упоминается, что у самой Анны Григорьевны, если она выполнит просьбу о присылке денег, останется на руках только около 20 франков (т. е. перед поездкой от присланных Катковым денег, после раздачи всех долгов, оставалось только около 240–250 франков — значит, долгов было отдано около 780 франков — почти, как в приводимом tot листка с расчетами). При этом, обрисовывая в письме свои дальнейшие действия (написать еще раз к Каткову с просьбой о присылке 300 р., то есть около 1 000 франков), Достоевский описывает, куда их надо будет потратить: покупка платья Анне Григорьевне — 100 франков, выкуп закладов — ок. 200 франков, кредит, m-me Ролан и пр. — 100 франков, Жосселен (квартирная хозяйка) — 200 франков (за первый месяц: с 20 декабря 1867 года по 20 января 1868 года ей было заплачено при заселении; за второй, с 20 января по 20 февраля 1868 года — вероятно, после присылки в марте 1868 года Катковым 300 р.; эта последняя сумма, видимо, означает окончательный расчет — плату за последние два месяца: с 20 февраля по 20 апреля 1868 года, т. е. по дату предполагаемого переселения на другую квартиру). Обратим внимание, что фамилия повивальной бабки (как и сиделки) в перечислении этих трат уже не называется, что должно подтверждать предположение, что окончательный расчет с ними за услуги был произведен именно из денег, присланных в середине марта Катковым.

Значение такого рода записей, казалось бы, нетворческого характера и необходимость более пристального исследовательского внимания к ним объясняются их ролью в установлении не только новых биографических фактов, но и сведений о хронологии авторской работы, что особенно важно для исследования разрозненных материалов записных тетрадей Достоевского. Так, проведенный анализ позволяет датировать расчеты, сделанные на этой странице записной тетради, периодом между 5 (день рождения Сони Достоевской) и 19 марта (н. ст.) 1868 года.

Представленные в статье наблюдения свидетельствует о том, что текстологическое изучение записных тетрадей Достоевского должно иметь комплексный характер, основываясь на задачах семантического анализа и восстановления подлинного авторского текста. Такая работа включает критическое исследование графики записей, их языковых и стилистических особенностей, а также реконструкцию творческого процесса автора — при этом, как оказывается, нет несущественных деталей в работе писателя: каждая из них, от условных знаков и незначительных помет до фактических сведений и «записей для памяти», может послужить уточнению нашего понимания авторских идей и обстоятельств авторской работы над текстом.