К вопросу о правовом регулировании репродуктивных прав в Российской Федерации

Повышенное внимание к институту репродуктивных прав постоянно наблюдается. Государство заинтересовано в поддержании естественного прироста населения. Интересы граждан направлены на осуществление естественного неотъемлемого права на семью. В связи со сложившейся демографической и санитарноэпидемиологической ситуацией возрастает интерес к вспомогательным репродуктивным технологиям. Существование вспомогательных репродуктивных технологий затрагивает различные основы общества, в том числе и правовые. Кроме того важным правом для любой женщины является право на искусственное прерывание беременности.

Рассмотрим особенности правового регулирования института вспомогательных технологий в Российской Федерации. В соответствии с ч. 1 ст. 38 Конституции Российской Федерации материнство и семья находится под защитой государства [1]. На основании этого семьям, которые по каким-либо причинам не могут традиционным способом продолжить род, предоставляются конституционноправовые гарантии возможности использования вспомогательных репродуктивных технологий. Право на использование вспомогательных репродуктивных технологий конкретизировано в Федеральном законе от 21.11.2011 № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (далее - ФЗ-№ 323) [2]. Принципиальный момент заключается в том, что право на использование вспомогательных репродуктивных технологий предоставляется только бесплодным мужчинам и женщинам. Думается, что такое решение обоснованно, потому что иное может привести к умалению ценности данного института и использованию его в качестве одного из способов ведения предпринимательской деятельности, объектом которой будет ребенок, что противоречит нормам морали и права.

Помимо этого часть 3 статьи 55 ФЗ-№ 323 предоставляет лицам, не состоящим в браке, при наличии их обоюдного согласия на это, и одинокой женщине право на применение вспомогательных репродуктивных технологий. Основываясь на этих положениях, можно говорить о трех существенных недостатках: это неопределенность правового статуса лиц, не состоящих в браке, но решивших воспользоваться вспомогательными репродуктивными технологиями, возможность применения указанных процедур мужчиной, не состоящем в фактическом или юридическом браке, а также необоснованность использования термина «одинокая женщина».

Несмотря на равенство прав мужчины и женщины, органы записи актов гражданского состояния и затем суды отказывают в удовлетворении требования мужчины, не состоящего в фактическом или юридическом браке, у которого появился ребенок с помощью суррогатного материнства, о записи его единственным родителем ребенка. Например, решением Тушинского районного суда г. Москвы истцу было отказано в удовлетворении требования о признании его отцом двух детей, рожденных в результате имплементации принадлежащих ему эмбрионов суррогатной матери, в связи с тем, что такой порядок государственной регистрации не предусмотрен [3].

Говоря о репродуктивных правах лиц, не состоящих в браке, следует упомянуть о решении Дзержинского районного суда г. Санкт-Петербурга. В нём сказано о том, что указанные лица должны обладать таким же объемом прав в отношении ребенка, каким обладают супруги в соответствии с Семейным кодексом Российской Федерации [4].

Право на искусственное прерывание беременности закреплено в ст. 56 ФЗ-323. Несмотря на предоставлении женщине право самостоятельно решать вопрос о материнстве, в ст. 56 установлены условия реализации такого права. К таким условия относятся: наличие информированного добровольного согласия женщины, наличие социальных показателей (искусственное прерывание возможно до двадцати недель), наличие медицинских показатель (искусственное прерывание беременности возможно независимо от срока беременности). При этом в п. 1 Постановления Правительства Российской Федерации от 06.02.2012 № 98 «О социальном показании для искусственного прерывания беременности» установлен только один показатель – беременность наступила в связи с совершением в отношении женщины такого преступного посягательства, как изнасилование (ст. 131 Уголовного кодекса Российской Федерации) [5]. Однако в Постановлении Правительства Российской Федерации, которое устанавливало социальные критерии до вступления в силу вышеуказанного Постановления, перечень со- циальных критериев включал, помимо изнасилования, наличие решения суда об ограничении и лишении родительских прав, отбывание наказания в виде реального лишения свободы, наличие инвалидности I-II группы у мужа или смерть мужа во время беременности [6]. Думается, что перечень социальных показателей для искусственного прерывания беременности должен включать не только изнасилование потерпевшей, но и другие основания, в том числе, указанные в утратившем силу Постановлении Правительства Российской Федерации. Это обусловлено сложностью воспитания ребенка при наличии таких обстоятельств. Помимо этого негативной тенденцией является сокращение перечня медицинских показателей для искусственного прерывания беременности. Например, в 2020 году в Польше Конституционный суд признал неконституционными положения о возможности искусственного прерывания беременности при обнаружении у плода «тяжкого и необратимого дефекта или неизлечимой болезни, угрожающей его жизни» [7]. Вследствие принятия данного решения в стране начались массовые протесты. В России неоднократно поднимались обсуждения о запрете абортов. Кроме того, в некоторых субъектах Российской Федерации в 2018 году были введены дни ограничения возможности искусственного прерывания беременности. Например, в Приморском крае с 31 июля по 3 августа 2018 года был введен подобный запрет [8]. Думается, что подобные «акции» ограничивают право на самостоятельный выбор, и поэтому должны быть отменены.

На основании вышеизложенного, можно обозначить значимые направления развития законодательства в области репродуктивных прав. Во-первых, это регламентация прав лиц, не состоящих в браке на использование вспомогательных репродуктивных технологий, определение их правового статуса, порядка государственной регистрации их в качестве родителей рожденного ребенка. Во-вторых, это внесение изменений в часть 3 статьи 55 ФЗ-№ 323, касающихся замены термина «одинокая женщина». Бесспорно, что исполь- зование прилагательного «одинокий» по отношению к мужчинам и женщинам, не состоящих в юридическом или фактическом браке, неуместно. Думается, обоснованным было бы применение к этой категории участников репродуктивных технологий словосочетания «лица, не состоящие в браке». В-третьих, это расширение перечня социальных показателей для прерывания беременности, поскольку отсутствие необходимых социальных условий для достойного развития ребенка не отвечает ни публичным, ни частным интересам в указанной сфере. В-четвертых, это отмена дней ограничения возможности искусственного прерывания беременности, установленных в ряде субъектов Российской Федерации, в виду противоречия федеральному законодательству, предусматривающему свободу выбора женщин.