Историко-этнические связи бурятской Гэсэриады

Общеизвестно, бурятский эпос о Гэсэре как памятник, восходящий к центральноазиатской этнической общности, был распространен и среди других монгольских народов и тюркских племен. Корни такого взаимопроникновения и взаимодействия следует искать в некогда едином этнокультурном пространстве, а значит в определенной общности исторических, социальных, культурных, религиозных, языковых факторов. Об этом писал С.Ш. Чагдуров: «Эпос возник на стыке исторических судеб и древних духовных контактов многих племен и народов, среди которых, прежде всего, следует назвать монголоязычные и тюркоязычные, а также тибетские и, может быть, тунгусо-маньчжурские и корейские племена» [Чагдуров, 1993, с.13].

В этом же русле высказывается Б.С. Дуга-ров. Опираясь на гипотезу Ц. Жамцарано о времени и ареале зарождения Гэсэриады, ученый говорит о связях «центральноазиатской (тюрко- монгольской) предыстории концепта сына неба с тибетской эпической традицией в контексте «то-гонского» периода истории Кукунора и Амдо, что обусловило феномен древнего этнокультурного сотрудничества. Гэсэриада представляет собой «старинный памятник кочевой поэзии, созданный усилиями нескольких кочевых народов. Его древнее ядро принадлежит общему наследию Центральной Азии» [Дугаров Б., 2005, с.37].

М.П. Хомонов также рассматривал проблему датировки и истоков возникновения Гэсэриады. Сложность этого вопроса, по признанию автора, заключается в том, что эпическое сказание о Гэсэре впитало в себя культурные слои разных эпох. В первоначальном зарождении эпос был соткан из мифологических рассказов. Еще с древнейших времен Центральная Азия была местом скрещения путей к важнейшим истокам человеческой цивилизации. Баргу-буряты, известные с VII века по орхонским надписям, находились на пересечении мировых торговых путей. Древние цивилизации охватывали большие пространства, разные государства. Интересным представляется сходство некоторых мотивов Гэсэриады с мотивами шумеро-ассирийского эпоса. Монголы и буряты соприкасались в своей истории с уйгурами и иранцами от Хинганских гор до Согдианы в Средней Азии и до горного Алтая. Но все-таки культурное наследие Гэсэриады зиждется на своей национальной почве [Хомонов, 1995, с. 22].

Безусловно, эпическое наследие конкретного народа, бурят в том числе, обладает самобытным характером, в нем отразился исторический и культурный опыт этноса и те условия, в которых происходило его становление. Об этом справедливо замечает известный монгольский исследователь фольклора Ц. Дамдинсурэн. Автор в своей монографии «Исторические корни Гэсэриады» рассматривает различные версии Гэсэра – монгольскую, бурятскую, тибетскую. Он подчеркивает чрезвычайное различие между ними по форме и по содержанию. По мнению ученого, монгольские версии в основном являются прозаическими произведениями, известные нам тибетские версии – смесь прозы и стиха, а бурятские версии целиком стихотворны. Основные сюжетные линии монгольских, бурятских, тибетских версий не сходятся, события описаны по-разному. Каждая из этих версий имеет особый характер, отражает конкретную эпоху и среду. Следовательно, каждую версию нужно рассматривать и находить основную линию, выясняя конкретную истори- ческую обстановку, в которой сложилась данная версия [Дамдинсурэн, 1957, с.163-165].

В своих исследованиях ученые-эпосоведы неоднократно отмечали генетическую общность бурятского, монгольского, ойратского и калмыцкого эпосов и в то же время их существенное различие в типологическом плане. Так, Б.Я. Владимирцов подчеркивал архаичность, первобытность бурятских улигеров [Владимирцов, 1923, с.14-15].

Ойратский эпос определяют как промежуточную фазу между более архаичным бурятским и монгольским улигерами (С.Ю. Неклюдов, А.Ш. Кичиков). Удивительная верность канонам родоплеменного повествовательного фольклора, мифологическая интерпретация событий, отсутствие прямого отражения тех или иных исторических коллизий – свидетельство того, что появление и становление данного жанра предшествовало периоду домонгольской государственности. Все это позволяет утверждать, что бурятский эпос противостоит русской былине как эпос до-государственный государственному [Неклюдов, 1977, с. 128-129].

Теоретики фольклора определяют верования, культы или религиозное сознание бурят как анимистический генотеизм, поскольку каждый род помимо общего верховного божества имел свое локальное родовое божество-защитника. Почитание урочищ связано с осознанием родовой собственности, родовой культ переплетается с промысловым. «Это почитание не духов гор, рек, озер, а самих гор, рек и озер, т.е. в этом наблюдается не олицетворение, а оживотворение природы» [Токарев, 1947, с. 154]. Это сложный вопрос, требующий тщательного осмысления. Л.Н. Гумилев писал о том, что на Алтае в VII в. отмечается сосуществование двух религиозных систем: анимизма, связанного с сибирскими народами, и культа предков с тотемистической окраской, привнесенного тюркоязычными и монголоязычными кочевниками с южной окраины великой пустыни. Тюркютский культ предков имеет специфику, позволяющую соотнести его с аналогичными верованиями эхирит-булагатов, иначе говоря, прибайкальских бурят [Гумилёв, 1967, с. 81-82].

В бурятской Гэсэриаде в некоторых сюжетных линиях, в образах, в именах персонажей, описании обрядов прослеживаются шаманист-ские элементы. Это не случайно. Многими исследователями фольклора, этнографии, религиозномифологических воззрений монгольских народов подчеркивается мысль о тесной связи тэнгрист- ской мифологии и эпоса. Без изучения шаманизма как системы религиозных верований, представлений древних бурят об окружающем мире, их идеологии и мировоззрения, по сути, углубленные исследования многих видов фольклора, в том числе героического эпоса, невозможны. Об этом писал Н.Н. Поппе в неопубликованной монографии «Бурят-монгольский героический эпос» [1941], где автор подробно рассматривает элементы шаманского мировоззрения в эпическом наследии бурят [Дугаров Б., 2005, с. 7]. Ряд других ученых также утверждает об очевидных параллелях шаманской мифологии и эпоса (М.Н. Хангалов, Ц. Жамцарано, Г.Д. Санжеев, Б.Я. Вла-димирцов, Г.И. Михайлов, А.И. Уланов, Н.О. Ша-ракшинова, Н.Л. Жуковская, С.Ю. Неклюдов, С. Дулам). Сакральный характер бурятской Гэсэриа-ды, символичность всех ее элементов обусловлены своеобразием общемонгольской мифологии, ее аксиологическим содержанием, значимостью в жизни кочевых народов.

Известно, что прибайкальские буряты являются последовательными политеистами. Они почитают 99 тенгриев. Каждый род почитает своего тенгрия-покровителя. В шаманизме предки рассматриваются как заступники и представители перед божеством-тенгрием. Такая развитая система политеизма связана с реминисценцией тотемизма, т.е. совершающий обряд носит на одежде бляху с изображением зверя. Это изображение указывает на принадлежность к данному роду, восходящему к мифическому прародителю-зверю. В этом прослеживается не конвергенция, а генетическая связь. История появления эхирит-булагатов восходит к началу нашей эры и к той этнической стихии, из которой вышло племя Ашина в V в. н.э. Когда буряты появились в Прибайкалье, орды Ашина там уже не было, поэтому можно сказать, что существуют две параллельные линии, вышедшие из одной культурной стихии, а именно из древнемонгольской сяньбийской культуры [Гумилев, 1967, с.81-82].

Историко-этнические связи бурятского народа помогают пониманию и герменевтическому осмыслению многих сложных вопросов эпоса, включая его поэтику. Для решения этих проблем требуются совместные усилия не только фольклористов, лингвистов, текстологов, но также ценными могут оказаться сведения историков, этнографов, археологов. Художественно-типизированное отражение действительности является специфической особенностью эпического произведения.

Из реальной жизни отбираются наиболее характерные и значащие элементы, важные исторические события в жизни разноязычных контактирующих народов. Общий исток эпических произведений разных народов объясняется наличием былой исторической общности.

Результатом длительных контактов прамон-гольских и пратюркских культур явился сложный этнокультурный субстрат, на котором продолжилась и вместе с тем началась история суперэтнических образований кочевых племен Центральной Азии, начиная от Хуннской империи и кончая Монгольской [Коновалов, 1999, с.190].

Многочисленные исследования свидетельствуют о том, что следы взаимодействия разных племен Прибайкалья прослеживаются в древнем ядре эпоса бурят, калмыков, монголов, алтайцев, хакасов, якутов, тувинцев. Так, в бурятском улигере о Гэсэре прослеживаются поразительные параллели с названиями тех местностей, с которыми связана этническая история предков бурят-монголов. Упоминаются названия местностей, гор, рек и долин: Алтай, Хухэй, Хангай, Морэн-гол, Мунхэ далай, Ха-тан гол, Ангара, Зулхэ, Манзан шара далай, hумбэр уула, Хулэр Мунгун Добуун, Элигэн Хара Булаг и многие другие. Хара Булаг или Хаара Усу является тюрко-монгольским топонимом, а именно названием рек, ключей, источников.

Относительно места действия в эпосе «Гэсэр» С.Ш. Чагдуров пишет, что «названия Мурэн гол, Хатан гол, где жили жены Гэсэра, Хатан уула и Найжан гол можно обнаружить на картах, составленных после экспедиций В.И. Роборовско-го, П.К. Козлова, Г.Е. Грум-Гржимайло в районе к северу от Тибета, «начиная от области Хотан на западе с древней столицей Хотан, которая была воздвигнута на реке Хотан-Дарья на рубеже нашей эры или еще раньше, и кончая рекой Катунь на Алтае и поселком Хоту около оз. Кукунор на востоке. Чуть южнее оз. Кукунор начинается Найджин гол, которая берет начало в предгорьях хребта Гурбу-Найджи. Есть немало ключей под названием Хатан, Хотун (например, Хатун мин-ган булак, Хотун там), есть и горы Катын. Трудно сказать, кому принадлежат эти топонимы – тюркам или монголам. Скорее всего и тем, и другим. Но весьма любопытно то, что именно топонимика этого района (см. карту, составленную по сведениям маршрутной съемки Г.Е. Грум-Гржимайло в 1889-1890 гг.) сохранила имя легендарного Гэ-сэра: колодец Гэсэряндунь (ср. река Шебендунь) в окружении таких явно монгольских топонимов, как оз. Толи, колодцы Хашибулакъ, Гашунъ, Ха-тамутаму, Эртемурь и другие. Получается, таким образом, картина с довольно определенными географическими координатами. С одной стороны, в Гэсэриаде события локализуются вокруг знаменитой эпической диады топонимов – Алтай и Хухэй, а с другой – Кухистан (Мавераннахр)» [Чагдуров, 1980, с.40].

Б.Я. Владимирцов также упоминает подобные параллели: «Конь Гэсэра пасется вместе с изюбрами на склонах Алтая, Хангая, Хухэя, которые особенно широко известны в героических эпопеях западной Монголии. Алтай и Хангай – это родина ойратов и всех западных монголов, Хан Хухэй – родина баятов [Владимирцов, 1923, с.23]. Устанавливая этимологию топонимов орхонских надписей (в частности, Алтай от слова «золотой», Хангай – «насытившийся» или, возможно, лучше «насыщающий»), Б.Я. Владимирцов отмечал употребление этих названий в ином, нетопонимическом значении: Алтай – «горная страна с альпийскими лугами». Следует добавить, что баяты употребляют слово Алтай в значении «родные кочевья» и даже приветствуют друг друга словами: Танай Алтай хаа байна? Где Ваш Алтай? [Дарба-кова, 1969, с. 200]. Вероятно, от племен Западной Монголии триада перешла в бурятский эпос.

Очевиден тот факт, что устное творчество народов Южной Сибири и Центральной Азии в целом и бурятский эпос в частности тесно связаны с тюрко-монгольской эпикой благодаря процессу государственно-племенной консолидации тюркомонгольских народов. В этом плане Гэсэриада – ценный источник для изучения литератур, фольклора, этнографии, языков, верований народов упомянутого региона. Общий этногенез и этнокультурные традиции нашли отражение в эпических текстах бурятской, монгольской и тибетской версий Гэсэриады. Проведенный Б.С. Дугаро-вым детальный сравнительно-сопоставительный анализ небесного пролога в контексте тюркомонгольской эпической традиции, выявление во всех трех версиях и их вариантах концепта небесного героя; исследования текстологического характера Я.И. Шмидта, С.А. Козина, С.Ю. Неклюдова, Л. Лигети, В. Хайссига, Л. Леринца, Р. Амайон, Х. Пэрлээ, Ц. Дамдинсурэна, С. Дулама, Ц. Жамцарано, А.И. Уланова, Н.О. Шаракшино-вой, Б.М. Нармаева, Е.О. Хундаевой, Д.А. Бурчи-ной и других ученых подтверждают вышеизложенную мысль о сходстве центральноазиатских версий эпоса о Гэсэре.

Возможно, также из Тибета проникли следующие детали Гэсэриады – изображение рождения сестер главного героя «по-буддийски»: из темени, из правой подмышки, из пупка. Хормуста-хан в монгольском фольклоре, очевидно, появился значительно раньше, чем был зафиксирован в монгольской литературе. В ладакской версии небесным отцом Гэсэра является Хормуста, а в других тибетских версиях – белый Брахма. Но для монгольских народов более приемлемым мог оказаться Хормуста» [Хундаева, 1981, с.134-135].

В бурятских версиях Гэсэриады есть и другие сюжеты, общие для эпосов всех монгольских народов: случай с Агсагалдаем (его предательство), козни Хара Сотона (дяди Гэсэра), помощь служанки врагу (вариантом последнего является сюжет о враге в собственном лагере героя). Мангас также является персонажем эпических произведений всех монгольских народов.

Вместе с тем бурятская версия имеет и свои типичные черты: скупая обрисовка батальных сцен, подробное описание приключений главного героя до совершения им героического подвига; приведение в негодность оружия и сбруи богатыря слугой, запуганным мангасом; необычайная активность представителей верхнего мира.

Безусловно, эпос о Гэсэре является коллективным творением народов кочевой цивилизации Центральной Азии и Тибета. Наиболее богатыми сюжетами сказаний о Гэсэре оказались Унгинская долина, Предбайкалье и долина Огненной реки, правого притока Хуанхэ в его верхнем течении, т.е. кочевье племени цзо-гэ-лин в Верхнем Амдо.

Таким образом, Гэсэриада как форма поэтического освоения мира играла в прошлом исключительно важную роль в духовной жизни бурятского народа, в историческом процессе формирования его как этноса.

Долговременное духовное единство обитателей Центральной Азии и Южной Сибири с древнейших времен обусловило относительную однотипность формирования и развития их мифологического и эпического сознания. Однако эти традиции характеризовались также и определенными чертами самобытности. Необходимо отметить, что этногенез и этническая история в рассматриваемом регионе в периоды древности и средневековья представляют несомненный научный интерес и способствуют исследованию сложных вопросов эпоса, в частности, сущности мифологических представлений и сюжетов, их генезиса, символики образной системы, культо- вой специфики пантеона божеств, своеобразия поэтико-стилистической структуры, ономастики, языковых особенностей и других.