К вопросу об оценочных речевых стратегиях как компоненте характеристики языковой личности

Изучение оценочных коммуникативных и речевых стратегий в художественном дискурсе является актуальной научной проблемой. Среди таких проблем в современном языкознании особым вниманием пользуется человеческий фактор в языке [2, с. 63]. Язык художественного произведения есть отпечаток сущности личности автора, индивидуальной картины мира [Там же, с. 21–22]. Обращение к творчеству К.Н. Леонтьева дает нам возможность исследовать внутренний мир человека, принадлежащего к дворянскому сословию, обладающему нравственными установками и кодексом поведения, присущими обществу XIX в. Представляется интересным проанализировать речевые стратегии автора, дающего оценочные характеристики своим героям – типичным представителям своего века, и проследить их трансформацию, маркирующую изменения в личности автора.

При анализе коммуникативных стратегий необходимо учитывать, что любые коммуникативные процессы проистекают в определенном культурном и национальном контексте [8, с. 26]. Леонтьевский герой, воспитанный в православной традиции, оценивается автором c учетом христианских нравственных ценностей и христианского и дворянского «кодексов поведения». Интересно проследить, как меняется внутренний мир героя в функционировании речевых стратегий.

Для того чтобы рассмотреть посредством изменения речевых стратегий трансформации внутреннего мира героя, необходимо разграничить понятия «коммуникативная стратегия» и «речевая стратегия», «коммуникативная тактика» и «речевая тактика», которые различаются так же, как и понятия «речевой акт» и «коммуникативный акт»: речевой акт предполагает действие, а коммуникативный – взаимодействие [3, с. 14]. Таким образом, коммуникативная стратегия, в отличие от речевой стратегии, всегда направлена на взаимодействие, содержит перлокутивный эффект [7, с. 52].

В данном случае объект – сам автор, который продуцирует текст, содержащий речевые стратегии. Таким образом, мы рассматриваем речевые стратегии самопохвалы и самопо-рицания как наиболее ярко характеризующие языковую личность (личность автора).

Одним из важнейших аспектов отражения взаимодействия действительности и человека является оценочный. Мировоззрение, природные данные, воспитание, образование человека, исторический и социальный фон, на котором протекает его жизнь, – все это вырабатывает у человека определенную систему ценностей, в соответствии с которой он может давать оценку окружающей его действительности. Как отмечает Н.Д. Арутюнова, «оценка относится к числу собственно человеческих категорий. Она задана физической и психической природой человека, его бытием и чувствованием, она задает мышление и деятельность, его восприятие искусства» [1, с. 5].

Нами рассматриваются два произведения Леонтьева – романы «Подлипки» и «Египетский голубь». Попробуем обосновать наш выбор. Между этими романами, разделенными более чем двадцатью годами, есть несомненное сходство. И несомненным нам представляется то, что герой романа «Подлипки» юный Володя Ладнев и герой романа «Египетский голубь» консул Владимир Ладнев – одно и то же лицо, являющееся в некотором роде одним из главных персонажей леонтьевской прозы.

Неоконченный роман «Египетский голубь» носит автобиографический характер. Роман рассказывает о любви автора к Маше Антониади, о счастье любить и быть любимым,

о радости жить и о наслаждении земной жизнью, а также о том, что все земное оказывается преходящим и пустым для человека в сравнении с вечностью.

Консул Ладнев, герой «Египетского голубя», весьма напоминает нам другого героя, молодого Володю Ладнева, жителя Подлипок. Это тот самый московский студент, изменившийся, возмужавший, но сохранивший многие из прежних своих черт.

Консул Ладнев говорит о себе: «Я верил тогда в какие-то мои права на блаженство земное и на высокие идеальные радости жизни!» [4, с. 376], почти дословно повторяя фразу Лад-нева-подростка: «…мне дорого право надежды на многое в будущем…» [Там же, с. 125]; «Куда ни оглянусь, везде меня ждет счастье!…» [Там же, с. 124].

Как и подросток Ладнев, консул Ладнев томится в ожидании любви. Подросток Лад-нев говорит: «В Москве вечером миллион огней, и сколько милых девушек ожидают меня со всех сторон – и за зеркальными окнами, и за радужным стеклом лачужек…» [Там же, с. 124]. Консул Ладнев вторит ему: «Я думал о множестве женских молодых сердец, которые, казалось мне, бьются счастьем и тоской под столькими кровлями этого чужого города, черневшего так широко у ног моих» [Там же, с. 376].

Любовь леонтьевского героя в обоих романах – любовь-жалость, любовь-томление, получувственная, полуидеальная. Юный Лад-нев расстается с любимой им девушкой, смущенный образом Полунощного Жениха (Христа), и воспоминание об этой любви является самым чистым и светлым. А вот что говорит консул Ладнев по прошествии многих лет, вспоминая о любви к Маше Антониади:

«…была одна черта в истории моих сношений с этою женщиной, черта дорогая и редкая в жизни… Мы расстались без пресыщения, без горечи, без распрей, без раскаяния, безо всякой примеси того яда, который таится почти всегда на дне благоухающего сосуда восторженной любви…

Других я любил гораздо сильнее, продолжительнее, самоотверженнее, быть может, но ясности и чистоты воспоминаний нет...» [Там же, с. 471–472].

В «Подлипках» юный Ладнев, живя в земном раю родной усадьбы, воображал себе золотой век в полуязыческом, полухристиан-ском духе, духе идиллий XVIII в. и греческого романа, и античная реальность в его воображении смешивалась с западноевропейской.

Консул Ладнев, живя в Адрианополе, также любуется Машиной гостиной, убранной с большим вкусом, восхищается шелковыми позолоченными стульями, на спинках которых вышиты пасторальные сюжеты в стиле рококо, удачно вписывающиеся в интерьер комнаты, дизайн которой выдержан в турецком стиле. Он восклицает: «Для этого нужно именно то, о чем я так напрасно мечтаю для нас, русских – смелое соединение восточных вкусов с европейскою тонкостью понимания!» [4, с. 434]. Еще параллель: в романе «Подлипки» у Володи Ладнева воспоминание о любимой соединяется с образом цветка belles de nu-ite. Ладнев-консул в «Египетском голубе» признается: «…эта милая женщина останется навек в памяти моей; я ее больше, вероятно, и не встречу, но образ ее будет благоухать и цвести в моем воображении, как цветет до сих пор в нем… только издали мною виденный куст душистой черемухи!…» [Там же, с. 357–358].

Не случайно проводится сравнение любимых женщин с белыми цветами. Белый цвет – цвет невинности и чистоты. Ту же чистоту и непорочность символизирует цветок.

Таким образом, история, рассказанная в «Подлипках», зеркально повторяется в «Египетском голубе»: тот же герой, те же установки, тот же тип любви – полуидеальной, полу-чувственной, та же развязка – расставание. Даже образы (ассоциация любимой женщины с цветком), повторяясь почти дословно, выполняют одну и ту же функцию и несут аналогичную смысловую нагрузку.

Однако в «Египетском голубе» повествование ведет уже не тот Ладнев, который «верил в свои права на блаженство земное», а Ладнев пожилой, раскаявшийся, обратившийся к поискам «загробного блаженства». Володя Ладнев – герой «Подлипок» – только «без-очарован» жизнью, по его собственному выражению, а Ладнев-консул уже разочарован и оценивает происшедшее уже с иных позиций.

Изменения во внутреннем мире Ладнева-подростка и Ладнева пожилого проявляются в изменениях самооценки героя. Это можно проследить, сравнивая в текстах двух романов такие лингвистические категории, как оценочные речевые стратегии (РС) самопохвалы и са-мопорицания.

Анализируя оценочные РС в романе «Подлипки», мы встретили такие РТ, реализующие РС самопохвалы, как одобрение (26%), сравнение (9%), самовозвышение (5,5%), сострадание к бедным, самовосхваление, самолюбование, признание, самокомплимент, благодар- ность (по 3,7%), оправдание, уступка, смущение, сознание интеллектуального превосходства, намерение, желание (по 1,8%).

Как мы видим, наиболее частотно представлены РТ одобрения и сравнения. Герой-рассказчик одобряет такие свои качества, как честность, воспитанность («Там я… был скромен, любезен, не острил, не ломался… вел себя отлично…» [6, с. 447]), решимость, религиозное чувство («… я верил в ангелов уже не по привычке, а по внезапному сердечному вдохновению; скрывшись от народа, я становился на колени и не вставал долго, плакал и не стыдился простирать руки к небу, когда… пели об этом страшном “житейском море”, которое волнуется и в которое я так бы хотел тогда безнаказанно погрузиться!.. легче было жить тогда!» [Там же, с. 543–544]), внешность («Идешь разодетый, причесанный…» [Там же, с. 430]; «… и спина моя, как я после узнал, была лучше, чем у обоих образцов» [Там же, с. 441]). Благодаря тактике сравнения Леонтьев показывает становление личности молодого человека: он сознает себя, познает свой характер, его недостатки и достоинства, сталкиваясь с другими. Забегая вперед, заметим, что по этой же причине РТ сравнения является одной из превалирующих и в реализации РС самопори-цания («Мало-помалу я утрачивал всякую способность мыслить самобытно; я только думал мимолетно, но доканчивал работу мысли он за меня <…> но сам я, как умственный производитель, как личность, живущая сама с собой, падал все ниже и ниже») [Там же, с. 550]; «Разве товарищ я Юрьеву, “мужу разума и чести”, у которого самая лень царственна? Товарищ ли я ему оттого, что страдательно быстрый ум мой удобен для стока его мыслей?» [Там же, с. 567]).

Встречается в РС самопорицания чаще всего РТ самоуничижения («При всем моем желании быть благородным, я не умел тогда быть благородным по-своему, не имел находчивости для отдельных случаев и больше боялся прослыть за бесчестного человека, чем быть им в само деле» [Там же, с. 534]; «Омерзение, жестокое омерзение чувствовал я при одной мысли о духовной нищете моей!» [Там же, с. 566]), осуждения тщеславия («… я написал огромное письмо <…> Я называл себя царем бала, а Людмилу царицей… недавно… я нашел этот грустный образчик тщеславного саморастления и разорвал его в клочки» [Там же, с. 422]), описания и упомянутого выше сравнения.

Становление молодого человека, несомненно, включает в себя рефлексию, выбор идеала для подражания, сравнение себя с другими, чем и обусловлена высокая частотность РТ сравнения, описания в функционировании РС как СПП (самопохвалы), так и СПР (само-порицания). При этом интересен тот факт, что для героя весьма значимы и самопорицание, и боязнь порицания окружающих. В скобках заметим, что боязнь последнего обусловлена таким присущим герою качеством, как тщеславие, что и выражается в соответствующей РТ.

Главным же для героя в проявлениях и са-мопохвалы, и самопорицания является все же критерий нравственного совершенства / несовершенства. Более всего он занимает себя как личность. На втором месте – поведенческие нормы и оценка своей внешности, т. е. эстетический компонент.

Любопытно посмотреть, что произошло с героем через много лет. Для этого обратимся к анализу оценочных РС в романе «Египетский голубь».

Благодаря РТ сравнения Леонтьев показывает становление личности молодого человека: он сознает себя, сталкиваясь с другими. Необходимо отметить, что РТ одобрения, реализующая РС похвалы, наиболее частотно представлена в обоих произведениях. Одобрение нравственного поведения как в «Подлипках», так и в «Египетском голубе» доказывает, что герой накопил еще в молодые годы понимание кодекса соблюдения определенных нравственных норм, которые не позволяют наносить другим непоправимый ущерб. В раннем романе в РС самопорицания чаще всего встречаются РТ самоуничижения, осуждения, описания и сравнения. В «Египетском голубе» РС самопорицания выражена в таких РТ, как признание своих ошибок (в том числе и совершенных в молодые годы) – 26%, самокритика – 18%. Затем с большим отрывом представлены такие РТ, как разочарование в себе, самооценка, оценка внешнего вида, самоуничижение, оценка интеллектуальных способностей и т. д. В скобках заметим что РТ тщеславия, которая являлась зачастую определяющей в поведении юного Ладнева («Подлипки»), в «Египетском голубе» встречается крайне редко (всего 3%).

Говоря о самой частотной РТ самопорица-ния – признании ошибок, – приведем несколько примеров. Ладнев рассказывает: «Все это я так долго и подробно объясняю для того только, чтобы сказать, что я в этот раз поступил ужасно бестактно, чтобы сознаться, как я грубо ошибся, именно тем, что не остался верен себе и не начал длинного рассуждения, кото- рое удовлетворило бы, может быть, до известной степени всех и никого бы не оскорбило!» [5, с. 232]. А вот так он говорит об ошибках молодости: «... моими поступками и моими суждениями о людях в то время, всею моею нравственною жизнью тогда руководило не учение Православия и не заповеди Божии, а кодекс моей собственной гордости, система моей произвольной морали, иногда, быть может, и благородной, но нередко в высшей степени безнравственной» [Там же, с. 295].

В РС самопохвалы преобладают РТ одобрения личностных качеств, интеллектуальных способностей, а также РТ соблюдения кодекса дворянской чести (перечислены в порядке убывания).

Таким образом, анализ РС в двух романах К.Н. Леонтьева, разделенных более чем двадцатью годами и относящихся к первому и последнему периодам его творчества, показывает изменения в структуре личности автора-рассказчика. Если в романе «Подлипки» его в первую очередь занимают его отношения с миром и отношение мира к нему, к его персоне, то в романе «Египетский голубь» мы встречаем рассказчика, который ведет глубокую духовную жизнь, анализирует и подвергает оценке свое прошлое, пытается соотнести себя с христианскими идеалами. Здесь на первом месте уже не оценка его миром, а оценка себя с позиций христианства. В языковом плане это выражается сменой основных РС: уходят такие РТ, реализующие РС, как тщеславие, желание нравиться, самолюбование, на смену им появляются такие РТ, как самокритика, осознание собственных ошибок, анализ личностных качеств. Можно заметить, что неизменными остаются РТ одобрения интеллектуальных способностей и соблюдение кодекса дворянской чести как константы, характеризующие идеального дворянина XIX в. В то же время уход от тщеславия, присущего молодости, и погружение в себя, изучение внутреннего «я», типичные для зрелого человека, носят вневременной и общечеловеческий характер.