К проблеме определения эмотивной лексики в древних текстах

Научной общественности России [14 и др.] и зарубежья [6; 18 и др.] знакома Волгоградская школа лингвистики эмоций [5]. В рамках проблемы категоризации эмоций в языке [12] в ней решаются методологически значимые вопросы о методах описания эмотивного компонента значения и об отражении эмоций в семантике слова [11].

Понятия эмотивности и лексической семантики слова прочно связываются, и в научном обороте уже классическим стал термин «эмотив». Данная статья написана в рамках лингвистической теории эмоций [13; 27], поэтому используемые в ней ключевые понятия традиционны. Так, напомним, под эмо-тивностью понимается отраженность эмоций в слове, обусловливающая его семантическую способность выражать эмоции, по сравнению с его способностью называть и описывать их. Соотвественно, под эмотивным компонентом семантики слова подразумевается то ее структурное подразделение, которое специально предназначено для адекватного выражения эмоциональных отношений всеми говорящими на данном языке. Словозначение с таким компонентом в его семантике называется эмотивным словом, или эмотивом [12, с. 238].

Интерес лингвистики к эмоциям человека объясняется тем, что они рассматриваются в качестве основного мотива всей его деятельности, в том числе и речевой. Это положение стало уже общим местом в эмотиоло-гии и цитируется здесь в качестве основополагающей методологической установки. Следовательно, такая логика рассуждений приводит к выводу о том, что эмотивный анализ позволяет выявить эмоциональные мотивы коммуникации. Эта мысль не нова для синхронической лингвистики, но представляется перспективной в историческом аспекте.

Каким же образом посредством метода эмотивного анализа лингвисты могут установить мотивы коммуникации и что из себя представляет суть названного метода применительно к современному и древнему языковому материалу? Исходя из тезисов об эмоциональном аспекте мышления, о понятии как единице мышления, о слове как форме существования понятия, лингвисты вполне правомерной признают принципиальную возможность существования некоторых понятий с эмоционально окрашенным содержанием [11]. Данное утверждение не исключает возможности существования и древних понятий с эмоционально окрашенным содержанием. Древнее слово, как и слово современное, могло обобщать, называть и сигнифицировать (т. е. означивать, в том числе и эмоционально).

Следовательно, в древних эмоциональных импликациях социальным опытом были обобщены и закреплены типизированные эмоциональные состояния субъектов и их эмоционально-оценочные отношения к объектам мира. Эта часть содержания древних понятий находила отражение в эмотивном компоненте семантики древних слов.

Древние эмоциональные реакции говорящего человека оказывались социально закрепленными в некоторых понятиях и проецировались на лексическую семантику слов, соотносимых с этими понятиями. А эмоциональные понятия через соответствующие им языковые единицы могли выражать или называть адекватные эмоции у коммуникантов данного социума. Известно, что эмоции через соответствующие им понятия проникают в семантику слов, закрепляются в ней и воспроизводятся по мере необходимости в типизированных ситуациях [Там же].

Лингвистикой эмоций было установлено, что у слова могут быть выделены следующие типы соотнесенностей эмотивной семантики:

• 1)    понятийная;

• 2)    денотативная;

• 3)    эмоциональная;

• 4)    функционально-стилистическая [11; 12].

Учеными, работающими в данной парадигме, также было выявлено три семантических статуса эмотивности:

• 1)    денотативный;

• 2)    коннотативный;

• 3)    потенциальный [12].

Из анализа речевых контекстов художественных произведений известно также, что в определенных ситуациях практически любое слово может приобрести эмотивную коннотацию за счет актуализации скрытых, вероятностных сем эмотивности, их семантических признаков или семных конкретизаторов, потенциально закодированных и свернутых в семантику нейтрального слова, или за счет наведения сем эмотивности из ситуации на семантику нейтрального слова. Поэтому эмотивный потенциал может быть как у слова, так и у текста [Там же].

Из приведенного теоретического пассажа становится очевидным, что установить соотнесенность эмотивной семантики слова, в том числе и древнего, можно по словарю и контексту употребления. Поэтому для установления семантического статуса эмотивности слова (древнего или современного) необходимо и принципиально возможно проверить по словарю понятийную, денотативную и функционально-стилистическую соотнесенность эмо-тивной семантики, а его эмоциональную соотнесенность возможно установить только через контекст (т. е. описанную в тексте ситуацию общения).

Это первый этап эмотивного анализа, который подробно описан в работах по лингвистке эмоций в синхроническом аспекте, но еще не был, насколько нам известно, детально изучен применительно к словам в древних текстах. Это открывает интересную область исследований и соотносится с целью данной статьи, отраженной в ее названии.

Второй этап анализа предполагает выявление статуса эмотивности какого-либо слова. Напомним, что с точки зрения лингвистики эмоций вся лексика в языке может быть эмо-тивной – актуально или виртуально. Это значит, что аффективы и коннотативы являются языковыми эмотивами, а потенциативы – речевыми.

Чтобы определить, каким типом эмотива является то или иное слово, нужно по слова- рю и контексту употребления установить, какой объем в семантике слова занимает эмоция. У аффективов (междометия, бранная лексика, вульгаризмы, эмоционально-оценочные наречия и прилагательные, адресативы) эмотивное значение – единственный компонент лексического значения; у коннотативов(метафоры, зооморфизмы в применении к человеку) двусоставная структура значения – называние объекта отражения через логико-предметный семантический компонент + эмоциональное отношение к нему через эмотивный семантический компонент (в основном такие слова всегда имеют нейтральный коррелят); у потенциа-тивов (нейтральные слова) – эмотивные семы наводятся текстом/контекстом.

Таким образом, эмотивный анализ слова предполагает два этапа: установление типа соотнесенности эмотивной семантики слова и определение самого типа эмотива. Оба этапа предполагают работу со словарем и контекстом употребления слова (его текстовым окружением, включающим и анализ ситуации общения).

Применение данных лингвистики эмоций к древнему слову/тексту возможно с некоторыми ограничениями, обусловленными фактором удаленности во времени и пространстве. Это подразумевает, что понятия эмотив-ности, эмотивной семантики и типа эмотивной лексики могут потребовать некоторого уточнения или пересмотра в применении к древнему слову и тексту.

В качестве основного примера в предлагаемой статье выступает древнеанглийское слово gedryht . Мы исходим из предположения, что это слово является потенциально эмотив-ным, поскольку оно выполняет свои основные функции, как и любое другое нейтральное слово (называет и обозначает определенное социальное явление без открытого выражения эмоционального отношения к нему). Однако ряд сохранившихся контекстов его употребления актуализирует его скрытые и вероятностные семы или наводит их на него. Удаленность текста во времени накладывает закономерные ограничения на установление как понятийной, денотативной, функциональностилистической, так и эмотивной соотнесенности значения данного слова. Это связано с тремя основными проблемами.

Первая проблема состоит не только в ограниченности материала, но и в трудности определения жанровой принадлежности текста. Возьмем, например, древнеанглийские памят- ники письменности, созданные с V по XI в., которые представлены более чем 3 тыс. текстов, или 3,5 млн словоупотреблений (данные по: [17, p. 10]). Несмотря на значительный корпус древнеанглийских текстов, слово gedryht, например, встречается всего 27 раз и в основном в поэтических текстах.

Проблема классификации материала по жанрам осложнена отсутствием четких критериев, позволяющих противопоставить один жанр другому как разные художественные формы. Действительно, жанры появляются на определенной стадии развития «искусства слова», а функции и принципы их выделения в ту или иную эпоху постоянно меняются [4]. Становление древнеанглийских жанровых форм происходило в период замены языческого мировоззрения христианским, что не могло не отразиться на их своеобразии, когда старые формы наполнялись/дополнялись новым содержанием, трансформировались.

Так, в героической поэме «Беовульф» можно найти многочисленные жанровые и текстуальные параллели к элегиям, гномическим стихам и христианским проповедям, а «Видсид» по равным признакам может быть причислен к героической, дидактической, мнемонической или опять-таки к элегической поэзии [8, с. 177]. Такая жанровая «расплывчатость» усложняла понимание сути отдельных произведений и, следовательно, правильное их истолкование. «Отсутствие четких жанровых границ делает зыбкой и неустойчивой и их [поэтических произведений] внутреннюю смысловую структуру. Они оказываются как бы проницаемыми друг для друга» [Там же].

Таким образом, малочисленность контекстов употребления изучаемых слов и неопределенность жанровой принадлежности текстов затрудняют выявление эмотивного значения слова и накладывают некоторые ограничения на исследование в частности функционально-стилистической соотнесенности семантики др.-англ. слова gedryht . Eсли его прикрепление к стилю является относительно однозначным, то сфера его употребления вызывает вопросы: что это – коллоквиализм или поэтизм?

Вторая проблема, связанная с отбором древней эмотивной лексики, возникает при работе со словарями. В лексикографических источниках слова иногда отмечены пометами «поэтизм» или «прозаизм», однако такое обозначение зачастую является условным, поскольку слова, встречавшиеся по преимуществу в прозе, могли быть представлены в поэзии, и наоборот.

Например, поэтический словарь мог включать лексику общего языка, основное значение которой сглаживалось. «Примеры хорошо известны: так, различия между формами водной поверхности могли быть сколь угодно важными для повседневного опыта древнего германца, но в поэзии др.-англ. sund (ср. др.-исл. sund ‘пролив’), brim (ср. др.-исл. brim , в прозе ‘прибой’), mere (в др.-англ. прозе ‘стоячая вода, болото, озеро’...) уравнены как обозначения идеальной морской стихии, подобно трем десяткам других синонимов той же системы» [9, с. 232].

Кроме того, хотя современные словари по древним языкам и стремятся отразить все значения, зафиксированные в письменных памятниках, часто они дают не толкование, а современный термин, который не только не отражает древнее значение, но и порой может ввести в заблуждение. Очевидно, что в словарях не фиксируются слова, которые отражали неизвестные культурно-языковые особенности. Более того, древнее слово в своем денотативном значении могло объединять понятия, которые являются несовместимыми в современных языках.

В зависимости от контекстуального окружения у древнего слова могло проявляться значение, не зафиксированное в словаре. А если древнее слово обозначает неизвестную иссле-дователю/переводчику реалию, то подобрать ему эквивалентную замену бывает не только трудно, но и практически невозможно [10].

По мнению М.И. Стеблина-Каменского, древние слова представляют собой «символы, приспособленные для выражения чего-то в сознании человека далекой от нас эпохи, сознании, совсем не похожем на наше. Значения слов древнего языка всегда в большей или меньшей степени не совпадают со значениями соответствующих слов современного языка» [7, с. 7]. Таким образом, с учетом того, что словари не всегда достоверно фиксируют даже денотативное значение слова, вопрос о его эмо-тивном значении остается открытым. Другими словами, сложности возникают на уровне установления как денотативной, понятийной, так и эмотивной соотнесенности значения древнего слова.

Третья проблема состоит в сложности интерпретации текста с учетом исторического контекста: времени создания, мировоззрения, традиций и обычаев и т. д. как авторов, так и тех, для кого писался текст. Действительно, «каждое слово в каждый момент языковой эволюции обладает определенными семантическими достоинствами, известными носителям языка, на основе которых можно толковать изменения, задаваемые различными контекстами» [24, p. 3].

Так, исторический процесс христианизации привел к переосмыслению значений части слов, обозначавших конкретные предметы и явления, и использованию их в религиозных текстах с новым значением. Ср., например, др.-англ. halig ‘невредимый’, ‘крепкий’, ‘здоровый’, которое в религиозных текстах приобретает значение ‘святой’, ‘избранный’ [3, c. 52]. Иначе говоря, опять же возникают трудности в установлении правильного контекстуального значения слова и тех эмоциональных ассоциаций, которые были актуальны для соответствующей эпохи. Проблема адекватной интерпретации текста с учетом исторического контекста является, на наш взгляд, наиболее сложно решаемой, поскольку от этого напрямую зависит определение эмотивности древнего слова.

Подводя итог вышесказанному, можно заключить, что при выявлении эмотивного значения слова в древнем тексте могут возникнуть трудности из-за малочисленности контекстов его употребления, жанровой диф-фузности письменных памятников, спорности данных лексикографических источников и сложности интерпретации исторического контекста.

Решение перечисленных выше проблем, на наш взгляд, возможно, если при исследовании применять методы не только эмотиологии (установление типа эмотива и эмотивной соотнесенности слова), но и исторической лингвистики, такие как сравнительно-исторический метод, метод семантической реконструкции, этимологический метод. В качестве примера проанализируем древнеанглийское слово gedryht/gedriht в трех англосаксонских поэмах: «Беовульф» (Codex Vitellius) [15], «Исход» [21] и «Бытие» [22], пересказ Библии, приписываемые поэту Кэдмону (Codex Junius).

С точки зрения эмотиологии, жанровая принадлежность «Беовульфа» к эпической поэме, а текстов «Исход» и «Бытие» ‒ к религиозному эпосу не имеет принципиального значения, т. к., будучи поэтическими произведениями, они предполагают эмотивность изначально, поскольку относятся к функциональному стилю художественной литературы [1 и др.]. Действительно, все три текста написаны в рамках древнегерманской героической поэ- тической традиции. В них использовались аллитерация, формульность, богатая синонимика, сложные слова [2, c. 170].

Более того, исследуемое др.-англ. gedryht являлось ядром эпической формулы ‘существительное в Р. п. мн. ч. + gedryht/gedriht ’ и представлено во всех трех текстах [25, p. 396 – 399]. Наибольшее число употреблений отмечено в поэме «Беовульф», где формула встречается в шести контекстах. Ср.: æþelinga gedriht – те, на кого напал Грендель в Хео-роте, или eorla gedriht , с ними Хротгар сидел на пиру. С secga gedriht Беовульф прибыл на помощь Хротгару и вместе с eorla gedryht сражался с чудищем . Хротгар выходил из Хео-рота в покои жены, сопровождаемый hæleþa gedryht , а после победы над матерью Гренделя спал без страха [21; 22].

Secga gedryht ‒ по одному разу она отмечена в «Исходе» и «Бытии». Ср.: в «Исходе» Моисей взывает к eorla gedriht , чтобы те поверили ему и последовали за ним, а в «Бытии» Лот обратился к adelinga gedriht , отвечая на просьбу жителей Содома [Ibid.].

Таким образом, с учетом принадлежности тестов к поэтическим произведениям, а слова gedryht к эпической формуле, можно предположить, что оно могло обладать высоким эмоциональным потенциалом и выступать не в качестве коллоквиализма, а поэтизма.

Решение второй проблемы, связанной с отбором материала для исследования в лексикографических источниках, возможно, если обратиться к группе слов, которые могли быть социально значимыми в данную историческую эпоху. Действительно, социально значимая лексика не может быть эмотивно нейтральной (это связано с эмоциональными импликациями, в которых социальным опытом обобщены и закреплены типизированные ассоциации и реакции, а само слово выражает и называет адекватные эмоции у коммуникантов данного социума).

Так, наш выбор др.-англ. gedryht/gedriht ‘A host, company, band of retainers’, ‘множество, компания, группа вассалов’ [16; 19] обусловлен именно его вероятной социальной значимостью для англосаксов. Во-первых, с точки зрения структуры др.-англ. gedryht/gedriht образовано от др.-англ. dryht/driht и префикса ge-со значением ‘совместность, коллективность, сходство, имеющие особые отношения’ [20, p. 100]. Другими словами, др.-англ. gedryht/ gedriht представляло собой объединение людей на принципах товарищества, надежно- сти, поддержки. Во-вторых, высокий социальный статус таких объединений людей в англосаксонском обществе подтверждается наличием производных слов, обозначающих лидеров этих социальных групп. К таким группам относится и исследуемое нами др.-англ. dryht/ gedryht. Ср.: др.-англ. dryht/gedryht – др.-англ. dryhten (drihten) ‘ruler, king, lord, prince’, ‘правитель, король, господин, принц’; др.-англ. ðeod ‘people, люди’ – др.-англ. ðeoden ‘ruler’, ‘правитель’; др.-англ. cyn (n) ‘race, people, family’, ‘раса, люди, семья’ – др.-англ. cyning ‘king, ruler’, ‘король, правитель’ [16; 19]. Как видно из примеров, наименование лидера социальной группы произошло от слова, обозначающего эту группу.

С точки зрения этимологии др.-англ. ge-dryht ‘группа состоящая из driht ’ также обладает эмотивным потенциалом, поскольку через др.-англ. dryht восходит к прагерманскому PGmc *druhti- ‘host, retinue’, ‘хозяин, свита’ [23, p. 104] и протоиндоевропейскому корню *dhereugh- < *dher- ‘hold, support’, ‘держать, поддерживать’ с явно выраженной положительной коннотацией. Ср. с рус. друг, дружина , лит. draũgas ‘друг’ [28, p. 860].

Для правильной интерпретации исторического контекста при реконструкции эмотив-ного значения слова необходимо учитывать те процессы, которые происходили в обществе во время написания текста. Следует отметить, что аллитерационная поэзия сочинялась намного раньше, чем записывалась [26, p. 83]. По мнению ученых, основные поэтические тексты создавались в VII – VIII вв., но до нас дошли в рукописях X – XI вв. [8, с. 173].

Таким образом, эпоха создания поэтических текстов связана с началом христианизации Британии, что не могло не отразиться на содержании произведений. Например, в языческой по своей сути поэме «Беовульф», прославляющей древнегерманские добродетели (храбрость в бою, верность вождю, месть врагу), ощущается христианское влияние. Так, Грендель назван потомком Каина. В то же время поэмы «Исход» и «Бытие» представляют собой толкование ветхозаветных текстов средствами древнегерманского поэтического языка. В результате все три поэмы в целом отражают тенденцию к симбиозу языческого и христианского мировоззрения, переданного в контексте древнегерманской поэтической традиции.

Следовательно, использование в текстах эпической формулы с ядерным компонентом gedriht является не только вероятным, но и очевидным. Социальный статус людей, входящих в группу gedriht, был, на наш взгляд, достаточно высоким в англосаксонском обществе. Например, в поэме «Беовульф» в нее входили как сородичи Хротгара (æþelinga ge-driht, 118; eorla gedriht, 357; hæleþa gedryht, 662), так и соплеменники Беовульфа (secga gedriht, 633; eorla gedryht, 431), где æþelinga ‘знатный’, eorla ‘эрл’, secga ‘муж, воин’, hæle-þa ‘герой’.

Высоким статусом eorla gedriht объясняется и тот факт, что именно их доверия добивался Моисей в поэме «Исход». Wæs seo eorla gedriht anes modes, fæstum fæðmum freoðowære heold [21, p. 305 – 306]. ‘Была тех эрлов дружина единодушна [со пастырем славным], крепкой десницей уберег [он] мирный завет’ (пер. М.В. Яценко). Моисею было важно убедить своей речью сначала eorla gedriht , чтобы те призвали израильтян последовать за ним.

Особым местом gedriht в англосаксонском обществе можно объяснить, на наш взгляд, использование слова в поэме «Бытие» в эпизоде, описывающем события, предшествовавшие гибели города Содом. Именно к æðelinga gedriht обратился Лот с ответом на требование жителей Содома выдать им его гостей для плотских утех: spræc þa ofer ealle æðelinga gedriht sunu Arones, snytra gemyndig (2465 – 2466) ‘обратился ко всей этой компании благородных людей сын Арона, помня о мудрости’ (пер. E.А. Сорокиной).

И хотя с точки зрения христианской морали в данном контексте формула æðelinga gedriht имела явно выраженное отрицательное коннотативное значение, она использовалось в рамках древнегерманской поэтической традиции, т. к. обозначала благородных потомков Каина, одного из двух перворожденных сыновей Адама и Eвы.

Подводя итоги проведенному выше исследованию, можно заключить, что др.-англ. gedryht/gedriht, этимологически восходившее к праформе с эмотивным потенциалом, выступавшее в качестве части эпической формулы героического вокабуляра и обозначавшее группу людей с высоким социальным статусом, имело эмотивное значение, что подтверждает принципиальную возможность реконструкции эмотивной составляющей денотативного значения древнего слова.

Таким образом, в статье был проведен эмо-тивный анализ словарного и контекстуального употребления др.-англ. gedryht, в результате которого были установлены понятийная, денотативная, функционально-стилистическая и эмотивная соотнесенности его значения, а также доказано приобретение данным словом позитивной эмотивной коннотации из контекстов употребления.