«Истинный север, сильный и свободный»: фактор северности в формировании канадской национальной идентичности

Канада – одно из наиболее развитых государств современного мира, входящее в G8 и много лет занимавшее первое место по Индексу человеческого развития ООН, традиционно позиционирует себя как северная, а последнее время – и как Арктическая страна. Северная тематика занимает очень важное место в канадской культуре, символике, общественном сознании. Не случайно в английском тексте национального гимна Канады она воспевается как «Истинный север, сильный и свободный». Безусловно, это связано со спецификой ее географического положения – Канада занимает северную часть Североамериканского континента, и значительная часть ее территории находится за Полярным кругом. Однако при этом абсолютное большинство населения страны сконцентрировано в ее южной части – в пределах относительно узкой (шириной 150–200 км) полосы вдоль границы с США, то есть в районах, отличающихся в целом умеренным климатом.

Чем вызвано такое отношение к Северу у канадцев? Как формировалось представление о Канаде как о северной стране? Как менялось восприятие «северности» и ее различных атрибутов на протяжении канадской истории?

Представления о Канаде как о северной стране появились практически одновременно с «окончательным» открытием ее территории в эпоху Великих географических открытий. Главным показателем ее северности являлся климатический фактор – прежде всего, долгие и холодные зимы, которые доставили немало трудностей и первым исследователям и первым поселенцам (см. [2, с. 58–61]).

В XVI–XVIII вв. европейцы рассматривали северность Канады как большой минус, как препятствие для колонизации. Согласно представлениям того времени колонии должны были, прежде все- го, служить источником золота, серебра, драгоценных камней, пряностей и экзотических товаров, отсутствующих в Европе – то есть всего того, что можно было найти в южных тропических странах, а никак не на севере. Не случайно еще на заре эпохи Великих географических открытий знаменитый ученый Пьетро Мартире д’Ангьера (Петр Мученик) пропагандировал экспансию именно в южном направлении и критически относился к северному. Достаточно вспомнить его знаменитый призыв, обращенный к европейским путешественникам: «На Юг! На Юг! Ищущий богатств не должен идти в холодные районы Севера!» [4, с. 260]. Исследование европейцами Северной Атлантики в целом и внутренних (в том числе арктических) вод Канады в частности долгое время было связано с поисками новых путей на Восток – в Японию и Китай. При этом уже у первых путешественников сама Канада порой получала весьма нелестную характеристику. Жак Картье (первооткрыватель залива и реки Св. Лаврентия, привезший в Европу слово «Канада»), увидев скалистое побережье Лабрадора, решил, что это «та земля, которую Господь отдал Каину» [9, р. 22–23]. Руководитель одной из первых английских арктических экспедиций Джон Дэвис (исследовавший побережье Гренландии, Баффиновой земли и некоторых других островов Канадского арктического архипелага) назвал открытый им берег «Страной Отчаяния» (Land of Desolation) [10, р. 35]. Английский аристократ Джордж Кэлверт, первый барон Балтимор в 1620-е гг. пытался создать колонию на полуострове Авалон (юговосточная оконечность Ньюфаундленда), однако, оставил свои попытки сразу же после того как лично провел одну зиму в «этой жалкой стране, где одна ужасная зима почти погубила нас» [7, р. 24].

Cреда обитания

Terra Humana

Климатический фактор весьма значительно повлиял на судьбу французской колонии в Канаде (Новой Франции), существовавшей с начала XVII в. до 1760 г. На первых порах именно «ужасная Канадская зима» больше всего отпугивала потенциальных колонистов, многие из которых возвращались в Европу, после первой же зимовки. Это, конечно, замедляло темпы колонизации, и без того не слишком высокие [1, с. 118, 157, 253–254]. Впрочем, постепенно немногочисленные французские поселенцы приспособились к холодам, и в долине реки Св. Лаврентия возникла небольшая, но вполне жизнеспособная колония, ставшая впоследствии ядром Французской Канады. Тем не менее, Новая Франция постоянно вызывала известный скепсис у французских властей и у французской интеллектуальной элиты, считавших ее ненужным и бесполезным предприятием – опять-таки, прежде всего из-за холодного климата. Наиболее ярко это проявилось в XVIII в., когда колонизация Канады Францией стала мишенью критики просветителей. Особенно яростно обрушился на нее такой властитель дум, как Вольтер. В своем «Опыте о нравах и духе народов» он назвал ее «страной, покрытой снегом и льдом восемь месяцев в году, населенной варварами, медведями и бобрами» [21, t. 12, р. 409]. Большую известность получила фраза Вольтера о том, что Канада – это лишь «несколько арпанов снега» (с незначительными вариациями она повторяется в романе «Кандид или оптимизм» и нескольких письмах) [3, c. 131]. В письме к графу Аржанталю Вольтер противопоставлял Канаду и другую часть Французской Америки – Луизиану, и дал Канаде следующую уничижительную характеристику: «Вы знаете мою склонность к Луизиане. Я никогда не понимал, как можно было выбрать самую отвратительную страну севера [т.е. Канаду], которую можно сохранять только разорительными войнами» [21, t. 41, № 4320, p. 48]. В аналогичном ключе – как холодную северную и потому бесполезную страну оценивали Канаду и другие современники Вольтера, в частности авторы знаменитой «Энциклопедии». В итоге потеря Францией ее Североамериканских владений в ходе Семилетней войны была достаточно равнодушно воспринята и обществом и правительством.

Переход Канады под власть Британской короны стал важнейшей вехой в ее историческом развитии. Во-первых, с этого момента сообщество франкоязычных по- селенцев окончательно отсоединилось от своей исторической родины – Франции – и начало самостоятельное развитие. Благодаря счастливому (для них) стечению объективных и субъективных факторов франко-канадцы не были ассимилированы и не превратились в крошечную замкнутую общину-изолят, но стали многомиллионным народом, со своей собственной оригинальной культурой. На ее формирование, конечно же оказал очень большое влияние «природно-климатический фактор». Однако у франко-канадцев он проявился, прежде всего, в особом отношении к зиме. Именно зима – холодная и снежная (а не Север и/или «северность») заняла центральное место в фольклоре франко-канадцев, в их легендах и песнях, в их литературе и шире в художественной культуре, став не просто фоном, но действующим лицом, а возможно и хронотопом [17]. Это обстоятельство явно сближает франко-канадскую культурную традицию с русской.

Во-вторых, английское завоевание Канады открыло дорогу к освоению и заселению ее огромных территорий англоговорящими поселенцами. В 1867 г., когда был создан доминион Канада, где англо-канад-цы составляли почти 2/3 населения, перед ними остро встала задача выработки новой национальной идентичности, способной сплотить новорожденную страну. В этой ситуации на вооружение была взята идея о том, что главной особенностью Канады, отличающей ее от других государств, является ее северность, особый, присущий только ей северный характер.

Впервые эта идея была сформулирована Т.Г. Хэлибертоном – одним из участников движения «Канада превыше всего» (Canada first), объединявшим представителей патриотически настроенной англо-канадской интеллектуальной элиты. В 1869 г. в своей лекции в Монреальском литературном клубе он назвал канадцев «северянами Нового света». Хэлибертон утверждал: «Специфическая особенность нового доминиона должна состоять в том, что это северная страна, населенная представителями северных рас». При этом акцент делался на двух обстоятельствах. Первое касалось того, что поскольку Канада привлекает именно выходцев с Севера Европы, ее новая формирующаяся нация должна включать одновременно «кельтский, тевтонский и скандинавский элементы и должна объединить в единое целое кельта, француза-нормандца, сакса и шведа». Второе – что климат сам по себе является важной «творческой силой», которая в свою очередь обуславливает расовое разнообразие и различия. С точки зрения Хэлибертона канадский холодный северный климат имел выдающееся значение, поскольку способствовал сохранению всех положительных свойств северных рас в их «изначальной силе» и гарантировал, что Канада сможет разделить благополучную судьбу северян Старого Света [19, р. 2, 8, 16].

В последующие десятилетия в англоканадском общественном сознании закрепилось представление о том, что северный характер страны выполняет сразу несколько важных функций и дает Канаде значительные конкурентные преимущества.

Во-первых, подчеркивалось, что канадский климат и канадская природа оказывают положительное воздействие на чрезвычайно важные для страны иммиграционные процессы. Правда, мнения о том, в чем именно проявляется это воздействие, могли расходиться. Одни (например, историк Чарлз Таттл) утверждали, что «широкие реки, бескрайние прерии, высокие горы и непроходимые леса» совместно с холодным климатом и британскими политическими институтами будут способствовать прогрессу и позитивным изменениям среди иммигрантов, которые прибывают из разных стран, привыкли жить в условиях тирании и часто оказываются невежественными, грубыми и невоспитанными [20, р. 28]. Т.е. предполагалось, что климат будет играть роль оного из «преобразующих факторов». Другие (например, канадский империалист Джордж Паркин), рассуждая в духе социал-дарви-низма, считали, что северный климат будет исключать представителей «слабых» рас и в то же время будет укреплять суровый характер более сильных рас – то есть фактор северности будет своего рода «барьером» или «фильтром» [19, р. 25].

Во-вторых, «северность» выступала в качестве одной из главных отличительных черт Канады по сравнению с Соединенными Штатами. Подчеркивание различий со своим могущественным (и единственным) соседом всегда имело чрезвычайно большое значение для канадской нации. Естественно, это отличие трактовалось (и трактуется в наши дни) в благоприятном для Канады ключе. Так, утверждалось, что именно благодаря суровому климату Канада не должна столкнуться с теми проблемами, которые имелись в США – наплывом «нежелательных» иммигрантов из стран южной Европы, расовых конфликтов, безработицы и т.п. По словам Дж. Паркина, холодный климат – «это фундаментальное политическое преимущество, которое Доминион [Канада] имеет по сравнению с Соединенными Штатами». Паркин полагал, что благодаря этому Канада будет избавлена от имеющейся на юге «негритянской проблемы», и в ней не будет «таких больших городов, которые притягивают бродяг из Италии и других стран Южной Европы» [26, р. 211–215]. Несколько в ином ключе писал об отличии Канады от США Т.Г. Хэлибертон: «Наши поля, хотя они и хороши, нельзя сравнить с плодородными прериями Запала, а наши холодные зимы уменьшают доходы бизнеса, но не дает ли нам наш снег и мороз то, что ценнее золота и серебра – здоровую, сильную, добродетельную, господствующую расу?» [12, р.16]. Позднее, в середине ХХ в., генерал-губернатор Канады Винсент Мэсси, положивший начало проведению канадским государством активной культурной политики, подчеркивая различия между Канадой и США, также объяснял их именно климатическим фактором. По его словам, «Прежде всего именно климат дает нам [канадцам] наш особый характер, отличный от характера наших соседей», он помимо прочего определяет «наш склад ума и рассудительный темперамент» [13, р. 98].

В-третьих, северность неразрывно связывалась с политической свободой и способностью к разумному и рациональному самоуправлению. Утверждалось, что именно северный климат порождает и развивает в людях те качества и добродетели, которые необходимы для функционирования «институтов свободы» (в духе популярных в то время утверждений англо-саксонской исторической и политической науки о том, что свободы, которыми пользуется весь мир, зародились на севере).

В-четвертых, холодный северный климат – сам по себе рассматривался как позитивный фактор, способствующий и духовному росту и физическому здоровью населения Канады. Священник Ф. Уайтмен в начале ХХ в. писал: «долгие зимы способствуют бережливости, силе и дальновидности, без которых исчезла бы цивилизация, и в то же самое время предоставляют досуг для чтения и учебы» [22, р. 46]. Монреальский врач У.Х. Хингстон в 1884 г. опубликовал серию статей под общим заглавием «Климат Канады и его воздействие на жизнь и здоровье». В этих статьях он доказывал, что северный климат чрезвычайно полезен для канадцев и способствует их прогрессу, поскольку «больше всего подходит для наивысшего

Cреда обитания

Terra Humana

развития сильных, умных и здоровых людей». По словам Хингстона, таким образом Всевышний «сохраняет нас [канадцев] в здравии, спокойствии и безопасности» [14, p. XVIII].

Конечно, некоторые из этих утверждений сегодня могут казаться несколько наивными, а порой и несправедливыми. Они отражали представления, господствовавшие в то время в англо-саксонской и германской исторической и политической науке (в частности, некоторые положения немецкой романтической историографии), идеи социал-дарвинизма, расистские заблуждения. Однако важно отметить, что уже тогда была высказана универсальная идея о севере, который объединяет всех канадцев и о «северности», которая является отличительной характеристикой страны. Безусловно, в тот момент эти идеи отвечали насущным потребностям канадского государства.

В 1908 г. Р.С. Уэйр написал английский текст к мелодии песни «О, Канада», созданной еще в 1880 г. во Французской Канаде (музыка К.Лаваллé, текст А.-Б.Рутье). Первый куплет начинался словами «О, Канада, наша родная земля / Любовь истинных патриотов владеет всеми твоими сынами / С пылкими сердцами мы смотрим, как поднимаешься ты – / Истинный север, сильный и свободный». Со словами Уэйра песня быстро приобрела популярность среди англо-канадцев и впоследствии стала национальным гимном страны (наравне с французским вариантом, в котором о Севере не говорится) [5].

С начала ХХ в. в Канаде в общественном сознании, в политическом и общественном дискурсе, в литературе и искусстве постепенно получает распространение несколько иной подход к Северу – выделение его в особую сферу, которая не отождествляется со всей страной, но при этом имеет для нее особое значение. Именно в это время получает широкое распространение термин «Арктика».

С начала ХХ в. арктическая тематика получает широкое распространение в канадском искусстве и литературе. Если до конца XIX в. Арктика (Дальний север / Крайний север) фигурировала там преимущественно как экзотический фон, то теперь она становится одновременно и контекстом (фоном, пейзажем) и своего рода процессом (действующим лицом). Появляется много произведений об Арктике, созданных людьми, которые были знакомы с этим регионом не понаслышке (А.Лаут, Г. Паркер, Х. Коди, А. Кэмерон, Дж. Тирелл, В. Сте- фансон и др). Уже в середине 1920-х канадская литературная критика отмечала, что «Канада в целом начинает отождествляться с ее северными пространствами» и «в современной фолк-географии Канада означает север» [6, р. 96].

Особо следует сказать о канадской живописи и, прежде всего о знаменитой «Группе 7». Художники, входившие в это объединение, обладали разными манерами письма, индивидуальными стилями и подходами, однако всех их объединяла общая северная, арктическая тема. «В их сознании Канада была длинной узкой полосой цивилизации на южной оконечности огромного пространства бесконечно разнообразной, девственной земли, простирающейся до далекого севера <...> Именно открытие этого великого северного пространства как объекта художественного постижения пленяло и вдохновляло этих художников» [16, р. 73]. Участники «Группы 7» воспринимали север не только как отвлеченный объект, но, прежде всего, как «зеркало национального характера». Один из членов группы Лорен Харрис писал: «Мы пришли к пониманию, что только через глубокое и живое восприятие всего, что его окружает, народ отождествляет себя со своей землей и постепенно приближается к ее глубокому и всеобъемлющему познанию» [18, р. 21].

Сформировавшийся в Канаде в первой трети ХХ в. подход к Арктике как к части страны, которая имеет значение и оказывает определяющее влияние на целое – т.е. на всю страну, некоторые специалисты называют «северным мифом», указывая на то, что для подавляющего большинства населения страны север и Арктика остаются воображаемыми (явлениями/фено-менами) [15]. Однако вряд ли можно согласиться с теми исследователями, которые сравнивают канадский Северный миф с Западным мифом в американской культуре – роль Канадского Севера – в том числе и как мифа неизмеримо значительнее и многообразней.

«Северный миф» в Канаде выступал на первый план в те моменты, когда особенно остро вставал вопрос о сохранении национального единства и/или когда возникала необходимость мобилизации общества для достижения каких-либо целей и задач. Так, во время предвыборной кампании 1958 г. тему канадской северности поднял на щит тогдашний лидер прогрессивно-консервативной партии Дж.Дж. Дифенбейкер, завивший: «Одна Канада. Одна Канада, где канадцы сохранят за собой контроль над их собственной экономической и политической судьбой <...> Я вижу новую Канаду – Канаду Севера» [8, р. 332]. Спустя почти полвека нынешний премьер-министр Канады Стивен Харпер заявил: «Канада – это северная страна. Север вдохновлял наших художников и исследователей. Он делает нас всех канадцами. И сейчас, как никогда раньше, он занимает центральное место в нашей национальной судьбе» [13].

Безусловно, северная, арктическая идентичность в Канаде – сложное многоаспектное явление. Среди канадских политиков, ученых, общественных деятелей продолжаются дискуссии на эту тему. Однако важно подчеркнуть, что сегодня даже весьма критично настроенные эксперты отмечают: «Все канадцы сходятся по крайней мере на одной вещи: Арктика – это краеугольный камень национальной идентичности страны» [11]. Можно ска- зать, что именно она сплачивает выходцев из разных стран, которые продолжают в большом количестве прибывать в Канаду, население которой растет преимущественно за счет иммиграции.

* * *

О погоде и климате говорят все и очень часто. Но погода и климат редко становятся атрибутами национальности. Канада в этом смысле представляет собой редкое исключение. Россия, будучи географически северной страной не основывает свою государственную (национальную) идеологию на своей «северности». Возможно, такая перспектива была бы оправданной. По крайней мере, канадский опыт подтверждает это.