Языковая игра как источник вариативности

Принадлежность языка к культуре подтверждается тем, что как в плане содержания, так в плане выражения он является творением определенного человеческого общества, социальной сущностью. В аспект артефактов языка включаются разнообразные явления: слова и прочие языковые формы в их звуковой и письменной оболочке; недаром Витгенштейн, а за ним и Росси-Ланди и некоторые другие философы и лингвисты уподобляли элементы языка орудиям, разрабатывая орудийную теорию устройства языка. Вариативность — фундаментальное свойство языка. Языковое варьирование может быть со стороны говорящих намеренным и непроизвольным. К намеренному часто прибегают в художественных целях. Но оно может широко использоваться в игровой функции. Люди часто играют словами, языком. Такая игра привлекает доступностью, но вместе с тем позволяет выразить определенные эмоции. В своем известном труде «Номо ludens» Й. Хейзинга отмечает ряд функций игры в человеческом обществе и сферы ее проявления. Он пишет об элементах игры в правосудии в политической жизни, в войне и в искусстве, в философии и в поэзии, он подробно разбирает понятие игры в языке, но почти не касается игры с самим языком. А между тем язык такой же объективный для отдельно взятого человека элемент культуры, как и всякие иные ее проявления, он может стать объектом игры и использоваться в игровой — людической — функции [1, c. 367].

Э. Сэпир в статье «Аномальные речевые приемы в нутка» пишет: «Любопытную лингвистическую и культурную проблему представляет использование в речи различных языковых средств, косвенно указывающих на социальное положение, пол, возраст или другие характеристики говорящего, адресата или того лица, о котором говорят, без называния этих характеристик напрямую. Подобные импликации есть в любом языке, и чаще всего они выражаются при помощи особых слов или выражений. В языке нутка имеется возможность, а часто и обычай включать в речь информацию о физических свойствах человека, к которому обращаются или о котором говорят, используя для этого отчасти суффиксальные средства и отчасти «игру согласными»» [5, c. 439]. Явления консонантной и вокалической игры представлены также в индейских песнях. В текстах песен часто встречается «испорченный язык, но изучение особенностей песенного языка в большинстве случаев показывает, что обычные языковые формы изменяются в соответствии с определенными стилистическими нормами.

Использование знакомых языковых форм для наименования новых предметов и ситуаций соответствует фундаментальной черте человеческой психики, состоящей в том, что человек способен воспринимать новую информацию только на основе уже имеющейся информации. Прежнее наименование, ассоциирующееся с некоторыми уже известными представлениями, оказывается тем мостиком, который человеческое сознание перебрасывает от известного к неизвестному. Использование известных форм для выражения нового содержания принимает двоякую форму. Оно происходит либо путем их использования в целостном виде способом переосмысления (например метафора), либо путем их реорганизации (составление новых единиц их готовых элементов по определенным моделям — как в словообразовании, так и в синтаксисе [1, c. 234].

Созданные по «закону случая» структурные аномалии разной протяженности и сложности сводятся, по мнению И. А. Каргаполовой, к трем основным типам: антиграмматизмам, аграмма-тизмам и метаграмматизмам. Антиграмматизмы создаются нарушением кодифицированных правил и норм естественно-коммуникативного языка. Их прообразами часто становятся «осуждаемые», просторечные или гиперкорректные формы (ср. «bestest», «mostest»). Аграмматизмы возникают там, где говорящие игнорируют правила конкретного естественно-коммуникативного языка или создают, параллельно с ним, свои собственные. Метаграмматизмы создаются по реальным или ложным моделям иностранных или архаических языков и псевдодиалектов. Художественная речевая деятельность не ограничивается технико-поэтическим измерением, и эксперименты с языком, порождающие такие явления, как «заумь», «бессмыслица», «словесная эквилибристика», следует понимать в самом широком смысле — как вид общественнокультурного поведения. Акоммуникативность лудической речи означает не ее отсутствие или невозможность, а особый ее тип — «символическое общение». Лудологическая теория должна объяснить потребность в такой коммуникации и раскрыть секрет ее привлекательности для говорящих [3, c. 17]. Во многих случаях эффект языковой игры можно считать достигнутым только при осознании его адресатом, ибо в самом условии осуществления этого процесса лежит апелляция к языковому чутью собеседника. Ассоциативный контекст слова как условие реализации эффекта языковой игры предполагает панорамное (объемное) видение языковых фактов и деятельностное отношение к их интерпретации. Сам процесс его опознания, как отмечает Т. А. Гридина, создает игровую ситуацию, дает работу творческому воображению. Ср.: переосмысление исходного афоризма: Бедность не подарок, не пирог, не порог (в лучшую жизнь), бедность — за порог. Ассоциативный контекст восприятия этих выражений образуется не только актуализацией оценочных коннотаций антонимического противопоставления бедность — богатство, но и игровой контаминацией образного значения узуального афоризма и образного смысла функционально-ситуативных эквивалентов [2, c. 441].

Языковая игра — один из путей обогащения языка. Множество явлений, которые можно квалифицировать как игру, переставшую быть игрой. Ср. «формульные выражения» — сравнения (злой как собака), метафоры (свежий ветер, же- лезная воля), генетивные конструкции (реки крови) и т. д., которые стали уже общеязыковыми. Долго не осознавалось (и не полностью осознается до сих пор), что языковая игра, может быть, бессознательно, преследует не только сиюминутные интересы (заинтриговать, заставить слушать), но она призвана выполнять и другую цель — развивать мышление и язык. Полностью освоено мышлением то, что освоено языком. Мысль, для которой язык нашел краткое и четкое выражение, становится достоянием народа и народного мышления, и это мышление может подниматься на следующую, высшую ступень. Язык закрепляет достижения мышления [4, c. 26].

Языковая игра многообразна. Мы остановимся на некоторых формах этой игры, проявляющихся в варьировании слов, их форм и значений. Нередко придуманные таким образом слова входят в словарный состав языка. В современной Франции процесс словотворчества настолько развит, что трудно перечислить всех авторов, чьи произведения изобилуют игрой слов. Анализ примеров с игрой слов показал, что игра часто основывается на омофонии:

«Dès que les sourcils poussent, les soucis viennent» (Jules Renard);

– L’ ouϊe de l’oie de Louis a ouϊ .

– Ah oui ? Et qu’a ouϊ l ’ouϊe de l’oie de Louis ?

– Elle a ouϊ ce que toute oie oit …

– Et qu’ oit toute oiе

– Toute oie oit , quand mon chien aboie le soir au fond des bois, toute oie oit ouah ! ouah ! (Raymond Devos).

Мы считаем вслед за Гридиной, что эффект языковой игры основывается на ассоциативном подражании слова — ассоциативной валентности слова, допускающей варьирование при совмещении его плана выражения и плана содержания. В контексте реализуется та или иная частная ассоциативная валентность слова — фонетическая, семантическая, лексическая, словообразовательная, синтаксическая. На фонетическом уровне языковая игра реализуется с помощью различных приемов, таких как анаграмма, палиндром, звукоподражание, звукосимволика, а также различные фоносемантические сближения слов. На фонетическом уровне приемы языковой игры включают: а) звуковой повтор: «Aimable souvent est sable mouvent (Robert Des-nos);

«Mes amours? Je me suis éprise . Je me suis méprise . Je me suis reprise » (Cecile Sorel);

• б)    омофоническое сближение слов: «La pipe au papa du pape Pie pue» (Jacques Prevert);

«C’est la vie:

L’oiseau cru fait cui-cui

L’oiseau cuit ne le fait plus» (Raymond Queneau);

« Etonnament monotone et lasse

Est ton ame en mon automne, hélas» (Louise de Vilmorin);

• в)    «рифмованное эхо»:

«Je t’enlacerai …. Tu t’enlasseras » (Louise de Vilmorin);

« On est comme on naît » (Frederic Dard).

При этом нередко сюда подключаются и различные графические приемы, как, например, разделения слова на части:

«Décochons, décochons, décochons des traits

Et détrui , et détrui , détruisons l’ennemi

C’est pour sau , c’est pour sau , c’est pour sauver la patrie» (Alfred Jarry).

Языковая игра в полной мере реализует свой деятельностный, творческий потенциал благодаря способности нестандартных единиц распространять комический или сатирический смысл на более широкое текстовое пространство вплоть до создания особой художественной концепции. В качестве текстовых средств выступают каламбуры, многозначные лексемы, значение которых проясняется окружающим контекстом. Например:

«A Paris

Je n’ai pas ri

C’était un pari

Avec le Roi Henri ... (Jean Louis Le Dizet)».

Довольно часто используется намеренное искажение орфографического облика слова с целью создания комического эффекта:

«Si j’étais pocheteû

Je serais ivrogneû

J’aurais un nez rougeû

Une grande boiteû».

На морфологическом уровне языковая игра основана на сознательном нарушении фономорфологического восприятия лексических единиц: Oeil — «глаз» — oeilerie «разглядывание»; majeur — «совершеннолетний» — majeuration «процесс взросления».

Звуки иноязычных лексем представлены французскими буквосочетаниями:

please — plize «пожалуйста»; foot — foute «ступня»; week-end — ouiquinde

«выходные»; of course — oeuf corse «конечно», во французском варианте обозначает в бук- вальном прочтении «корсиканское яйцо». Большинство говорящих, независимо от уровня их коммуникативной компетенции, имеют ясное представление о речевой норме, отклонения от которой оценивают в терминах смешного.

Исходя из анализа примеров, можно предположить, что языковая игра франкоговорящих в значительной мере сформирована такими типами, как рифмические и каламбурные. Языковая игра — при всем многообразии средств и приемов — действительно становится определенным стандартом мышления и самовыражения и охватывает все сферы человеческой жизни.