Изменения смысловой структуры глаголов эсоции в Древнерусском тексте

При рассмотрении особенностей лексической системы древнерусского языка одно из центральных мест по праву отводится анализу семантики глагольного слова, так как именно глагол обладает наиболее сложной семантической структурой, разнообразием грамматического оформления и ведущей ролью в организации высказывания. В связи с этим важность приобретает установление и описание семантических изменений, происходящих в смысловой структуре 2 глагольных словоформ, что позволит уточнить системные отношения, складывающиеся между лексемами в тот или иной период развития языка.

В центре нашего внимания находятся семантические изменения, происходившие в смысловой структуре эмотивных глаголов в древнерусском тексте, которые рассматриваются на примере Сказания о Борисе и Глебе, вошедшего в состав Успенского сборника XII— XIII вв., и Ипатьевской летописи.

Применительно к анализу данного языкового материала под эмотивными глаголами в работе понимаются глаголы действия, состояния и отношения, обозначающие эмоциональные переживания и их проявления и реализующие семантический признак ‘эмоциональное переживание’. Данный семантический признак имеет статус категориально-лексической семы. При этом глаголы могут обозначать эмоции и содержать категориально-лексическую сему ‘эмоциональное переживание’ в прямом значении (мы называем такие глаголы собственно эмотивными) либо приобретают эту способность в результате переноса значения (мы называем их дери-вационно-эмотивными).

Эмотивные глаголы могут означать: процесс эмоционального переживания (веседитисгА, ВЪ^АЮСИТИ, ВЪ^рАДОВАТИСГА, ДЮБИТИ, НбНАВИД'ЬтИ, поскорвфтм, П0СТ'ЫДМТИС1А, РАД0ВАТИС1А, СКЪрБ'ЬтМ, уЖАСАТНСГА, уллилитисга, упъвдти и др.); следствие эмоционального переживания (плакати, плакатиса, просль^итмсга и др.); эмоциональное воздействие (веселнти, оскървити, покомти, прогнФвАти, съмЬ’тити, ут±шити и др.); в лингвистической литературе эти лексемы определяются как каузативы. Глаголы эмоционального переживания и следствия эмоционального переживания обозначают процесс, отнесенный к сфере субъекта, глаголы эмоционального воздействия - процесс, отнесенный к сфере объекта.

Значимыми в семантической структуре эмотивных глаголов являются следующие интегральные семы: ‘характер процесса’, ‘характер субъекта’, ‘характер объекта’, ‘отнесенность процесса эмоционального переживания’, ‘характер эмоции’, ‘интенсивность эмоционального переживания’.

Существенным представляется разделение эмоций на положительные (обозначенные глаголами въ^любити, въ^рддовдтисА, любнти, умилитисга, упъвдти и др.), отрицательные (обозначенные глаголами нендвидФти, постъ1дитис1А, гнушдтисга и др.) и нейтральные (обозначенные глаголами ПОУ^ДИТИСА, ДНВНТИСА, И^умФтИСА, ^ДИВЛ1АТИСА, У^ДИТИСА И Др.).

Релевантной является степень интенсивности эмоционального переживания - высокая, средняя, низкая. В определении степени интенсивности эмоционального переживания, обозначаемого тем или иным глаголом, мы опирались прежде всего на данные исторических и толковых словарей, позволяющие выстроить синонимические ряды с учетом этого семантического признака, а также анализ контекста.

Вслед за С.П. Лопушанской, в работе разграничиваются семантические изменения двух типов: семантическая модуляция и семантическая деривация. Понятие семантической модуляции включает в себя такие изменения в смысловой структуре слова, при которых сохраняется категориально-лексическая сема, реализуются синонимические отношения данного слова, сложившиеся в рамках исходной лексико-семантической группы. В отличие от модуляции, семантическая деривация - процесс, приводящий к разрушению категориально-лексической семы, образованию новых лексических единиц, входящих в другие лексико-семантические группы [2, с. 15].

Для всей средневековой, и в том числе древнерусской литературы характерна ориентация на канон, образец: в ее системе координат именно традиции всегда являлись главной точкой отсчета как для создателей текстов, так и для читателей [3, с. 3]. Летописный текст, сосредоточенный в основном на событиях, не отличается богатством палитры описываемых психологических состояний, в похожих ситуациях эмоции повторяются и часто лишь называются. Исключение, пожалуй, составляют фрагменты, связанные с более подробным описанием исторических личностей, или жития святых, в которых эмотивная лексика выполняет характерологическую функцию.

Одним из важнейших психологических переживаний в летописном тексте оказывается любовь, которая чаще всего обозначена бесприставочным глаголом любнти и глагольно-именными сочетаниями с существительным ЛЮВЪ1.

Лексема любнти «испытывать глубокую привязанность, расположение к кому-либо» (СРЯ, вып. 8, с. 327) в древнерусском языке обозначала недифференцированный (состояние-отношение) процесс эмоционального переживания высокой степени интенсивности, направленный на одушевленный, конкретный объект.

При этом в смысловой структуре глагола могли происходить модуляционные семантические изменения, связанные с лексическим замещением позиции объекта - объектом мог быть человек (прямое значение): тФмъ же н шць его не лювАше бФ во СР двою шцю (ЛИ ОК. 1425, 66), Д^Ъ ВО ЛЮБАЩА(А Л\А ЛЮБЛЮ (там же, 51); объектом могло быть животное (модуляционное значение): конь его же любишн и Ф^дишн на нем (там же, 28-29).

Помимо обозначенного выше значения, глагол любнти имел также и значение «чувствовать склонность, интерес, влечение, тяготение к чему-л.» (СРЯ, вып. 8, с. 327). В этом значении рассматриваемый глагол также реализует дифференциальный признак «процесс эмоционального переживания», процесс является отношением, а переживание - положительным чувством, характеризующимся средней степенью интенсивности. Объект отношения в этом случае является неодушевленным, конкретным либо абстрактным.

Модуляционные семантические сдвиги, приводящие к формированию новых значений, например «любоваться» (там же), происходят, когда в контексте эмоциональное переживание направлено на конкретный неодушевленный объект: и послаша ему меуь и ино щружье щнъ же приимъ науд ЛЮБНТИ И ХВАЛИТИ И цФлОВДТИ ЦсрА (ЛИ ок. 1425, 59). В приведенном фрагменте вызывает интерес сочетание haya любнти; в тексте летописи для обозначения возникновения данного эмоционального состояния-отношения обычно используются приставочные глаголы, например, въ^любити «полю- бить, принять» (СДР, т. II, с. 80). Наличие лексического указания на начало действия (haya любнтн), развертывающегося в определенной ситуации наряду с конкретными действиями хвАлити, цФловатн, позволяет говорить о том, что обозначение эмоционального переживания здесь неразрывно связано с его внешним проявлением.

В современном русском языке глаголы эмоций в результате семантической деривации могут обозначать ментальную или речевую деятельность. Ранее предпринятый анализ употребления эмотивных глаголов в старорусском житийном тексте [1] показал, что семантические изменения в их смысловой структуре носят только модуляционный характер. Анализ летописного текста подтверждает то, что категориально-лексическая сема ‘эмоциональное переживание’ является сильным семантическим признаком, не подвергавшимся нейтрализации. Однако в тексте летописи все же встречаются глагольно-именные сочетания, по отношению к которым можно говорить о семантической деривации.

Глагольно-именные сочетания с древнерусским существительным лювъ1, имеющим прямое значение «любовь, привязанность» (СДР, т. IV, с. 479), выражают эмоциональное переживание. Однако в контекстах, характеризующих политические взаимоотношения государств и их представителей, лювъ! приобретает значение «мир, согласие», причем под миром может подразумеваться «мирный договор», например: шружьемь свонмъ. тдкую любовь и^вФстнти. и оутвФрдитн (ЛИ ок. 1425, 13), где н^вФстнти означает «подтвердить, утвердить, засвидетельствовать», а оутвФрднти - «установить»; створити ЛЮБОВЬ САЛ\ИЛ\И Цсрн. И СЪ ВСФмЪ вогдрьствомъ (там же, 18 об.), где створити любовь означает «заключить мир»; иже помъюлнть ГО стрднъ! Рускънд. рд^друшнти тдковую любовь (там же), а рд^друшити любовь - «нарушить мир». В приведенных контекстах, характеризующих взаимоотношения между Русью и Византией, существительное любъ! не реализует семантику эмоционального переживания, а используется для описания процесса установления официальных дипломатических отношений. Все приведенные при меры представляют образцы деловой письменности - тексты договоров Руси с Византией. Употребление конструкций с существительным любъ! (= мир, согласие) находим и в повествовательных фрагментах летописи: Х0¥Ю нмФт! л\нръ с тобою твердъ и любовь; хоую имФти любовь съ цдре" Гргкцькъ1л\ъ св'кршену; хоую илсЬти л\иръ н свФршену любовь съ всакъшъ. и велнкъьмъ цсрл\ъ ГрФцьки" (ЛИ ок. 1425, 28 об. - 29), и в Сказании о Борисе и Глебе: ПОСЛА же КЪ ворнсоу ГЛГА ВрАТе ХОУЮ съ товою лювъвь имФти (СкБГХП, Юб), однако и здесь конструкции носят характер устойчивых формул.

Вероятно, под влиянием глагольноименных сочетаний с существительным любъ! (= мир, согласие) в смысловой структуре глагола лювити происходят деривационные семантические изменения, приводящие к нейтрализации категориально-лексической семы ‘эмоциональное переживание’ и актуализации категориальнолексической семы ‘социальные отношения’, в результате чего появляется функционально ограниченное значение, которое может быть сформулировано как «пребывать в мире»: да оумирилгсА с вами ГрФкъь ДА лювимъ другъ другд (ЛИ ок. 1425, 13). В основе данного семантического переноса лежит переосмысление субъекта и объекта как обобщенного (а не индивидуализированного): в приведенном фрагменте описаны взаимоотношения двух государств, а не эмоциональные переживания конкретных людей.

Эмоциональная палитра Сказания о Борисе и Глебе определяется тремя основными чувствами: любовью, печалью и радостью. Глаголы эмоций в тексте реализуют свой семантический потенциал, неся при этом определенную функциональную нагрузку.

Чувство любви обозначено в памятнике глагольными лексемами любнтн и въ^любити, производными от них причастными формами, а также словосочетаниями с существительным любъвь. Любовь является основой христианского вероучения, поэтому в тексте описание этого чувства играет важную роль при характеристике персонажей. По отношению к этому чувству оказываются определены все центральные действующие лица. Так, святой Борис характеризуется автором следующими словами: о таковъшхъ во peve притъуьникъ СНЪ Б'ЫХ'Ь оцю послоушьливъ И ЛЮБИИМЪ предъ лнцьмь мтре свокгд (СкБГ XII, 9а). Форма страдательного причастия прошедшего времени образована от глагола любити в значении «любить, чувствовать привязанность к кому-либо» и указывает на протекание положительного чувства, направленного на субъект. Контекст не содержит уточнителей интенсивности данного переживания, однако положительная характеристика святого получает дополнительное усиление за счет указания на авторитетный источник оценки - Приточника, составителя книги притчей, - библейского царя Соломона. Причастная форма от глагола любити используется и для характеристики отношения самого Бориса к его приближенному -отроку Георгию: ваше же сь родъмь оугринъ. илхьиьлхь же гешргин. и в^дше ВЪ^ЛОЖНЛЪ ид нь гривьноу ^ЛАТОу и нФ лювимъ Борисъмь паус лиЬръ! (там же, Нг). В приведенном фрагменте содержится контекстуальный уточнитель, указывающий на силу чувства - паус лх'Ьръ! («сильнее меры», «безмерно»),

Любовь определяет не только взаимоотношение святого Бориса с близкими людьми, он характеризуется и как возлюбленный Господом: ^Ане кго же гь въ^люби а а^ъ погнахъ (там же, 13а). Данный фрагмент приводится авторами Словаря древнерусского языка (XI-XIV вв.) в качестве одной из иллюстраций прямого значения глагола въ^лювити - «полюбить; принять» (СДР, т. II, с. 80). Однако, учитывая специфику значения имени существительного Господь, обозначающего Субъект эмоционального переживания, в данном случае можно говорить о наличии у глагольной словоформы значения «избрать» (там же, с. 81). Глагол въ^любити указывает на то, что святой был отмечен Божией милостью. Важным для характеристики святого является тот факт, что слова эти вкладываются в уста Святополка - убийцы Бориса.

Святополк тоже определен через отношение к чувству любви. Так, для его харак теристики используются следующие языковые единицы: глагол любити в прямом значении употребляется в отрицательной конструкции и описывает отношения Святополка с отцом - т^мь же м не лювл1Адше кго володилхиръ. дкъ1 не отъ севе кмоу соущю (СкБГ XII, 8в); словосочетание лювъвь илгЬти, в котором существительное лювъвь в переносном значении «мир, согласие, мирный договор» используется в прямой речи, скрывающей истинные намерения Святополка - ПОСЛА же КЪ ворисоу ГЛ1А врдте ХОУЮ съ тобою лювъвь илх’Ьти (там же, 106); глагол въ^лювити в прямом значении включен в изречение библейского царя Давида и связывает действия Святополка со злобой и неправдой - въ^лювилъ кси ^ъловоу пдуе влгост'ыпТ непрдвьдоу неже глаголаати прдвьдоу. ВЪ^ЛЮБИЛЪ КСН ВЬСГА ГЛЪ1 потопьнъка и 1А^Ъ1къ льстьвъ (там же, 15а-156). Таким образом, в целом Святополк описывается как человек, лишенный чувства любви, что составляет существенную часть его характеристики.

Понимание любви в рассматриваемом тексте отражает представления об идеале христианской жизни: тъклхо полхощь wt довръ Д'ЬлЪ н ОТЪ npABOB'kpHIA и отъ нелицелх'Ьрьнъна лювъве (там же, 10а). В данном случае автором Сказания приводится изречение из книги Екклесиаста, авторство которой приписывается библейскому царю Соломону, славившемуся своей мудростью. Существительное любъ< употреблено в прямом значении «любовь, привязанность» (СДР, т. IV, с. 479) и сочетается с прилагательным нелицелиЬрьнъш, что значит «непритворный, нелицемерный» (там же, т. V, с. 294). «Нелицемерная любовь» оказывается в одном ряду с такими понятиями, как доброта и правоверие.

В рассматриваемом тексте актуализируются и парадигматические отношения лексем, означающих эмоциональное переживание любви. Так, в следующем контексте употреблены антонимичные глаголы иендвид-Ьти и любити: апслъ же иже peve БА ЛЮБЛЮ А ВрдТА СВОКГО НеНДВИДИТЬ лъжь ксть (СкБГ XII, 9в). Неидвид'Ьти в Словаре древнерусского языка (XI-XIV вв.) зафиксирован в значении «ненавидеть, ис- пытывать отвращение» (СДР, т. V, с. 306). В контексте антитеза актуализирует представления о том, что любовь к Господу не может соседствовать с ненавистью к брату, нелюбящий брата не любит и Бога. Обращает на себя внимание следующий факт: причастие ненАКИД1АИ в тексте Сказания соотносится с дьяволом, называя его постоянную характеристику, на что указывает контекстуальный уточнитель искони - ВидФвъ же дигаводъ и искони нендвидган доврд yabka (СкБГ XII, 10в). Таким образом, любовь как чувство, связанное с добром, имеющее божественную христианскую природу, противопоставляется ненависти - чувству, в основе которого лежит злоба, зависть и которое связывается с дьяволом. Первое концентрируется прежде всего вокруг святых Бориса и Глеба, носителем второго выступает Святополк.

Эта эмоциональная доминанта сохраняется и во фрагменте из Ипатьевской летописи, в котором описывается убийство Бориса и Глеба. Здесь любовь также становится мотивом того или иного поступка и объясняет отношение персонажей между собой. Так, в летописном тексте эксплицированы дополнительные оттенки взаимоотношений между святым Борисом и его отцом Владимиром: и падкаса по шци кедми. АЮБИМЪ ВО Б'Ь ШЦМЬ. ПАУН КСИ* (ЛИ ок. 1425, 49 об.). Причастная форма дюбнмъ образована от глагола дювити в прямом значении. Важную смысловую нагрузку в данных фрагментах несут контекстуальный уточнитель пауи всн^х («сильнее всех»), характеризующий силу отцовского чувства.

Таким образом, семантические изменения в смысловой структуре эмотивных глаголов, употребленных в древнерусском тексте, как правило, носят модуляционный характер. Случаи семантической деривации ограничены функционально: они отражают традиции деловой письменности и представляют древнерусскую языковую стихию (на это указывает их отсутствие в языке церковнославянских памятников). Глагольно-именные словосочетания, реализующие новые (не эмотивные) значения, носят устойчивый терминологический ха- рактер. Реализация глаголами специфических функций (например, характерологической) обусловливает появление дополнительных смысловых оттенков в семантике данных словоформ.