Языковые особенности создания образа человека-оборотня в художественном тексте

В последние десятилетия образ литературного персонажа активно изучается и описывается с лингвистических позиций (Артемова, 2002; Артеменко, 1998; Гусева, 2007; Ждано- вич, 2009; Закирова, 2007; Козеняшева, 2006; Наумова, 2009; Чернова, 2013, 2014; Шибанова, 2017 и др.). В основу лингвистического подхода к образу литературного персонажа положены понятие образа как индивидуального типа, бытующее в литературоведении [13, с. 2017], определение образа в философии как отражения фрагмента реальной действительности [7] и образ человека по данным языка в понимании Ю.Д. Апресяна [1], что находит свое отражение в ряде дефиниций. Исследователи, раскрывая смысл рассматриваемого феномена, считают, что образ-персонаж с помощью языковых форм воплощает в произведении человеческий тип, соединяющий в себе «представление и об образе (картине) человека, и о его модели поведения, и об особенностях его языковой личности, которые предстают как составляющие некое единое целое, целостную систему взаимосвязанных и взаимообусловленных характеристик, способных к совместному функционированию» [11, с. 11]; отмечают, что образ литературного персонажа есть представление о субъекте внутритекстовой действительности, воплощенное в системе внешних и внутренних характеристик человека и выраженное посредством языка [6, с. 23]. Анализ терминологических определений свидетельствует о том, что образ литературного персонажа, обнаруживая свое бытие в тексте через язык, воссоздается посредством лингвистической реконструкции, которая заключается в выявлении и интерпретации языковых средств, отражающих представление о некоем объекте, и последующем синтезе полученных результатов с целью реконструкции образа.

Цель настоящей статьи – рассмотреть особенности словесных репрезентаций образа человека-оборотня в повести Виктора Пелевина «Проблема верволка в средней полосе».

Центральными персонажами произведения В. Пелевина являются герои, способные становиться волками, что является, на наш взгляд, отражением народной традиции, согласно которой люди, способные к трансформации, чаще всего принимают облик волка, поэтому у восточных славян встречаются такие номинации, как волколак, волкодлак , где первая часть образована от общеславянского vъlk , а вторая часть – от южнославянского dla-ka в значении «шерсть, шкура» [9, с. 529]. Для обозначения персонажей, наделенных даром перевоплощения, В. Пелевиным используются существительные оборотень, вервольф и вер-

волк . Лексема вервольф заимствована из немецкого языка (werwolf) , в котором wer , являясь местоимением кто , традиционно замещающим лицо, восходит к прагерманской форме wer «человек», а wolf имеет значение «волк» [20]. Другими словами, вервольф можно буквально перевести как «человек-волк». В существительном верволк русский компонент волк используется в качестве семантического аналога немецкого слова wolf . Данное слово является авторским новообразованием, необходимость в появлении которого автор вкладывает в уста одного из персонажей: ... для определения этого исконно русского понятия до сих пор используется иностранное слово. Я бы предложил слово «верволк» – русский корень указывает на происхождение феномена, а романоязычная приставка помещает его в общеевропейский культурный контекст [12, с. 40].

Лексема оборотень, являясь родовым понятием для лексем верволк и вервольф, толкуется в словарях как «человек, обращенный или способный (по суеверным представлениям) обращаться с помощью колдовства в какого-либо зверя, в какой-либо предмет» [15]. Значение лексемы оборотень напрямую связано с семантикой «вращения». В этимологическом словаре А.Г. Преображенского термин оборотень помещен в словарную статью лексемы вертеть [14, с. 77]. Подобная смысловая близость не является случайной, она обусловлена самим процессом перевоплощения, для которого необходимо произвести движение вокруг какой-либо оси, совершить полный круг, ср.: «Для перехода из одного состояния в другое нужно повернуться, перевернуться, повернуть кольцо или какой-либо другой волшебный предмет» [10, с. 234]. Семантика «вращения» обуславливает и такие народные номинации оборотней, как обёртыши, перекидчики, опрокидни, переходни. Превращение человека в животное формирует в мифологическом сознании понятие «оборотничество», предполагающее как осознанное и целенаправленное изменение субъектом человеческого облика, так и становление оборотнем по принуждению [9, с. 529–532]. В народной традиции на первый план выдвигается трансформация внешних характеристик индивида при сохранении внутренней сущности человека. Маркерами волчьего облика и «внешних волчьих проявлений» в произведении В. Пелевина выступают лексемы, в значении которых содержатся семы, указывающие на то, что описываемые объекты, признаки, действия относят- ся к животным, ср.: морда, хвост, лапа, брюхо, шерсть, шкура, волк, волчица, лай, стая, завыть, проскулить, волчий и др. Ср: ...ее ноги как будто уменьшились, а лицо, наоборот, вытянулось, превратившись в неправдоподобную, страшную полуволчью морду... Через минуту на поляне между людьми стояла молодая волчица; ...под шестом по траве катался военный, на глазах обрастая шерстью прямо поверх кителя; из его штанов... рос толстый лохматый хвост [12, с. 22, 25]. Символично, что существительное лапа, называющее ногу животного, легло в основу фамильного имени главного героя – Лапин. Обычно подобные прозвища, как отмечают исследователи, возникают не случайно, а под влиянием определенных ассоциаций, появляющихся вследствие схожести частей тела человека с частями тела животного [16, с. 146–148].

Проявление в облике героя звериных признаков, превращение его в волка связано с освобождением от человеческого покрова, ср.: ...от него осталась лишь стянувшаяся оболочка , которая, покачиваясь в воздухе, стала медленно спускаться к земле....наконец... Саша широко махнул хвостом , поднялся с брюха на лапы тихонько завыл [12, с. 24].

В повести В. Пелевина внешняя трансформация неразрывно связана с внутренним преображением. Именно внутренние изменения являются, по мнению В. Пелевина, ключевыми: у человека кардинально меняется восприятие мира; происходит качественная трансформация зрительных, слуховых ощущений, обоняния, что эксплицируется лексемами, создающими в произведении функционально-семантическое поле восприятия.

Визуальные изменения заключаются в увеличении угла обзора и эксплицируются существительным глаз , глаголом зрительного восприятия увидеть , глаголами, характеризующими движения глаз, и существительными, называющими объекты, наблюдаемые героем. Ср.:

– Ты не вертись, а глаза скашивай . Гляди.

Ее глаз вспыхнул красным при повороте . Саша попробовал – и действительно, скосив глаза , увидел свою спину , хвост и гаснувший костер [Там же, с. 27].

Изменения обоняния состоят в возможности воспринимать и распознавать больше всевозможных ароматов, порой достаточно неожиданных для человека. В тексте мы обнаруживаем глаголы, обозначающие восприятие, в том числе со значением «начало действия» (различать, почуять, почувствовать), и существительные, называющие объекты, источающие запахи (рюкзак, женщина, след суслика, волки и т. д.), ср.: …он различал множество пронизывающих воздух запахов. Это было похоже на второе зрение – например, Саша сразу же почуял свой рюкзак, оставшийся за довольно далеким деревом, почувствовал сидящую в машине женщину, след недавно пробежавшего по краю поляны суслика, солидный мужественный запах пожилых волков и нежную волну запаха Лены – это был, наверное, самый свежий и чистый оттенок всего невообразимо огромного спектра запахов псины [12, с. 25].

Звуковые изменения предполагают не только различение большего количества звуков, но их параллельное качественное восприятие (звук скрипа ветки – звук стрекотания сверчка), ср.: … перемена произошла со звуками : они стали гораздо осмысленней, и их число заметно увеличилось – можно было выделить скрип ветки под ветром в ста метрах от поляны, стрекотание сверчка совсем в другой стороне и следить за колебаниями этих звуков одновременно , не раздваивая внимания [Там же, с. 26].

При превращении человека в волка наблюдаются также ментальные изменения. Качественное и количественное изменение восприятия окружающего мира позволяет ощутить персонажам жизнь во всей ее полноте, что, в свою очередь, влияет на изменение сознания героев. Происходит трансформация ментальной деятельности индивида, способствующая разрешению извечной философско-духовной проблемы смысла жизни, заключающегося, по мнению В. Пелевина, в необходимости чуткости и непосредственности восприятия происходящего, как ощущают свойства и состояния внешней среды. Автор использует в пределах одного контекста языковые единицы, обозначающие философские понятия (метаморфоза, самоосознание, смысл жизни, свойство мира и др.), и языковые единицы, связанные с чувственным опытом человека (ощутить, чувствоваться и др.) и называющие явления окружающей среды, оказывающие внешнее воздействие на органы чувств (холод, ветер). Ср.: …главная метаморфоза, которую ощутил Саша, была в самоосозна-нии. … Изменение в самоосознании касалось смысла жизни: он подумал, что люди способны только говорить о нем, а вот ощутить смысл жизни так же, как ветер или холод, они не могут. А у Саши такая возможность появилась, и смысл жизни чувствовался не- прерывно и отчетливо, как некоторое вечное свойство мира, и в этом было главное очарование нынешнего состояния [12, с. 26]. Глагол вертеть, семантически близкий к существительному оборотень, обладает тесной смысловой связью со словами разных языков, в том числе со словом vártate, среди значений которого – «жить» [14, с. 77]. По мнению автора, обращение героя волком – это путь к его подлинной жизни, к его истинному «я».

Круг вращения главного героя повести В. Пелевина Александра Лапина намного шире, чем у мифологических персонажей. Процесс выходит за пределы физического тела человека, расширяясь до размеров художественного пространства и художественного времени произведения, и имеет сложную структуру. Так, превращение Саши включает в себя несколько фаз, напрямую связанных пространственными и временными характеристиками: а) посещение населенного пункта, заинтересовавшего молодого человека, б) неудачная попытка вернуться домой, в) возвращение в искомый населенный пункт, где завершается обращение в волка. Контексты, описывающие траекторию движения героя, насыщены лексемами, выражающими семантику вращения, языковыми единицами, передающими темпоральные характеристики, различного рода топонимическими ориентирами. Основные пространственные ориентиры художественного мира повести представлены существительными, употребленными автором в тексте в определенной последовательности, организующей круг: город – шоссе – деревня – развилка – дерево – столб – лес (поляна) – столб – дерево – развилка – деревня – лес (поляна) – шоссе – город . Передвигаясь, герой описывает полный круг, символической пространственной осью которого, на наш взгляд, можно назвать серый столб у развилки дороги, ср.: Существовали... два способа дальнейших действий: либо по-прежнему ждать попутку, либо возвращаться в деревню ...; Они подбегали к развилке – впереди возник знакомый придорожный столб и высокое дерево . Саша учуял свой собственный, еще человеческий, след и даже какое-то эхо мыслей, приходивших ему в голову на дороге несколько часов назад... Стая плавно вписалась в поворот и помчалась к Конькову ; Обратная дорога не запомнилась Саше. Возвращались другим путем... [12, с. 6, 29, 48].

Как становится понятным из приведенных примеров, движение героя по кругу передается глаголом возвращаться (несов. к возвратиться в значении «прийти, приехать назад, обратно; вернуться») [15], существительным поворот в значении «место, где дорога поворачивает, отклоняется в сторону» [Там же] и прилагательным обратный в значении «ведущий назад; направленный в противоположную по сравнению с предшествующим движением сторону» [Там же]. Словарные толкования свидетельствуют, что лексемы вращаться, поворот, обратный имплицитно объединены семантикой изменения движения, обнаруживая связь сvertatē в значении «вращаться, крутиться» [14, с. 77].

В описании процесса превращения главного героя задолго до окончательной метаморфозы присутствуют языковые маркеры начавшихся изменений персонажа, ср.:

– У, волчище ! – прокричали сзади.

«Может, я не туда иду?» – подумал Саша, когда дорога сделала зигзаг , которого он не помнил. Нет, вроде туда: вот длинная трещина на асфальте , похожая на латинскую дубль-вэ , что-то похожее уже было [12, с. 12].

Существительное волчище , имеющее увеличительный суффикс субъективной оценки, выступает в функции обращения к главному герою, сочетаясь с эмоциональным междометием у (звукоподражание вою волков), выражает негативную реакцию, содержащую как угрозу субъекту, так и страх перед ним, иллюстрируя традиционное отношение людей к волкам. Трещина-зигзаг, напоминающая латинскую дубль-вэ, отсылает к первой букве слова werwolf и выступает опознавательным знаком дороги, ведущей к преображению героя в человека-волка.

В произведении оборотничество предполагает превращение в самых разнообразных животных и даже в неживой объект. Так, в повести мы находим упоминание о превращении в сову, змею , ср.: На поляне теперь стояла волчья стая – и только женщина в бусах , разносившая эликсир, оставалась человеком . Она с некоторой опаской обошла двух матерых волков и залезла в машину.

Саша повернулся к Лене и провыл:

– Она не из наших ?

– Она нам помогает. Сама она коброй перекидывается [Там же, с. 25];

…над дорогой, летело несколько сов – точно с такой же скоростью, с какой волки мчались по асфальту. Совы угрожающе заухали , волки в ответ зарычали. Саша почувствовал странную связь между совами и стаей. Они были враждебны друг к другу, но чем-то похожи.

– Кто это? – спросил он у Лены.

– Совы-оборотни [12, с. 29–30].

В повести В. Пелевина не только обрисован процесс оборотничества, но и отражена его двусторонняя природа, понимаемая в мифологии «как сокрытие подлинной сути под ложной формой» [10, с. 235]. Под ложной формой автор подразумевает внешнюю, видимую оболочку, а подлинную суть скрывает отражение человека, которое в тексте передается с помощью существительного тень . В результате животное может отбрасывать тень человека, т. е. обладать истинно человеческими качествами, а человек может иметь тень какого-либо животного, под которым понимается аллегорическое изображение свойства его личности. Так, свинья ассоциируется с невежеством, неопрятностью, лиса – с хитростью и т. д. В. Пелевин с помощью использования прилагательных человеческий, волчий и существительных, называющих животных ( свинья, петух, жаба, муха, обезьяна, кролик и т. д.), создает противопоставление «человеческое – нечеловеческое», где «человеческое» приписывается оборотням, а «нечеловеческое» – обычным людям. Оппозиция «человеческое – нечеловеческое» отражает синкретизм образа оборотня, ср.:

– Я его не знаю, – тявкнул Николай. Его глаза опустились на Сашину тень .

Саша тоже посмотрел вниз и оторопел: тени всех остальных были человеческими , а его собственная – волчьей [12, с. 41];

– Скажу тебе еще вот что, – проговорил он, – ты должен помнить, что только оборотни – реальные люди . Если ты посмотришь на свою тень , ты увидишь, что она человеческая . А если ты своими волчьими глазами посмотришь на тени людей , ты увидишь, что это тени свиней , петухов , жаб … [Там же, с. 52].

Обозначенная оппозиция порождает парадоксальное суждение: обращаясь в животное, становишься человеком, – и в этом превращении заключается смысл жизни.

Особым приемом, направленным на отображение синкретизма образа оборотня, является использование в пределах контекста «человеческих» и «звериных» характеристик, относящихся к одному субъекту, ср.: ...волчица... уронила из пасти свернутую трубкой бумагу. Вожак расправил ее лапой , которая на секунду стала человеческой ладонью , и прочел … [Там же, с. 37].

Анализ языкового материала позволяет сделать несколько выводов.

• 1.    Основой языковой репрезентации образа оборотня послужили лексемы, объединенные семантикой «вращения» ( оборотень, возвращаться, обернуться, поворот и др.), что определило специфику создания образа, которая заключается в выдвижении на первый план процессуальных характеристик персонажа. Автор детально описывает субъекта, обнаруживающего способность к переходу в иное состояние, при этом акцент ставится на внутренних изменениях героя, представляя его как деятельную личность.

• 2.    В. Пелевиным была учтена двойственная природа образа оборотня, проявляющаяся в сочетании в субъекте, во-первых, «человеческого» и «звериного», во-вторых, истинной и ложной формы. Создавая синкретичный образ, автор использует в пределах одного контекста языковые средства, характеризующие как человека, так и животного.

• 3.    Рассмотренные в статье языковые средства, используемые В. Пелевиным для описания процесса оборотничества, пронизывают всю ткань текста повести и помогают раскрыть авторское представление об образе оборотня. Обращение оборотнем видится В. Пелевину сложным и мучительным процессом, своеобразным поиском своего «я» и воплощается автором в образе «дороги – жизненного пути», являющемся основным структурным элементом создания художественного пространства произведения. Вследствие этого человек-оборотень представляется путником, стремящимся к обретению смысла жизни.