Языковая реализация и феноменологическая функция символа "дом" в поэме М. Цветаевой "Попытка комнаты"

Введение. В последние десятилетия когнитивная лингвистика ощущает острую потребность исследовать языковую природу символа, поскольку «именно через язык про- является как национальный характер, так и национальное самосознание» [7, c. 15]. Исследование языковой реализации символа позволит оперировать им как единой смысловой структурой в практике порождения и декодирования текста.

Дом – универсальный образ мирового порядка, в центре которого находится человек. Известный французский археолог и этнолог А. Леруа-Гуран, считал дом жизненно необходимым освоением времени и пространства: «низшего» – места обитания (как гнездо или нора у животных) и «высшего» – города, страны, мира. Под освоением, по мнению А.К. Байбурина, следует понимать семантиза-цию пространства – его «обрастание» содержанием, «всем многообразием связей с самыми различными уровнями модели мира человека» [3, с. 17–18]. К. Юнг отождествлял архетипы с символами: это универсальные образы, унаследованные коллективным бессознательным людей одной культуры. Благодаря многовековым усилиям человеческого духа, символы создают обширную общенациональную систему упорядочивающих мир мыслей [11, с. 250–251]. Дом – один из них, и значимость этого архетипа не только в древнем, но и современном национальном сознании до конца еще не оценена, а в эпоху забвения многих национальных традиций и появления так называемого человека мира особо актуальна.

По нашему мнению, языковой анализ символа «дом» позволит раскрыть тайну одного из самых трудных для понимания произведений М.И. Цветаевой «Попытка комнаты». Поэма написана 6 июня 1926 г. и изначально была задумана как ментальное пространство свидания с Б.Л. Пастернаком. М. Цветаева вела с ним переписку – трогательный эпистолярный роман. В жизни они не могли встретиться: он в России, она – в эмиграции, у обоих были семьи, дети. В этот же день в письме Пастернаку: «Будет часок, пришлю тебе нашу встречу. – Речь идет о поэме “Попытка комнаты”… Я хотела дать любовь в пустоте» [6, с. 224, 240– 241]. Символ «дом» у Цветаевой становится комнатой – альтернативным миром для свидания, материализацией духовного мира и чувства поэтессы.

Семантико-семиотическая структура символа «дом». Символизация – это процесс означения перцептивно-обобщенным образом (‘дом’) или его деталями некоей абстрактной, непознанной субъектом реальности. Символ – это знак с тремя компонентами и двумя ступе- нями означения: 1) слово – 2) перцептивный образ, представленный как понятие, – 3) символическое значение; 1) – звуковая и буквенная форма слова дом и слов, содержащих сему ‘дом’; 2) – перцептивный образ ‘здание для жилья’ либо ‘жилье’ [10]; 3) – закрепленные за означающим символические значения. В их числе значения ‘дом как тело и душа, чувства человека’ и ‘дом как смерть (домовина)’ [8]. Перцептивный образ, выраженный словом, является означающим символа, а символическое значение – означаемым.

Означающее символа «двухслойно». Во-первых, это перцептивно-обобщенный образ жилья – ‘дом’. Во-вторых, это слова одной текстовой тематической группы [1], которые вербализуют в речи этот образ (или его детали) и в чью семантическую структуру входит сема ‘дом’. Само слово дом встречается в поэме в следующих контекстах: дом встречи, домов туннели, домов каналы, домов притоки, домов ущелья; трава не росла бы в дом, земля не вошла бы в дом . Кроме того, сема ‘дом’ включена:

• –    в однокоренное слово (домашность дали);

• –    родо-видовые номинации: комната, гостиница и дворец;

  – метонимические номинации: стена, пол, потолок, ставня, коридор, стул, письменный стол, рояль, лист сонатинный, бритвенный прибор .

Таким образом, означающее символа «дом» «рассеяно» по тексту тематической группой слов, содержащих в семантической структуре сему ‘дом’. Переход от одного денотата к другому осуществляет метонимия в широком ее понимании. С ее помощью обнаруживаются «все возможные – по смежности – связи реального предметного мира, который и воспринимается благодаря этому в подобии другому, таинственному и неясному миру сущностей» [4, с. 239–241].

Означаемое символа «дом» также вербализовано:

• 1)    это душа (гостиница Свиданье душ , дворец Психеи) ;

• 2)    любовь (Чтобы любовь в порядке Вся, чтоб тебе люба) ;

• 3)    сон (Не штукатур, не кровельщик – Сон );

• 4)    тот свет (Всем нам на «тем свету́» с пустотою сращать пяту Тяготенную).

Опосредованно значение ‘смерть’ включено со строки:

Над ничем двух тел ,

Потолок достоверно пел

Всеми ангелами .

О двух последних значениях (‘сон’ и ‘тот свет’) Цветаева писала Пастернаку: «Тот свет, Борис, это ночь, утро, день, вечер и ночь с тобою… Но мои встречи не в жизни, а в духе… Мой любимый вид общения – потусторонний: сон» [6, с. 333, 22].

В широком понимании миф – это особого рода перцептивное мышление, которое опредмечивает коллективные фобии, оформляет их в яркие и доступные образы массового ожидания, страхов и надежд. Миф возникает в любую эпоху в тех областях человеческого существования, где рациональная логика неуместна: в игре, искусстве, ритуале [2]. Лирика, материализующая переживание лирического героя, также территория мифа. Древнеславянское антропоцентрическое представление о доме как о двойнике человека [12], а о его убранстве как о конструкте внутреннего мира стало мифической реальностью «Попытки комнаты».

Связь между означающим и означаемым. Между компонентами символа – перцептивным образом, ‘комнатой’, и познаваемой метафизической сущностью ‘душа, любовь’ – возникает подобие. А.Ф. Лосев считал, что чувственный образ становится «методом» распознания означаемого и орудием его структурирования [5, с. 201–202]. Комната Цветаевой не просто интерьер: она материализует нюансы привычек, воспоминаний поэтессы и ее гостя. Так, бритвенный прибор напоминает о Пастернаке. Из детства в комнате возник лист сонатинный, ассоциирующийся не только с Цветаевой и Пастернаком, но и с их матерями, которые также играли на фортепиано. О детстве напоминает картина «Дуэль» из материнской спальни, топот детских ножек, наивные детские рифмы – « грифель – туфель – Кафель» [9, с. 106–107].

Феноменологическая функция символа. А.Ф. Лосев считал, что перцептивный образ конструирует феномен новой действительности [5, c. 202]. В поэме актуализирована феноменологическая функция символа. Жанр литературного сна, тем более сна, рождающегося на наших глазах, значительно влияет на специфику составляющих его символов. Стремление изобразить сам процесс материализации сна («попытка комнаты») приводит к изменению традиционного направления в символе. Если обычно акт означения направлен от означающего – чувственного образа к означаемому – абстрактному понятию, то в жанре сна, наоборот, означаемое (‘душа’, ‘лю- бовь’, ‘сон’, ‘смерть’) диктует возникновение образа-означающего. Именно эта особенность сновидения сближает его с другим фольклорным жанром – заклинанием. В письме Б. Пастернаку М. Цветаева писала о стихах как о заклятье [6, с. 191]. В«Попытке комнаты» феноменологическая функция проявляется в том, что, во-первых, мысли-жесты порождают детали пространства, а во-вторых, разрушающаяся в финале поэмы комната пророчит в реальной жизни смерть Р. Рильке.

Мысли-жесты материализуют детали комнаты. Новое пространство на глазах читателя формируют прислуживающие руки-жесты, как во дворце Чудовища из сказки «Аленький цветочек» [Там же, с. 190]. Это не просто руки, но мысли о жестах, материализующих предметы:

И легче рук, и чище Рук…

Прислуживают – жесты

В Психеином дворце.

Если раскинуть в стороны локти, то явится стол:

Стол? Да ведь локтем кормится

Стол. Разлоктись по склонности,

Будет и стол – настольности.

Рояль возникнет вследствие движения играющих пальцев:

На рояле играл?

Сквозит.

Стул вместе с гостем вырастет. Четвертой стены нет: Я запомнила три стены. За четвертую не ручаюсь . Вместо нее пустота за спиной, переходящая в коридор. М. Цветаева ее называет стена спины, стена хребта. Это некое шестое чувство спины предвидеть будущее, увидеть его вовсе не глазами, а почувствовать всем позвоночником. Именно это ощущение оказывается самым реальным, а будущее поражает, как выстрел. Отсюда и «шоковые» метафоры обо всем предвиденном спиной: разряд заспинный, разряд застенный, штыковая атака в тыл, сжим мозжечка, расстрелы. Из-за спины является и душа любимого человека:

Та стена, из которой ты

Вырос – поторопилась…, –

• т. е. предсказала героя раньше, чем он появился.

Коридоры ментальных домов, по Цветаевой, это духовные пути между героями и их будущее: свадьбы, судьбы, события, строки. Вот почему у поэта род занятий ко-ри-дорный. К жестам относятся и стихи-росписи, порождающие параллельный мир. М. Цветаева называет стихи «сонмами, коими насыщен воздух», – особой тонкой материей. В этой материи возможно возникновение всего: «Всех бывших и вновь желающих быть, всех небывших, но уже быть желающих» [6, с. 191]. Второе («все небывшие») – это мысли о возможном свидании, первое («все бывшие») – появление во сне на тот момент уже умершего Р. Рильке.

Разрушение комнаты пророчит в реальной жизни смерть Р. Рильке. Наиболее очевидна феноменологическая функция символа в приметах и вещих снах, где между компонентами символа устанавливаются причинноследственные отношения. В поэме герои встречаются в «недостроенной» комнате без четвертой стены и двери. В финале пространство разрушается: сначала исчезают стены, потом потолок достоверно плыл и… пел ангелами. По закону символического подобия разрушение дома ведет к смерти человека. Так и случилось, но уже в реальной жизни, когда через полгода, 29 декабря 1926 г., умер Р. Рильке – близкий друг и духовный брат Цветаевой. В письмах поэтесса призналась, что долгожданная встреча не состоялась из-за подмены: вместо Пастернака в комнату вошел Рильке. «Произошла любопытная подмена: стих писался во время моего крайнего сосредоточия на нем, а направлен был – сознанием и волей – к тебе. Оказался – мало о нем! – о нем сейчас (мертвом. – И.Я. ), т. е. предвосхищением, т. е. прозрением» [Там же, с. 191, 285]. Стихи стали «материальным поэтическим узлом» связи с Р. Рильке.

Б. Пастернак в письме к М. Цветаевой от 22 февраля 1927 г. писал: «Я мыслю “Попытку” обращенною к Rilke. Ты представить себе не можешь, как мне бы хотелось, чтобы всем движеньем своим она летела к нему. Нам нужно в живом воздухе трусящих дней, в топотне поколенья, иметь звучащую связь с ним» [Там же, с. 314].

Итак, в поэме «Попытка комнаты» актуализированы три означаемых символа «дом» – ‘душа’, ‘любовь’ и ‘смерть’. Цветаева материализует сновидческую комнату свидания с любимым человеком: чем конкретнее чувственное представление о пространстве, тем детальнее формируется образ гостя и чувство к нему. Названия реалий пространства возникают из мыслей о жесте. Так являются рояль, стол и стул, а также коридор, открывающийся за спиной героини. Феноменологическая функция символа заключается в способности Цветаевой создавать феномен новой реальности и предвидеть, как она сама в этом призналась в письмах Пастернаку, смерть Рильке. Ведь в примете и вещем сне, описываемом в «Попытке комнаты», – компоненты символа выстраиваются в условно-временной логике: если приснился разрушенный дом, значит, это к чьей-то смерти.