Книжно-славянские элементы разных уровней в деловом языке XVIII в

Как известно, отличительной чертой русского языка нового времени, определяющей дальнейший процесс становления единых норм национального языка, было синтезирование книжно-славянской (церковнославянской) и народно-разговорной языковых стихий во всех сферах функционирования русского языка [1; 2; 4]. Вслед за секуляризацией функций церковнославянизмов в литературном языке и их использованием в публицистике, художественной литературе, науке славянизмы стали применяться в деловом письме XVIII в. и со временем восприниматься как стилеобразующая черта канцелярского слога [9]. Разрушение традиционной обособленности, автономности функционирования делового языка донациональной эпохи и усвоение им норм литературного языка нового типа маркировалось использованием примет церковнославянского языка на самых разных языковых уровнях.

В частности, для стилистической маркированности слов, применяемых в деловом языке нового времени в качестве терминов и стилеобразующих средств, использовались в первую очередь фонетические признаки церковнославянского языка. Такие яркие формальные приметы, как неполногласие, жд на месте древнего * dj , щ на месте древнего * tj , как нельзя лучше подходили к выполнению стилистических функций. С одной стороны, с помощью этих признаков подчеркивалось противопоставление средств канцелярского языка словам разговорного языка, имеющим с ними общее происхождение ( обидимость или обиждение — обида ‘обида’). С другой стороны, устанавливалось их принципиальное отличие от терминов приказного языка ( оби-димость или обиждение — обида ‘причинение материального ущерба’). Последнее важно в связи с тем, что отличительным признакам в плане выражения соответствовали изменения в плане содержания, поскольку в деловом (канцелярском) языке XVIII в. должны были найти отражение правовые, делопроизводственные, административно-общественные, социокультурные понятия нового времени и наследие приказной традиции — терминология приказного дело- и судопроизводства, под эту роль не подходила.

Из церковнославянских фонетических признаков, применявшихся в деловом языке XVIII в., особенно заметным выступает неполногласие. Так, для образования административно-управленческих терминов широко использовался корневой формант град -, употреблявшийся преимущественно в прилагательном градской (градский) . Это слово употребляется в составных наименованиях, которые в деловом языке получали терминологическое значение. В памятниках забайкальской деловой письменности XVIII в. отмечены устойчивые словосочетания градской человек (мн. градские люди), градское общество, градская полиция . Такие словосочетания могли употребляться в документах практически любой жанровой принадлежности — распорядительных, отчетно-исполнительных, просительных документах, судебно-следственных делах и т. п.:

– всего … в Нерчинску нерчинских дворянъ и дэтей боярских… градских посацких людей 71 человэкъ въ 71 дворэхъ (ИСВЗ, 102, 1701);

– пришел в Нерчинскую канцелярию нерчинской градцкой человекъ (ИСВЗ, 144, 1747);

– по силе | устава благочиния статьи 121 ^и до л жно бы и здешнеи гра д скои | полицiи всегдашнее о то м иметь изыскание (ПЗДП, 98, 1796);

– … здешнее градское о б шество соображаясь | съ симъ повелениемъ положило что б все имевшияся в городе | домы и протчия строения магистратского ведомства | переписать (ПЗДП, 41, 1797).

Расценивать подобные словосочетания как устойчивые, получившие функцию составных наименований позволяет то, что прилагательное градской выступает во всех случаях с фразеологически связанным значением. В функционально-стилистическом отношении словосочетание приобретает, как уже отмечалось выше, терминологическое значение. Например, составное наименование градской человек (варианты: градской житель, градской обыватель) выступало со значением ‘член градского общества, обычно вла- деющий здесь недвижимой собственностью’ [12, c. 210–211]. Устойчивое словосочетание градское общество обозначало ‘жителей города, имеющих право участвовать в выборах магистрата и т. п.; граждан’ [12, с. 210]. Более содержательную дефиницию термина градское общество дают историки, определяющие его как высший орган, имевший право юридического лица и способный заводить собственность, иметь доходы с имуществ, собирать с городского населения специальные сборы и т. п. [3, с. 138]. На собраниях градского общества право голоса было у горожан старше 25 лет, обладавших недвижимым имуществом, довольно богатым состоянием, капиталом, проценты с которого превышали 50 рублей [7].

В данном случае не исключено, что неполногласная форма градской призвана была подчеркнуть высокий социальный статус членов этого общества, участие в нем представителей высокого сословия.

В русском языке XVIII в. широко представлены слова с корнем град -, содержащем неполногласие - ра -. При этом семантика, функциональностилистический статус, сфера функционирования тех или иных образований с этим корнем были различными. В частности, само слово град в литературном языке имело четыре значения: ‘город’, ‘крепость’, ‘ограда, стена, крепостной вал’, ‘государство’ [12, с. 208]. В первом значении его употребление было ограничено художественными произведениями (прозаическими текстами 1-й трети XVIII в. и поэтическими произведениями в течение всего столетия), а в остальных значениях употребительность слова град постепенно сокращалась [12, с. 208]. В этот период выходят из употребления однокоренные образования градити, градный, градец . Зато широко употребительными предстают сложные слова с неполногласным град -: градодержавец, градодержатель, градолюбивый, градоначальник, градоправитель, градо-правление и др. [12, с. 209–210], которые преимущественно употребляются в качестве административно-управленческих терминов делового языка.

В качестве другого примера неполногласия, служащего семантикостилистическим средством образования административно-управленческих, юридических терминов в деловом языке XVIII в., можно привести образования с неполногласным сочетанием ре -. Интересна, например, история слова преступление , содержащего неполногласие ре - и, как церковнославянское слово, употреблявшееся в книжно-литературных текстах донационального периода в значениях ‘переход, перемещение’; ‘расстояние, промежуток’; ‘нарушение (закона, крестного целования, устава и т. п.)’; ‘наступление (какого-то времени)’ [13, с. 61].

В XVIII в., в результате переосмысления церковнославянизмов в новой, делопроизводственной и юридической сфере функционирования, начинается преобразование семантики слова преступление . Еще в 60-х гг. XVIII в. данная лексическая единица могла употребляться, обозначая поступки, выходящие за пределы допустимого, возможного (по положению, должности и т. п.); превышение каких-либо полномочий:

– За самоволное отлучение с караула и за преступление нужнаго оборо-нения … (1760) [10, c. 374].

Однако, наряду с этим, слово чаще служит наименованием общественно опасного действия, связанного с нарушением закона, т. е. преступления:

– за вышеписанное его нынешнее преступление по силе | воинскаго „201„ артикула и указа государственнои военнои | ко л легии 1767 ^го года ген-варя 8 ^го дня учинить наказание (ПЗДП, 5, 45 об., 1788).

Следует отметить системный характер освоения подобных фонетических черт церковнославянизмов: наряду со словом преступление так же активно входит в юридический оборот однокоренное образование того же генетического свойства преступитель :

Слушав апробовал и подписал три конфермации о учинении наказания преступителям (РГАДА, ф. 1092, 1754). — Прежде времени меня заключением яко преступителя закона (НАРБ, ф. 88, 1781). — Оказавшемуся пре-ступителемъ селенгинскаго втораго баталиона салдату Гаврилу Иванову за побегъ <…> (там же).

Таким образом слова преступление, преступитель в новое время окончательно вытесняют из юридического лексикона характерные для приказного языка термины воровство, воръ , выступавшие ранее в соответствующих значениях ‘преступление’, ‘преступник’.

Неполногласные формы в деловом языке XVIII в. также широко использовались в функции стилеобразующих средств канцелярского слога. При этом в употреблении церковнославянизмов с неполногласием прослеживаются стремление следовать единым нормам формирующегося национального языка, попытка увязать приемы канцелярского слога с существующими книжными стилями:

– И без недачи провианту салдаты терпятъ всеконечную скудость и гладъ (РГАДА, ф. 1092, 1731). — Дабы люди а наипаче салдатство за недородом <…> хлэба <…> не могли претерпеть нужды и гладу (РГАДА, ф. 1092, 1731). — От неимэния в казнэ доволного числа правианта воспо-слэдует немалой гладъ (ГАЧО, ф. 31, 1756).– И ходилъ лесомъ несколко дней был все гладомъ (ПЗДП, 93, 1772).

Помимо фонетических средств в деловом языке XVIII в. активно использовались словообразовательные средства и словообразовательные модели церковнославянского языка, также выступавшие в функции стилеобразующих маркеров. Такие известные в церковнославянском словообразовании аффиксы, как воз-/вз-(вос-/вс-), из-/ис-, -ост(ь), -ни], -ств(о) употреблялись при создании слов, функционирующих в качестве стилеобразующих средств, терминов нового делового языка. Вот некоторые примеры:

приставка ИЗ:

– Выбран я вышепомянутой в Читинском остроге зборшикомъ <…> избирать подушные денги по переписнымъ подушнымъ книгамъ (ГАЧО, ф. 10, 1744). — Изгибла одна кобыла своею смертию (НАРБ, ф. 262, 1734). — Изломалъ у той книги печать (НАРБ, ф. 20, 1798). — Оная лошадь на Кяхтэ в табуне обретается бездэлна и за безкормицею измираетъ напрасно (РГАДА, ф. 1092, 1730).

приставка ВОЗ-(ВЗ-)/ВОС-(ВС-):

– Приказывалъ мне взнести о семъ формалную прозбу вашему высокоблагородию (НАРБ, ф. 20, 1784). — И хотя я господина Куркина о семъ возвещалъ но онъ об[ъ]явилъ ему что теми сенокощиками учиненъ оши-бокъ (НАРБ, ф. 88, 1787). — Влесъ в сени у дверей пробои вывернулъ взо-шелъ за стойку (ПЗДП, 91, 1785). — И у оной горы скинувъ я с ногъ гутулы чтоб на оную гору поскоряе взойтить (НАРБ, ф. 87, 1747). — Чтоб скоро ехали за нами о состоянии переговореть или с нами рат[ь] возыметь (РГАДА, ф. 1092, 1756). — А настречу ему Хохлову шел салдат Осеновской которому и вскрычал капрал Широковской одержи и бей ево (НАРБ, ф. 88, 1789). — Высекли меня батогами бес пощады а вспомогатели в том были фуриер Степанов капралъ Кузнецовъ (НАРБ, ф. 20, 1785).

Славянизмы могли сохранять свою высокую окраску, употребляясь в таких документах, как царские манифесты, воззвания, дипломатические акты и т. д. Существует мнение о том, что «определенные группы славянизмов, придающих высокому стилю приподнято-торжественный характер, в деловом языке утрачивают данную стилистическую окраску и приобретают новую. Лишенные своей эмоциональной выспренней тональности, эти слова приобретают характер архаических штампов деловой речи, т. е. становятся тем, что теперь называют канцеляризмами» [5, с. 178]. На самом деле в деловой письменности нового времени существовали жанры, в которых книжно-славянские средства именно с этой стилистической окраской были востребованы. Приведем пример употребления таких средств в клятвенном обещании:

Азъ нижеимянованныи обещаюсь и кленуся всемо|гущимъ Богом пред святымъ его евангелиемъ в томъ | что хощу и долженъ Его Императорскому Вили|честву моему всемилостивеишему великому =| государю императору Павлу Петровичу самодержцу | всероссïискому и Его Императорскаго Величества | любезнеишему сыну государю цесаревичу великому =| князю Александръ Павловичу законному всероссïйскаго | престола наследнику верно и нелицемерно служить (ПЗДП, 123, 1798).

Наконец, книжно-славянские элементы обнаруживаются и на синтаксическом уровне языка деловой письменности XVIII в. К ним, относятся конструкции номинализации, которые служили главными стилеобразующими средствами нового, канцелярского слога и, благодаря своему книжнославянскому происхождению, принимали непосредственное участие в становлении единых норм литературного языка, постепенно формируя и характеризуя канцелярский язык как функциональный стиль литературного языка нового типа. Семантика и структурные особенности конструкций номинали-зации рассматривались в основном на материале современного русского языка [6, с. 17–19; 8; 11, с. 193–195], поэтому актуальным является их характеристика в историко-стилистическом аспекте.

Данные конструкции передавали временное, целевое, изъяснительное, причинно-следственное и другие обстоятельственные значения. При этом одно и то же значение могло выражаться сочетанием отглагольных существительных с разными предлогами.

Приведем некоторые примеры:

Конструкции со значением цели: <…> покорнэише прошу для уличения ево те договоры отъ него вытребовать <…> (ПЗДП, 95, 1796).

Конструкции со значением времени:

• <…> при строении магазеинов при добыче на оные лесу командэ заработные денги с начала вступления в работу, копеики каждому на ден заплатит <…> (ПЗДП, 22, 1766).

Конструкции со значением причины:

• <…> в тои же работничьей избе ннэ за неимэнием работы j ссыльными за нежитиемъ зделаны ясли (ПЗДП, 108, 1743).

Конструкции с изъяснительным значением:

По сему ж допросу о накаsанiи показанного солдата Расторгуева в бата-лионъ прикаsом предложено jюля 12 дня (ПЗДП, 93, 1772).

Стилеобразующая роль конструкций номинализаций особенно заметна в деловых текстах, по жанру и коммуникативной направленности соотносительных с документами приказного делопроизводства XVII в. Сравним для примера документы двух жанров разных исторических эпох, по коммуникативным функциям похожих друг на друга, — отписку XVII в. и репорт XVIII в. Оба документа представляют собой жанры отчетноисполнительной документации, и для наглядного представления о стилистических функциях синтаксических средств русского языка разных исторических периодов приведем тексты этих документов (графикоорфографические особенности текстов упрощены и приближены к современной орфографии):

Отписка Мишки Клепикова об уплате оброчных денег:

Гсдрю Григор[ь]ю Михаиловичю Мишка Клепиковъ челом бьет въ ны-нешнемъ гсдрь во РЗА г маия ЗI де писано гсдрь ко мне а велено доехат[ь] къ Федоровъскои жене Зловидова и говорит[ь] еи чтоб прислала за мнстр-ские пустоши за починки оброчные денги трицат[ь] один алтын четыре денги и къ Федоровъскои жене Зловидова ездилъ и высылала папа и попу говорил чтоб за пустош[ь] за починки въ Покровскои мнстрь оброчные денги послала и Федоровъская де жена Зловидова сказала денги де за пустош[ь] за починки пошлю въ Покровскои мнстрь въскоре да ко мне же гсдрь писано и къ старосте велено възорат[ь] Бабеи остров и попахат[ь] мнстрскими семены и Бабеи гсдрь остров пашня възорана а сеят[ь] тое землю овсомъ и ярицею и староста говорит и крестьяня земля де не пропрела семена де истерять а грешневых де гсдрь семенъ староста сказал оставълено толко против мнстр-ского жереб[ь]ю и об том что гсдрь укажеш[ь] … (Пам. Влад., 215, л. 6– 6 об., 1653).

Репорт иркутскому губернатору Лариону Тимофеевичу Нагелю об исполнении указа об организации помощи жителям в случае пожара

Его превоходителству господину тайному советнику иркутскому губернатору и разных орденов кавалеру Лариону Тимофеевичу из Верхне-удинскаго городоваго магистрата:

репортъ

По предписанию Вашего превосходителства истекшаго сентября от 17го за №1964м а в сем магистрате полученному 30го числа с приложениемъ правителствующаго Сената съ указа копии что по случаю последовавшаго в городе Рыбинске пожара и претерпенномъ от того обывателями уроне то какимъ бы образомъ всемъ вообше претерпевающимъ злоключения отъ по-жаровъ и другихъ обшественныхъ несчастий во обеспечивание каждого в своемъ имуществе возможно было получить пособие в разъсуждении город-скихъ жителей зъ городовыми магистратами предположа свое разъсуждение доставить Вашему превосходителству сведение и по силе оного повеления немедленное исполнение учинено быть имеетъ о чем Вашему превосходи-телству симъ всепокорнейше и доносится … (ПЗДП, 65, л.1, 1797).

Сопоставительный стилистический анализ показывает следующие значимые различия. Для документа XVII в. характерно полное отсутствие каких-либо книжно-славянских средств и, в частности, отглагольных существительных на - ени]- /-ни]- и конструкций номинализаций. Известным стилеобразующим средством приказного слога выступают страдательные причастия ( писано, велено, оставлено ), традиция употребления которых в современном административном и официально-деловом стиле сохранилась.

Разительный контраст с приказным стилем являет канцелярский слог конца XVIII в., представленный в языке приведенного выше репорта. В синтаксической организации текста канцелярского делопроизводства главная роль отводилась книжно-славянским средствам: это прежде всего разные формы причастий, из которых ярко маркированным по церковнославянскому происхождению являлось действительное причастие наст. времени, образованное с помощью суффикса - ущ/-ющ - и -ащ-/-ящ -. В тексте анализируемого документа причастий разных форм большое количество: истекшаго, полученному, правителствующаго, последовавшаго, претерпенномъ, пре-терпевающимъ и др. Из других книжно-славянских элементов, выступающих в роли стилеобразующих средств канцелярского слога, стоит отметить местоимения сей, оный , форму превосходной степени наречия всепокорнейше , лексические средства злоключение, имущество , ну и, конечно же, отглагольные существительные с суффиксами - enuj- /-nuj-/-uj- предписание, приложение, обеспечивание, разъсуждение, повеление, исполнение и др., выполняющие различные синтаксические функции.

Сопоставление текстов документов ясно показывает, как для выражения одних и тех же грамматических значений используются разные средства, и способ выражения в этом случае красноречиво свидетельствует о стилистических функциях этих средств. Для подтверждения нашего тезиса проведем небольшой эксперимент: попробуем путем субституции представить, какое бы словесное оформление в исследуемый период получило то, о чем говорилось в документе XVII в. Так, очевидно, что фрагмент начальной фразы въ нынешнемъ гсдрь во РЗА г маия ЗI де писано … в восемнадцатом столетии прозвучала как по предписанию <имярек> сего 1653 года маия 13 числа ..., а фраза велено <... > говорит[ь] еи чтоб прислала за мнстрские пусто- ши за починки оброчные денги… под пером канцеляриста была бы составлена как велено <…> сообщить о присылке за мнстрские пустоши за починки оброчных денег… В принципе подобное «стилистическое редактирование» в исследуемый период известно. В архивных фондах встречаются черновики скорописных документов, в которых правки их составителей говорят об их ориентации именно на славянизированный стиль делового письма. Однако исправлений предикативных конструкций на конструкции номинализации, к сожалению, пока не встретилось.

Таким образом, церковнославянизмы фонетического уровня в делопроизводстве XVIII в. могли использоваться: 1) в качестве стилеобразующих средств данной сферы коммуникации; 2) в качестве административноуправленческой и юридической терминологии; 3) в качестве средств высокого слога. Словообразовательные книжно-славянские элементы также могли выступать маркерами делового (канцелярского) стиля, и из них особенно активными были образования с префиксами из (ис), воз (вз)/вос (вс). На синтаксическом уровне востребованными в качестве стилеобразующих средств делового языка оказались конструкции номинализации.