К вопросу об уникальности оптимального перевода с классических языков

оптимальный перевод должен мыслиться уникальным, в котором гармонично сочетались бы точность, художественность, стиль, учитывались бы фигуры речи и мысли подлинника, его метрика и др. То есть, будут ли одинаково хороши, скажем, переводы «что бы ты ни делал, делай разумно и предусматривай результат» и «всё, что ты делаешь, делай осмотрительно и принимай во внимание цель» и т.д.? Подобный вопрос можно задать и относительно оригинального текста: существовал ли один единственный адекватный способ выражения авторской мысли, или их было несколько, и автор постоянно оказывался в положении Буриданова осла? Как известно, еще Плутарх и Секст Эмпирик различали два логоса: внутренний, духовный ( endiathetos ) и произносимый, выраженный в словах, высказанный ( prophorikos ).

На первый взгляд проблемы не существует. В самом деле, наличие в языке полных синонимов (например: забастовка и стачка ) как бы подразумевает возможность существования и полностью синонимичных фраз. Тем не менее, споры по этому поводу идут с давних пор. Еще Продик пытался «обнаружить нюансы в значении слов даже в тех случаях, когда языковой узус воспринимает их как полностью синонимичные. В этой тенденции усматривают стремление опровергнуть аргумент Демокрита в пользу произвольной связи слов и вещей, основанный на существовании полностью взаимозаменяемых слов (isorropa)» [Верлинский 2006: 118].

Со своей стороны замечу, что два объективно полных греческих или латинских синонима могут вовсе не быть таковыми для конкретного античного автора, который опирался на ту или иную литературную традицию, ориентировался на того или иного своего предшественника. Вероятны и другие причины утраты словами своей «синонимичности». Следует учитывать музыкальность фразы, ее ритмический рисунок, ее звучание. Таким образом, приходится признать, что два синонимичных выражения вовсе не должны быть заведомо тождественными для того или иного автора. Классические языки гораздо более нюансированы, чем современные. При своей гораздо меньшей, чем классические тексты, «чувствительности» к оттенкам мысли современные переводы (которые могут быть одинаковыми, даже если оригинальные тексты различны), будучи разными, едва ли могут полностью соответствовать одному оригиналу. У них с последним другая, так сказать, размерность: если классические языки «округляют» мысль «до сотых», то современные в лучшем случае «до десятых». Если значение оригинального текста А мы обозначим как 1,11, а его оптимальный перевод Б как 1,1, то перевод Б1 будет представлять собой что-то вроде 1,0 или 1,2. Ведь два синонимичных выражения (например: «что бы ни» и «всё что») придают мысли разные оттенки (в первом случае можно говорить о некоей выборочности, во втором – о совокупности).

Что же обуславливает ту или иную степень близости конкретного перевода к оптимальному? Как представляется, это – учет (или не учет) «скрытых параметров». Несколько слов об истории этого термина: во время физических экспериментов электрон, выпущенный в цель в специальном устройстве, не всегда попадает в нее. А. Эйнштейн объяснял это тем, что существуют «скрытые параметры», которых экспериментатор не знает (например, какое-нибудь внешнее воздействие на электрон). В нашем случае под скрытыми параметрами я подразумеваю некие неизвестные X, Y, Z и др., где под X понимается, например, особенности языка и мировоззрения эпохи, в которую жил переводимый автор (так, в античности слова со значением «новый» могли вызывать ассоциации «плохой», «подозрительный»: у античных и современных людей разные представления о добре и зле), под Y – особенности литературного, философского или религиозного направления, к которому принадлежал автор (Второй софистики, стоицизма, платонизма, христианства и т.п.), под Z – особенности стиля самого автора, сложность его грамматики.

Кроме того, к скрытым параметрам можно отнести последствия работы с рукописью многочисленных переписчиков, различные темные места (так называемые cruces interpretum «кресты переводчиков») и многое другое. В результате переводчик оказывается не перед дилеммой: предпочесть ли буквализм или художественность, а перед выбором: стремиться ли к оптимальному переводу , погружаясь как можно глубже в соответствующую эпоху, знакомясь с личностью древнего автора и его текстом (перфекционизм), или довольствоваться более или менее точным и достаточно художественным хорошим переводом (добротность). В любом случае переводчику следует руководствоваться принципом feci quod potui, faciant meliora potenes «я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше», поскольку поиск оптимального перевода бесконечен. Дело не только в постоянно изменяющемся языке перевода и в пополняющихся сведениях о времени написания оригинала, об его авторе, но и в асимптотической природе оптимального перевода, с которым конкретные переводы не могут совпасть.

Будем учитывать еще и то обстоятельство, что среди ныне живущих людей нет ни одного, для которого древнегреческий и латинский были бы родными языками. У нас нет их носителя, с которым можно было бы проконсультироваться. Кроме того, переводчик с древнегреческого и латинского оказывается в более затруднительном положении, чем переводчик текстов, созданных на современных языках, поскольку ему приходится выбирать как одну из нескольких возможных на первый взгляд интерпретаций одного и того же чтения, так и одно из нескольких возможных чтений, предлагаемых исследователями. Дело в том, что издатели и интерпретаторы много поработали за последние две тысячи лет, заменяя слова в сохранившихся рукописях своими конъектурами, число которых порою достаточно велико. Стремясь дать оптимальный перевод, можно не дать никакого, ибо текстологический анализ даже одного предложения со всеми разночтениями, с учетом данных об использовании «проблемных» слов в других трудах переводимого автора может занять не один день, а то и месяц.

В любом случае при работе с латинским или греческим текстом необходим формальный подход. Для переводчика-классика первична форма, в которую была облечена мысль автора. Перевод предложения становится возможным только после выяснения взаимной зависимости беспорядочно разбросанных по предложению слов.