К уточнению содержания термина "семантическая реконструкция"

Любое историко-семасиологическое исследование в сравнительно-историческом языкознании строится на сравнении и сопоставлении, что невозможно без лингвистической реконструкции — комплекса приемов и процедур восстановления незасвидетельствован-ных языковых состояний, форм, явлений путем исторического сравнения соответствующих единиц отдельного языка, группы и семьи языков [9, c. 409].

Как известно, до XIX в. не существовало корректных методов лингвистической реконструкции. И лишь открытие фонетических законов позволило реконструировать прафор-мы, опираясь не на случайные созвучия и домыслы, а на строгие соответствия и закономерности.

Двадцатый век ознаменовался повышенным теоретическим интересом к проблемам реконструкции [10; 12], когда ее предметом стали все элементы языка — фонемы, морфемы, просодия, синтаксис, парадигмы и семантические поля, диалектные членения и языковые состояния в целом И все же, несмотря на множество частных исследований, демонстрирующих различные процедуры и приемы реконструкции, а также некоторые специаль- ные работы по лингвистической реконструкции, общее состояние проблемы трудно считать удовлетворительным.

Основная сложность, на наш взгляд, заключается в том, что термин реконструкция понимается учеными как методы и приемы, опирающиеся на законы и соответствия , что, несомненно, справедливо для реконструкции форм, но не совсем верно для реконструкции значений, где не менее важны интуиция исследователя, его лингвистическое чутье, «семантический инстинкт» [8, с.123] и опыт исследователя, т.к. лингвист, являясь носителем родного языка и культуры, «всегда склонен бессознательно руководствоваться категориями своего собственного языка» [1, c. 333].

Традиционно под семантической реконструкцией понимается процедура восстановления древнего, или предшествующего, значения слова [8, c. 123]. Другими словами, в результате выполнения определенных взаимосвязанных последовательных действий должно получиться именно то значение слова, которое использовалось носителями языка в процессе коммуникации. Основная трудность исследования заключается в том, что эти процессы коммуникации не только происходили в пространстве другой культуры, но и были значительно удалены во времени. Возникают закономерные вопросы: с каким материалом должен работать исследователь, какие принципы и процедуры использовать и что в итоге понимать под семантической реконструкцией?

По мнению Э. Бенвениста, для проведения семантической реконструкции необходим контекст/текст, т.к. только внимательное изучение контекстов (фрагментов текста, включающих избранную для анализа единицу, необходимых и достаточных для определения значения этой единицы, являющихся непротиворечивыми по отношению к общему смыслу данного текста [9, c. 238]), где исследуемая форма проявляется в разнообразии употреблений, позволяет объяснить и мотивировать сближение/расхождение значений. При этом необходимо помнить, что, когда контекст выделяет одно из значений слова, другие его значения или их совокупность продолжают присутствовать в слове потенциально.

Действительно, любой исследователь, работающий с древними письменными памятниками, желает он того или нет, выступает в роли интерпретатора текста, который он принимает, декодирует, осмысливает и передает его содержание, выступая своеобразным связующим звеном в процессе коммуникации между далеким прошлым и настоящим, т.е. в роли Коммуниканта_y при Коммуниканте_x . Получается своеобразная двухвекторная модель коммуникации, в которой каждый из участников обладает собственным набором важнейших коммуникативных факторов. Сюда следует отнести как лингвистические – Тезаурус (т.е. знания о мире, своеобразный «понятийный словарь», или список всех концептов, усвоенных индивидом, в их взаимосвязи [7, c. 13]), Код (семиотическая система, применяемая для передачи информации) и Текст , так и нелингвистические ( Мотивация и Ситуация вступления в коммуникацию) факторы [3, c. 55–57]. Другими словами, передаваемая или воспринимаемая в коммуникации информация содержится не только в Тексте , но и почти в любом из описанных выше факторов. Особенно актуален данный вывод при работе с древними текстами, когда Ситуация_х по времени и месту не совпадает с Ситуаци-ей_у . При таких условиях каждый фактор приобретает особую значимость и не только дополняет извлеченную из текста информацию, но зачастую позволяет избежать коммуникативных сбоев. К примеру, при анализе Готской Библии важен не только сам текст, но и личность Коммуниканта_x – епископа Вульфи-лы, его социальный статус, образование, религиозные взгляды и т.д., что не могло не отразиться на его Тезаурусе_x и, как следствие, на подборе слов для передачи информации, повлиять на его мотивы и интенции при вступлении в коммуникацию. В то же время не менее важна и личность Коммуниканта_y , нашего современника, т.к. от глубины его знаний об отдаленной культуре, уровня владения общего с Коммуникантом_x кодом, полноты и широты тезауруса зависит качество акта коммуникации. Все вышесказанное позволяет рассматривать сообщение/текст с двух позиций: Коммуниканта_x и Коммуниканта_y .

Итак, при создании Текстаx у Комму-никантаx формируется замысел сообщения в смысловых структурах Тезаурусаx, представляющего собой совокупность дискретных (т.е. имеющих собственное имя/имена) смыслов (согласно некоторым данным, каждый со- временный язык охватывает примерно 75000 смыслов [4,c. 76]), которые коммуникант накопил в своем сознании в течение жизни. Затем исходный смысл кодируется с помощью набора знаков Кодаx, т.е. лексическими единицами, обладающими постоянством звучания и значения.

Прежде чем перейти к рассмотрению процессов декодирования Текста_x с точки зрения Коммуниканта_y , определимся с понятиями «смысл» и «значение». Вслед за А.В. Бон-дарко под смыслом мы понимаем ситуативно обусловленное (изменчивое во времени и пространстве) универсальное инвариантное содержание отражательной деятельности человека, включающее объективно-общественные и субъективно-личностные знания, не зависящее от различий между языками, выраженное не только языковыми, но и неязыковыми средствами, которое может быть передано разными единицами конкретного языка, единицами разных языков, а также и неязыковыми средствами. Бесконечное количество новых смыслов связано с такими фактами, как нетождест-венность содержания, выражаемого сочетаниями языковых единиц, простой сумме их значений, ситуативная обусловленность смыслов, участие в формировании смысла не только языкового, но и неязыкового знания.

Значение – не универсальная, исторически и социально устойчивая содержательная сторона единицы конкретной языковой системы (не совпадающей по своей содержательной характеристике, объему, по месту в системе с подобными единицами других языков), которая служит средством для выражения и перекодирования смысла в том или ином конкретном высказывании [2, c. 49–51].

Итак, с точки зрения Коммуниканта_y , для успешного декодирования Текста_x предполагается наличие сходных с Коммуникан-том_х Тезауруса , включающего объективнообщественные и субъективно-личностные знания о мире, и системы знаков – Кода . Действительно, для понимания полученной информации Коммуникант_y должен реконструировать исходный замысел отправителя информации путем вероятного моделирования его смысловой системы ( Тезауруса_x ). В случае высокого сходства тезаурусов коммуникантов расшифрованная информация будет близка той, которая составляла замысел сообщения, в противном случае понимание будет значительно затруднено. Для компенсации неизбежно возникающих деформаций сообщения

Коммуниканту_y следует привлекать дополнительные процедуры получения информации – как естественные, так и специально разработанные [6]. При этом важно не только понять текст, но и реконструировать намерения отправителя, его мотивы, а также всю сопровождающую сообщение информацию.

Следовательно, Коммуникант_y – ученый-интерпретатор, с одной стороны, должен обладать знаниями об отдаленной культуре, социально-общественном строе, традициях и верованиях и т.д., с другой – иметь представление о Коммуниканте_x , чтобы, реконструировав его объективно-общественные и субъективно-личностные знания, приблизиться к тем смыслам, которые отправитель информации вложил в свое сообщение. При этом по возможности следует избегать стереотипов, сложившихся в его собственной культуре как о Коммуниканте_x , так и о Ситуации_x . Действительно, стереотипы удобны, т.к. отражают лишь немногие признаки соответствующих явлений, что облегчает ориентацию в изучаемой культуре, однако главная их опасность состоит в следующем: если в стереотип были отобраны ложные признаки, то могут возникнуть критические ошибки при интерпретации.

Важное место для интерпретации сообщения отводится и владению общим с Коммуникантом_x кодом. Предполагается, что отправитель и получатель информации владеют сходным кодом, при этом код отправителя не является точной копией кода получателя. Трудности в интерпретации могут возникнуть на всех уровнях языковой системы. Следовательно, процесс декодирования сообщения даже в пределах одного временного отрезка сопряжен с рядом возможных языковых сбоев, не говоря уже о тех случаях, когда отправитель и получатель относятся к разным культурам и разделены столетиями, что не может не отразиться на содержательной стороне языковых единиц, которые не совпадают ни по объему, ни по месту в системе. Все вышесказанное значительно усложняет задачу Коммуниканта_y , но, тем не менее, не делает ее невыполнимой. Таким образом, если исходить из двухвекторной модели коммуникации, то с помощью семантической реконструкции из текстов извлекаются общие смыслы, которые перекодируются языковыми средствами получателя сообщения.

Другими словами, для древних смыслов ученые подыскивают современные эквивалентные значения, которые могут частич- но совпадать с древними, но никогда не будут тождественны. Не случайно во всех словарях древних языков за каждым словом обычно закреплены выявленные по контекстам смыслы, которые были перекодированы единицами современных языковых систем, а не реальные древние значения. По такому же принципу организуется, в частности, словарь древнеанглийского языка, составляемый учеными из Торонто, – The Dictionary of Old English Project, Centre for Medieval Studies, University of Toronto (на настоящий момент обработаны слова только до буквы H).

Для реконструкции древних значений необходимо не только дешифровать смыслы, но и по возможности, отбросив субъективноличностные смыслы отправителя информации, сконцентрировать внимание только на объективно-общественных. Сделать это возможно, если проводить сравнение в пределах как одного языка (сравнение текстов разных жанров и авторов), так и нескольких близкородственных языков. Выявленные таким образом общие смыслы у реконструируемых языковых единиц, скорее всего, и будут являться универсальными, характерными для конкретной исторической эпохи. Следовательно, семантическая реконструкция всегда ограничена временными рамками определенной исторической эпохи.

По мнению Э. А. Макаева, семантическая реконструкция, в отличие от формальной (фонемы и морфемы), не может быть глобальной, допускает лишь частичную реконструкцию и «ограничена определенным порогом, переступать который она не в силах; в противном случае она теряет всякий смысл, ибо определенный этап развития языка, подлежащий реконструкции, утрачивает свой структурный облик, постепенно трансформируясь в другой языковой тип» [5, c. 104–105].

Результатом любой семантической реконструкции должно стать выявление устойчивых содержательных характеристик значений, которые использовались для кодирования исторически обусловленных универсальных смыслов.

В свою очередь, процедура выявления устойчивых содержательных характеристик значения должна опираться на определенный алгоритм действий, который должен включать, помимо анализа контекстов для выявления смыслов и кодирующих их значений, изучение древней лексики по семантическим разрядам и тематическим группам, верифициро- вание полученных результатов этимологическими и типологическими данными, а также экстралингвистическими данными: историческими и археологическими исследованиями.

Исходя из вышеизложенного, под семантической реконструкцией следует понимать извлечение объективно-общественных смыслов из текстов и определение устойчивых содержательных характеристик значений, использованных для их кодировки в конкретный исторический период. Результатом такой реконструкции может быть не только единичное древнее значение, но и толкование, описание извлеченного смысла в современных значениях.

Применим теоретические выводы на практике. Для анализа возьмем древнеанглийское слово sunu . Согласно словарю Босворда, оно имеет значение son «сын» [10, c. 937], но действительно ли древнеанглийское слово обозначало сына в современном его понимании? Другими словами, имеем ли мы в данном случае совпадение смысла и значения у англосаксов и носителей русского или английского языков?

Для иллюстрации обратимся к поэме «Бео-вульф», в которой слово sunu отмечено 30 раз. Оно имеет в поэме несколько непривычный для современного читателя смысл. Это, скорее всего, не столько родной сын, сколько или потомок, или принятый в род. Действительно, когда Хродгар, конунг Данов, благодарит Бео-вульфа за победу над Гренделем, он объявляет его своим ‘названым сыном’ и использует лексему sunu , ср.: Nú ic, Béowulf, þec, secg betosta, mé for sunu wylle fréogan on ferhþe . – Сейчас я, Беовульф, лучший из людей, говорю, мне как сын будешь любим по жизни (945); …mé man sægde þæt þú ðé for sunu wolde hereric habban. – ... мне сказали, что ты сыном хочешь назвать этого предводителя войска (Беовульфа) (1177).

Беовульф, в свою очередь, обращаясь к Хродгару как сыну Хальфдана, также использует слово sunu , т.к. Хродгар, будучи королем датчан, представляет в своем лице весь род: Béowulf is mín nama• wille ic ásecgan sunu Healfdenes maérum þéodne. – Беовульф мое имя, я хочу обратиться к сыну Хальфдана, прославленному королю (344).

В заключительной сцене Беовульф сожалеет, что у него нет сына, которому он мог бы передать власть и богатство. Употребление sunu в данном контексте вполне объяснимо, т.к. он не имел или не мог иметь родных детей, а названого сына у него не было: 'Nú ic suna mínum syllan wolde gúðgewaédu. – Имей я сына, я бы желал отдать ему доспехи (2730).

Интересный результат получается, если сравнить употребление слов sunu и byre (son, child, descendant) [10, c. 138], входящих в ту же тематическую группу. Все три случая употребления слова byre связаны с именем Ви-глафа и встречаются почти в конце эпического повествования. Однозначно, что во всех представленных контекстах Виглаф выступает как родной сын Веохстана: …hé frætwe gehéold fela misséra bill ond byrnan oð ðæt his byre mihte eorlscipe efnan swá his aérfæder. – … он (Веохстан) держал богатство (меч) много лет, доспехи, пока его сын (Виглаф) не смог выполнять благородный долг, как его старый отец (2621).

Важно отметить, что в строфах 2602 – 2608 Виглаф был назван сыном Веохстана через слово sunu . Такое обозначение могло быть связано с тем, что в данном контексте говорится о Виглафе как представителе всего рода Ваг-мундингов ( Waegmundingas ), к которому принадлежали не только отец Виглафа Веохстан, но и Беовульф, и его отец Эггтеов. Контекст показал, что именно как представителю рода, а не как сыну Веохстана Виглафу было отдано родовое поместье, т.к. им вполне мог владеть и сам Беовульф как прямой наследник своего отца: Wígláf wæs háten Wéoxstánes sunu … gemunde ðá ðá áre þé hé him aér forgeaf wícstede weligne Waégmundinga, folcrihta gehwylc swá his fæder áhte. – Виглафом звали сына Веох-стана… вспомнил (Виглаф) тогда почет, который (Беовульф) оказал ему ранее, дав поместье Вагмундингов и право на народ, которое его отец (Эггтеов) имел (2602—2608).

Проведенный краткий анализ позволяет нам, обобщив вышесказанное, сделать определенные выводы. Слово sunu чаще обозначает не столько сына, сколько потомка рода. Это может быть и собственный сын, и сын брата, сестры, а в некоторых случаях и человек, принадлежащий другому роду, но оказавший значительную услугу. Таким образом, sunu у англосаксов имел определенный социальный статус; человек, называемый sunu , был своим для рода.

Достоверность полученных выводов может увеличиться, если не только проводить семантическую реконструкцию на примере одной поэмы, а использовать весь текстологический материал как древнеанглийского, так и других древних германских языков, относящийся к исследуемому периоду.